Недомолвки

      — Дьюла? Проходи, я рад тебе. Я ждал часа обсудить мой проект. Эти плотины могут стать решающим ходом в борьбе за торговое первенство. — Иштван приветливо улыбается, вставая из-за рабочего стола. Он подходит к Андраши и протягивает ему руку. Дьюла робко пожимает её и как-то смущённо и скованно улыбается в ответ, разглядывая доброе, немного грустное лицо Иштвана. Тревожная морщина на лбу ему совсем не идёт. Вообще-то, он очень-очень красивый, и подступающая старость его совсем не портит, но Андраши ненавидит, когда он расстраивается. Хотя бы потому что не может утешить. И ведь он прекрасно знает, что дело вовсе не в реке.       — Иштван, что-то случилось? — Дьюла неуверенно кладёт руку ему на плечо и тоже хмурится, заглядывая в чёрные глаза графа. Ему нравится вот так смотреть в его зрачки и искать там что-то, похожее на нежность.       — Н-нет, ничего, друг мой, — от последних слов Дьюле вдруг становится больно. Друг… всего лишь друг. Его улыбка становится натянутой, голос резко садится, мысли путаются, рисуя безнадёжные картины — какой бред, какое ребячество! Пустые выдумки глупого сознания. Но что ещё делать, как реагировать, если по уши влюблён?       — Иштван, вы можете мне довериться, — Сечени морщится от этого «вы», губы кривятся, руки поднимаются и тут же опускаются обратно. — Иштван?       — Я ведь просил без этого официоза, — укоризненно, но в то же время ласково напоминает граф. Дьюла смущённо убирает руку с его плеча и краснеет — в самом деле, что это с ним?       — Прости, я… — Андраши поднимает на него свой виноватый взгляд и встречается с его, таким же виноватым.       — Всё в порядке, забудем, — Сечени резко отходит от юноши и отворачивается к окну, скрещивая руки за спиной, будто застывает во времени и кажется таким же вечным, как Рим. Андраши тоже застывает, только уже на месте, как мраморная статуя, не зная, куда себя деть. Ему неуютно, неудобно, хочется куда-то исчезнуть, чтобы замять проявленную неловкость или хотя бы нарушить эту тяжёлую тишину, нависшую над ними.       Иштван отмирает первым. Он оборачивается, внимательно смотрит на Дьюлу, сам себе кивает и манит его к себе. Андраши в пару шагов преодолевает расстояние между ними и встаёт рядом, также гладя вниз, на реку. Там люди тащат туда-сюда брёвна, инженеры возятся с чертежами, командуют стройкой.       — Что ты думаешь о революции, Дьюла? — Андраши вскидывает голову и удивлённо хлопает ресницами, непонимающе глядя на графа.       — Революции? Иштван, о чём ты? — Дьюле страшно. Он читал о революциях: английской, французской, и внутренне боялся, что тот ужас, который был тогда, может повториться здесь, в его родной уютной Венгрии. И теперь Иштван предлагает создать это ужасное чудовище у себя дома.       — Прости, я, возможно, неверно выразился, — Сечени будто ненароком касается его руки своими тёплыми пальцами и осторожно гладит. — Я имел в виду освобождение Венгрии от Австрии. Понимаешь?       Андраши на мгновение забывает, как дышать. Свобода? Ему не показалось? По чести сказать, он тоже порой мечтал о том, что Венгрия станет независимой от любых захватчиков. Но какими силами? Какими средствами? Он не знал и боялся гадать. Это было слишком несбыточно и невозможно.       — Но это… как это сделать? — осторожно спросил Дьюла. Он очень хотел верить Иштвану, очень хотел проникнуться его верой, если она была. Он очень хотел проникнуться самим Иштваном, сражаться с ним плечом к плечу. Просто быть рядом.       — Я… Я пока не знаю, — Сечени задумался ненадолго, сведя густые брови к переносице. — Но знаю, что мы просто обязаны сделать это теперь, когда проведено столько реформ. у нас есть шанс, Дьюла. Мы обязаны им воспользоваться, если мы любим нашу страну.       — Я согласен, — Андраши неожиданно для себя сжал руку Иштвана. — Я готов поддержать тебя.       — Спасибо, — Иштван улыбается, на его лице нет и капли былой тревоги. Он поворачивается к Андраши, берёт его за обе руки и рвано целует. Губы у него мягкие, нежные, осторожные и очень-очень тёплые. Дьюла неуверенно отвечает, обнимая Сечени за шею и прижимаясь к нему всем телом. Сердце стучит как сумасшедшее. Любит, любит! Андраши чувствует себя юнцом, которому впервые ответила взаимностью какая-нибудь светская дама. Господи, какое счастье! Его Иштван его любит.       Вдруг Иштван резко отстраняется и мотает головой, будто прогоняя морок, затем отшатывается от Дьюлы и прячет глаза. Андраши дрожит, хочет что-то сказать, руки сами тянутся снова обнять Сечени, но тот лишь горько улыбается и осторожно его убирает ладони.       — Не надо. Не сегодня, — вновь появляется тревожная морщина, голос садится, глаза наполняются печалью. Иштван садится обратно за рабочий стол и склоняется над бумагами. — Прошу, уходи. Мы п-продолжим завтра.       — Иштван, я… — Дьюла понуро разворачивается и медленно направляется к двери. — До завтра.       — До завтра, — эхом отвечает Сечени.       Когда дверь за Дьюлой закрывается, Иштван тяжело вздыхает и выдвигает ящик стола. Оттуда на него с миниатюры смотрит юный граф Андраши и счастливо улыбается.       Шёл тысяча восемьсот сорок седьмой год.