Чужой секрет

— Не спится, браток? — Тяжелая рука боцмана Новицкого легла на плечо. Томек кривовато улыбнулся. — В последнее время на нас столько свалилось… Привык все время быть начеку, и вот — не могу расслабиться. Хоть и никто нам больше не угрожает. — Смотри, не накаркай, — шутливо погрозил ему Новицкий. — Не хватало нам тут шторма или русского патруля. Томек рассмеялся. — Как там Наташа? — Уснула. Путешествие здорово измучило ее. Твоя голубушка, думаю, держалась бы лучше. — Салли вовсе не… — привычно возмутился Томек, но быстро сообразил, что его намеренно дразнят. — Уже не протестуешь? — Спорить с вами, боцман, все равно, что пытаться перепить, — Томек махнул рукой. — Так же результативно. Новицкий гулко хохотнул. — Вот и не спорь! Томек усмехнулся, покачал головой, а потом, помолчав, нерешительно спросил: — Мой отец и Смуга… скажите, почему они обращаются к вам только «боцман»? Вы зовете их по именам, но они вас — нет. Я давно заметил и все думал, почему так? Ведь вы трое — хорошие друзья, и каждый готов рискнуть ради других жизнью… Новицкий несколько секунд молча смотрел на Томека, а потом рассмеялся. — Нашел, чем голову себе морочить, браток! Дело яйца выеденного не стоит. Конечно, мы все друзья, только Смуга и твой уважаемый папаша чуток ближе друг к другу. Сошлись они легко и понимают друг друга с полуслова. Вот помнишь, как мы с тобой встретились? Парой фраз обменялись — и словно давно знакомы. И у них как-то так вышло. Родственные натуры! А еще… — Новицкий смущенно замялся. — Я так гордился полученным званием. Когда встретился с Андреем в Гамбурге, первым делом похвастался, что уже боцман, надуваясь при этом, как индюк. Он заметил, конечно же… ну и, мол, почему бы не порадовать человека. С тех пор и повелось. — Не думал, что вы настолько тщеславны, — улыбнулся Томек. — Кто бы говорил, мистер Конечно-Я-Умею-Стрелять, хотя ружье ни разу в руках не держал! — Мне было четырнадцать! — воскликнул Томек и, не удержавшись, рассмеялся. Смех Новицкого вторил ему. *** «Не ври мне, Тадек, все равно не умеешь!» — голос матери, распекавшей его за прогулянный урок, звучал как наяву. Новицкий с тихим вздохом достал трубку и принялся набивать ее табаком. Лукавить-то он научился. Но сейчас — ведь даже не соврал. Просто не сказал всей правды. Может, Томек, при всей своей наблюдательности, и не заметит прикосновений, которыми обмениваются его отец и Смуга. Не придаст значения их долгим взглядам друг на друга. И если повезет, то не узнает все так, как узнал сам Тадеуш несколько лет назад в Африке — заглянув на рассвете в палатку, чтобы сменить Андрея на дежурстве, раз уж проснулся. Лукавить-то он научился, да вот себя обмануть не смог. Увиденный им поцелуй не был дружеским и в нечто большее не перешел разве что из-за терзавшей Яна лихорадки. Томек не заметил тогда его смятения, спрятанного за хлопотами по лагерю и грубоватыми шуточками, — слишком волновался за Смугу. Но Ян, только ему стало лучше, сразу почуял неладное. Разговор вышел неловким и сумбурным и закончился тем, что Тадеуш буркнул: «Ничего не хочу знать, это ваше дело, не мое». Открытие не повлияло на его отношение к друзьям. Он слишком уважал их, слишком многое им пришлось пройти вместе. Но теперь Тадеуш начал подмечать мелочи, на которые прежде не обращал внимания. Прикосновения. Взгляды. И оговорки в момент волнения… «Я никогда не слышал от тебя о брате!» «Я». Не «мы». Отделяя себя от них с Томеком, подчеркивая, что он — ближе, что он должен был бы знать… Тадеуш докурил и принялся неторопливо вычищать трубку. С Андреем стоит поговорить. Выбор, правда, у него невелик: либо прекратить отношения с Яном, либо объясниться с сыном… Либо оставить все как есть, рискуя тем, что тайное станет явным очень неожиданно для всех. Тадеуш предпочел бы объяснение. Он бы и сам все рассказал, пусть даже пришлось бы помучиться, подбирая слова, чтобы не слишком ранить… Но это не его секрет. И не ему говорить Томеку о таком.