Альтернативный сценарий восьмого сезона (2 серия) или Конец истории Джейме и Бриенны

Поначалу его не то чтобы приняли в штыки в армии северян, но сторонились. Некоторые отшатывались, как от прокаженного, другие грязно посмеивались за его спиной. Он хорошо знал, над чем. Странно, но после стольких лет хранения своего постыдного секрета эта внезапная обнаженность ощущалась как освобождение. Ну да, все теперь знают. Хуже уже быть не может, и в этом тоже что-то есть. Только эта странная глупая баба демонстративно оставалась рядом с ним. Тупо терпела все бесконечные шуточки и перемигивания, стоически выносила все подколки и подначки, грязные намеки и прямые оскорбления. Пару раз ей пришлось поучить остряков, пару раз он справился и левой; после этого самые наглые угомонились. А потом, постепенно и незаметно, будто бы по цепочке, случилось маленькое чудо. Тартскую воительницу очень ценила Санса. Леди Винтерфелла, уверенная в себе и необычайно похорошевшая, деликатно, но весьма последовательно покровительствовала Бриенне, не давая ее в обиду. У прямолинейной до неуклюжести женщины-рыцаря появился добрый ангел, который искусно сглаживал готовые перерасти в драку ссоры, остроумно и необидно парировал неуместные реплики, гасил вспыхивающие тут и там конфликты. Но даже не это, а сама очевидная любовь холодноватой Сансы к своей телохранительнице впечатляла многих и заставляла задумываться. Леди Винтерфелла пользовалась непререкаемым авторитетом не только как сестра короля, но и как разумная и заботливая хозяйка замка. Да и сам король нередко принимал ее советы. Мало-помалу Санса сумела растопить лед вокруг них обоих: на Джейме тоже упал этот луч. Джон прислушивался к Сансе, Королева драконов прислушивалась к Джону, да еще и маленький братец, видимо, замолвил за него словечко. Вот так и вышло, что к началу серьезных боев последней страшной войны под его началом оказалось довольно много людей. А уж с этим он знал, что делать. Он был рожден для войны, и совсем скоро угрюмые северяне поняли то, что давно было известно солдатам Ланнистеров — Джейме не просто золотой лев, надменный красавец, брат королевы, ее гвардеец, ее любовник. Он еще и замечательный командир — не прячется за спинами простых воинов, а идет в атаку первым. Сначала кормит солдат и лошадей, потом ест сам. Жалеет своих людей и заботится о них, а не расходует щедрой рукой, как другие лорды. После пары месяцев боев и походной жизни Бриенне уже не надо было защищать его: люди души в нем не чаяли и готовы были идти за ним хоть в седьмое пекло. На войне все лишнее и наносное быстро слетает с человека, и остается лишь он сам, какой есть… тут уж не обманешь. Для него же война была способом очистить душу от мыслей и воспоминаний о прожитой жизни. Но зияющая дыра, оставшаяся после того, как он вырвал оттуда Серсею, продолжала саднить и кровоточить. На самом деле он был калекой гораздо больше, чем видели другие. Со стороны у него всего лишь не было руки. Внутри себя он был окровавленной половиной человека, и порой это было невыносимо. Эта привычная парность, это постоянное присутствие родной души и тела — проклятье, и тела! — рядом, эта вечная синхронность… Ты — это я, а я — это ты… Теперь же было пусто как никогда, и только война отчасти заполняла своим смрадом и болью эту пустоту. Он заметил, что чем глубже они погружались в кровавую бездну войны, тем больше Бриенна отдалялась от него. И лишь в сражении она неизменно оказывалась рядом. Защищает меня… калеку. Как наседка увечного цыпленка. Это ее способ быть матерью, что ли? Его задевало и то, что вне боя она избегала его, и то, что помогала ему с мечом в руках… неизвестно, что больше. Я был достаточно хорош, когда все кому не лень чуть ли не плевали на меня. Вот тогда ты садилась рядом и делилась хлебом, и даже пыталась изящно, как корова на льду, вести светскую беседу… А теперь, когда на меня наконец-то смотрят с уважением, когда я ем, сплю, пью вино вместе с людьми и даже разговариваю с ними — я вижу только твою дурацкую мощную спину вдалеке. Он знал абсолютно точно, что может на нее положиться, знал откуда-то, что она умрет за него. С удивлением признался себе в том, что и сам готов умереть за эту страхолюдную дуру, хоть она и бесит его. При этом он понимал, что им двигало — она, со своим всеми осмеянным и забытым кодексом рыцарской чести, со своими обетами, которые только она, ненормальная, могла воспринимать всерьез… она будила в нем воспоминания, казалось бы, давно похороненные. Воспоминания о себе самом, молодом, пылком… незапачканном. Она будто взывала к остаткам чести и рыцарства в его полумертвой душе. И ради этого крошечного светлого пятнышка — да, он готов был умереть. Но что двигало ею? Почему вместо других достойных людей, на которых она могла бы потратить свою ослиную верность, эта женщина выбрала его? Да, она дала обеты Сансе Старк и выполняла их так рьяно, как только могла. Но ее верность ему, ее помощь, ее дружба — это были не обеты, это была она сама. *** Так думал он, уже который день сидя у постели тяжело раненой Бриенны. …В том последнем, решающем бою, когда кони под ними были убиты, а Бриенна потеряла шлем, им пришлось нелегко. Люди вокруг умирали один за другим, а мертвецам, казалось, не было числа. Но они продолжали сражаться, встав спиной к спине. И вдруг его сознание пронзил мучительно родной голос, голос его сестры. Это был вопль муки, ненависти и бессилия. И порвалась струна, что связывала их все эти годы и еще девять месяцев. Он понял, что сестра мертва. Спокойно и даже с каким-то облегчением подумал: «Пора». И опустил меч, готовясь принять в себя железо чужих клинков и освободиться от постылой жизни. Как вдруг опытным чутьем бойца уловил пустоту за своей спиной. Бриенна, со страшной раной в боку, упала на одно колено, отчаянно отбиваясь. Он зарычал и ринулся на помощь. Ярость словно влила в него новые силы; он сумел отбросить нападавших и дать ей передышку, когда сверху на них полыхнуло драконово пламя. Бриенна еще успела закрыть его собой… потом свет померк. Когда он очнулся, все уже было кончено. Забыв о собственных ранах, он лихорадочно разгребал груду тел, пока не нашел свою спасительницу. Огонь, спалив мертвецов вокруг, лишь немного задел ее. Но этого хватило, чтобы оплавить на груди доспехи и сжечь лицо. Остатки соломенных волос обрамляли сплошную открытую рану. Он подумал, что эта дура верна себе — спасла его ценой собственной жизни как раз тогда, когда он так хотел умереть… и вдруг она шевельнулась. Перемежая молитвы всем богам с самыми кощунственными проклятиями, Джейме взвалил ее на себя и, как мог быстро, потащил туда, где оказывали помощь. Весь Винтерфелл превратился в один сплошной лазарет. Тяжело раненые лежали повсюду, даже в господских покоях. Те, что могли ходить, помогали мейстерам и служанкам. Санса словно бы парила над замком, ухитряясь быть в десяти местах одновременно и, казалось, вовсе обходясь без сна. К своей телохранительнице она заглядывала так часто, как только могла. Она уступила Бриенне собственную постель, а сама ночевала рядом, в каморке для горничных. Каждый раз, когда Санса заходила в свои покои, она видела там Джейме, который, к ее удивлению, стал замечательной сиделкой. — Мейстеры говорят мне, что вы никому не позволяете перевязывать ее раны и мыть ее, все делаете сами. Вам нужно поспать, сир… ваши собственные раны, хоть и не столь серьезны, тоже нуждаются в перевязке. А вы — в отдыхе. Я не могу позволить твоим криворуким служанкам добавить ей боли. — Каждый воин привычен к такой работе, миледи. Я лишь пытаюсь быть полезным. К тому же, эта комната — единственное место на земле, где я кому-то нужен. Санса внимательно посмотрела на него и, казалось, удовлетворилась этим ответом. Он не сказал ей, что лишь ненадолго отложил свою смерть, когда вынес Бриенну с поля боя и выхаживал ее. Как только мейстер счел, что ее жизнь вне опасности, Джейме решил, что у него нет больше дел среди живых. Живым он отдал все свои долги, как и полагается Ланнистерам. Из покоев Сансы был выход на внешнюю стену замка. И вот он стоял на этой стене и смотрел на полуразрушенную башню напротив. Чего только не сделаешь ради любви… Если бы можно было все изменить… Его прекрасная золотоволосая сестра, его любовь, его мука, его судьба заждалась его там, по ту сторону. Она зовет его, она тоскует без него. Ты — это я, а я — это ты. Он в последний раз вдохнул морозный воздух и… услышал, как из комнаты донесся слабый голос: «Джейме…» *** Сидя у окна библиотеки, Санса сосредоточенно о чем-то думала. Потом приказала позвать Арью, только что вернувшуюся из разоренной Королевской Гавани. Леди Винтерфелла предстояло начать сложный разговор и затеять очень сомнительное дело. Она вовсе не была уверена, что поступает правильно, и что все закончится хорошо. — Прости, что не дала отдохнуть. Я хотела обсудить с тобой… нечто особенное. Она… мертва? — Еще как, — теперь Арья даже скалилась как-то безжизненно, будто рот дергают за ниточки, а глаза остаются внимательными и холодными. — Но на этот раз имя из моего списка вычеркнула не я. Она истекла кровью из-за выкидыша. Металась в горячке, бредила, даже не поняла, кто я. — А ее… Они никогда не говорили о страшном промысле Арьи. Санса изо всех сил старалась вытеснить из памяти отвратительную сумку с чужими лицами. Тонкие и шелестящие, словно пергамент, свидетельства того, каким опасным демоном стала ее младшая сестренка. Сансу передернуло. Это не укрылось от Арьи. — Я взяла ее лицо потом, перед тем, как ее сожгли. В Королевской Гавани сейчас столько трупов, что нет возможности их хоронить. К тому же, хоть война и позади, живые все еще побаиваются оставлять мертвецов несожженными. С ней распрощались вполне достойно. Особенно, если вспомнить о том, какой сукой она была при жизни. — Скажи, а… это… лицо… его можно прирастить человеку навсегда? Арья хмыкнула. — Можно, да только и свое тогда придется содрать навсегда. Ты у нас и так красива; уж не меня ли ты хочешь осчастливить хорошеньким личиком? Честно говоря, к концу она не была такой уж красоткой. — Я думала о… леди Бриенне. Дело в том, что ее лицо опалило пламя дракона. У нее нет лица, Арья, она лежит в повязках уже которую неделю и лишь изредка приходит в сознание. — Даже не думай об этом, она никогда тебе не простит! — Пусть не простит, — леди Винтерфелла гордо задрала подбородок. — Там с ней сир Джейме, надо… сказать ему. *** — Ты, тварь, убила ее и содрала с нее лицо????? Ярость накрыла его с головой. Он держал эту маленькую дрянь за горло, но при этом чувствовал кинжал валирийской стали, упершийся ему в живот. Она зарежет меня прежде, чем я сверну ей шею. Сквозь пелену бешенства пробился голос ее сестры: «…не убивала! Не убивала!» Он отпустил тонкую шею. — Я шла убить ее. Она осталась последней в моем списке людей, которым я должна была отомстить. Ну да. Отомстить… Серсея тоже была одержима жаждой мести. Она отомстила дорнийкам. Те мстили за Оберина. Оберин мстил за сестру. Этот ребенок мстил за свою семью, Серсея за свою. Боги, все по кругу, и так без конца! Как я устал от этого… Для чего мне убивать это маленькое чудовище? Я просто должен умереть сам. За меня никто не станет мстить, и наступит конец этому кошмару. — У нее был выкидыш, она лежала в разоренном дворце, оставленная всеми, слуги разбежались. Вся в крови, бредила, несла что-то. Не поняла, кто я, называла меня Мэгги… — Что она говорила, что??? Повтори точно! — Она сказала: «Мэгги, ты была права. Три золотых савана, и валонкар убил меня. Валонкар сделал мне этого проклятого ребенка, который разорвал меня изнутри, Валонкар убил меня». А потом ей, видимо, казалось, что ее душат, в бреду она будто пыталась оторвать от своей шеи чьи-то руки… я не душила ее. — Никогда не знала такого имени, — задумчиво проговорила Санса. — Это не имя… Услышанное, казалось, добило его. Глядя прямо перед собой невидящими глазами, он осел на пол. Убил ее. Сам убил ее. Это дурацкое предсказание, которого она боялась всю жизнь. Она боялась Тириона, а убил ее я. Убил ее… Через какое-то время до него дошло, что Санса настойчиво спрашивает его о лице Серсеи. Он с усилием открыл рот и выдавил: — Мне все равно. *** Уже неделю он поил Бриенну маковым молоком, чтобы не проснулась и не испортила всю работу Арьи. Для чувства, которое он испытывал, глядя на ее родное прекрасное лицо, еще не придумано было названия. Как можно назвать одним словом боль и радость? Ужас и надежду? Когда она в первый раз открыла голубые, а не зеленые глаза на лице его сестры, он чуть не умер. Она выглядела гораздо моложе той Серсеи, которую он видел в последний раз. Сожженные соломенные волосы успели немного отрасти. Юность, физическая мощь, девственность… все это как-то наполнило знакомые черты, напитало их изнутри. Джейме вспомнил, как она впервые пришла в себя, узнала его и сначала спросила, победили ли они, и только потом — что с ней. Когда он сказал, что у нее очень опасная рана в боку, а еще сожжено лицо, она закрыла глаза и долго молчала, справляясь с собой. — Не…важ…но… для…воина… *** Однажды ночью он проснулся от приглушенного звучания голосов снаружи. Один голос, несомненно, принадлежал Сансе, другой был смутно знакомым, но он так и не смог определить его на слух. Движимый несвойственным ему любопытством, Джейме встал и неслышно подошел к окну, выходившему на внешнюю стену замка. На стене стоял Пес, обнимая и одновременно укутывая своим плащом хозяйку Винтерфелла. Посмеиваясь, он что-то сказал ей; в ответ она шутливо хлопнула его ладонью по губам. Пес схватил ее ладонь, поцеловал и прижался к ней щекой.* Ошарашенный Джейме смотрел и не верил своим глазам. Так вот почему он и узнал, и не узнал другой голос! Он никогда не слышал, чтобы Пес говорил так тихо, так нежно и ласково. Было понятно, что это не мимолетное похотливое приключение, не душная и гадкая тайна. Сцена была почти семейной, дышала спокойным, уверенным, надежным счастьем. Зависть накрыла его. Ему никогда не дано было этой простоты. Его счастье всегда было с привкусом горечи, с послевкусием позора и вины. Даже Пес! Даже это паленое чудище получило право на счастье, только не я! Боги, за что? Некоторое время они скрывали от Бриенны то, что сделали с ее лицом, благо она и не выражала желания посмотреть на себя. Зато он смотрел на нее во все глаза, узнавал и не узнавал. До боли знакомое лицо двигалось по-другому: она охотно насупливала брови, но уж если улыбалась, то искренне, открыто, по-детски. Это было совсем не похоже на змеиную улыбку Серсеи последних лет. Иногда он не мог этого выдержать и выбегал наружу, судорожно глотая злой северный воздух. *** Санса подошла к стоявшему на стене сломленному человеку с золотой рукой и сказала безупречно светским тоном: — Сир Джейме, не буду делать вид, что сожалею о смерти вашей сестры, но, поверьте, я сочувствую вашему горю. Я сама потеряла двоих братьев, но потерять близнеца, должно быть, особенно тяжело. В вашем роду часто рождались близнецы, не так ли? Он устало кивнул. Она что, развлекает меня вежливой беседой? — Интересное совпадение. Как раз сегодня утром я разговаривала с моим братом, Браном. Вы, наверное, слышали, что ему дано видеть будущее. Как же, тот самый малыш, которого я сбросил с башни. Хотел навек заткнуть ему рот, а в итоге навсегда искалечил. Чего не сделаешь ради любви… Будь я проклят. Да ведь я уже проклят… — Так вот, — невозмутимо продолжала Санса, — он поведал мне, что видел леди Бриенну матерью близнецов. Как неожиданно, не правда ли? И хозяйка Винтерфелла поспешила дальше, не дожидаясь ответа. Он вдруг ясно увидел крупную, красивую женщину, которая, засмеявшись, легко подхватила двух бутузов и понесла вверх по высокой лестнице. Картина внезапно пронзила ему сердце. Он криво усмехнулся, удивляясь, что еще способен чувствовать так остро. *** Бриенна из последних сил оттолкнула руку Сансы с зеркалом, злые слезы брызнули из глаз. Говорить было больно, и она хрипло, с мукой шептала, уставая после каждого слова: — Как… вы… мог… ли… так… унизить… ме… ня… Тут Санса попросила Джейме оставить их одних. — Леди Бриенна, вы вольны ненавидеть меня, я была к этому готова. Но выслушайте… прежде чем принять решение, так возмутившее вас, я долго молилась, прося совета у богов. И боги внушили мне, что, возможно… ТОЛЬКО ВОЗМОЖНО! …чудесное спасение вашей жизни сиром Джейме имеет некий особый смысл. Ведь это как вторая подаренная вам богами жизнь, Бриенна. В первой вы были благородным рыцарем, храбро сражались и достойно блюли свои обеты. Но что если боги не желают, чтобы свою вторую жизнь вы использовали так же, как первую? Что если, отняв у вас одно лицо и даровав вам другое, они ожидают, что свою вторую жизнь вы проведете иначе? Я не принуждаю вас к этому, я просто прошу вас над этим подумать. Бриенна молчала, упрямо закусив губу, и Санса продолжила: — Находясь под охраной сестры и живя в Винтерфелле, я не нуждаюсь более в вашей защите и освобождаю вас от обетов, данных мне. Бриенна, будьте мне подругой, сестрой, оставайтесь в моем замке, пока ваши раны не залечатся, и сколько угодно потом. Возможно, после всех ужасов войны вам захочется навестить своего старого отца на острове Тарт, захочется побыть просто дочерью, просто женщиной. Я взяла на себя дерзость написать лорду Тарту о ваших подвигах, о ранении, обо всех… удивительных обстоятельствах, которым мы были свидетелями. Так что никаких вопросов и разговоров не будет, не опасайтесь этого. Собравшись с силами, Бриенна хотела было что-то сказать, но Санса жестом остановила ее. — Что же касается сира Джейме и его чувств к вам… Вам нельзя шевелиться! …то все мы видели, как он смотрел на ваше прежнее лицо. Я не так уж искушена в любовных делах, но по-моему, в его чувствах грешно было сомневаться, леди Бриенна. И его самоотверженность, когда он ухаживал за вами, когда менял вам повязки, мыл вас… НЕ ШЕВЕЛИТЕСЬ, У ВАС РАНА ОТКРОЕТСЯ!!! Вот на этом самом тюфяке, чтоб вы знали, он спал все это время, боясь отойти от вас хоть на минуту. Если уж вы, миледи, не можете, по душевной склонности, ответить на его чувства, у вас должно достать милосердия хотя бы уважать чужую любовь. После этой отповеди леди Винтерфелла удалилась. Закрыв за собой дверь, она остановилась и внимательно прислушалась. Уловив сдавленные всхлипы, удовлетворенно отправилась восвояси. Во внутреннем дворе замка она нашла Джейме Ланнистера, в разорванной и грязной одежде, привалившегося к лавке. Несмотря на синяк в пол-лица, он отчего-то по-мальчишески ухмылялся и выглядел весьма довольным собой. На ее немое изумление ответила Арья, оказавшаяся, как всегда, тут же. — Он уже не в первый раз дерется с Тормундом — тот все таскается сюда, чтоб увидеть леди Бриенну. То место в конюшне не поделят, то о словах в песне поспорят. Кидаются друг на друга, как только увидят. Даже не хватаются за мечи, мутузят кулаками, как мужичье. *** У него совсем не было планов на жизнь без Серсеи. Для него непредставимо было пережить ее. Он чувствовал себя путником в чужом краю, с картой, на которой стерты все дороги. Он вдохнул это странное чувство абсолютной свободы и неизвестности. Что за чушь лезет мне в голову? Близнецы рождаются не только у Ланнистеров; она родит их какому-нибудь лордику, рыцарю, да хоть вот этому рыжему одичалому, что не оставляет ее в покое. Мне-то что…? Он живо вообразил себе рыжую волосатую лапищу, по-хозяйски гуляющую по сильному белому телу, и тут же буквально озверел. Ну уж нет! Черта с два я уступлю этой скотине свою судьбу! Он и в жизни вел себя, как на войне: раз решившись, надо прорубаться вперед, медлят только трусы. Откинув волосы назад, улыбаясь одновременно весело и зло, он легко и пружинисто взлетел вверх по лестнице. — Бриенна. Леди Бриенна… Черт, а ведь я действительно волнуюсь. Она вполне способна отказать мне, хотя любит меня, точно любит. У этой дуры все на лбу написано. Она же сейчас о чем-нибудь благородном думает, хочет как-нибудь особенно заковыристо пожертвовать собой. Откажет, точно откажет! Боги, и что тогда? — Как тебе известно, я больше не гвардеец. Да и Гвардии больше нет. Зачем я начал про гвардию? Еще подумает, что я намекаю на ее службу у Ренли. — И Бобровый Утес я уступил брату. Тирион всегда хотел владеть им, в отличие от меня. Вот это уже ближе к делу. Я бесприданница, и мне негде жить, миледи. — Я устал воевать, мне противен двор, я хочу проститься со своей прошлой жизнью и начать новую. Ну, давай, вперед, в атаку, ур-р-р-р-рааааа!!! — Выходи за меня, Бриенна! Ну? Ну? Я сказал это вслух или про себя? — По…че…му… Ну да. Это Бриенна. Из всех возможных ответов — «почему»… Ну в самом деле, ну почему? — Я зарюсь на твое приданое, горы сапфиров, забыла? Она попыталась было засмеяться, но охнула от боли. — Не отвечай, раз в жизни не пререкайся со мной, просто послушай. Я зову тебя замуж потому, что люблю тебя и хочу жить с тобой и нашими детьми на твоем богами забытом острове Тарт. — Не ме…ня…а…ли…цо… — ДА МНЕ ВСЕ РАВНО, КАКОЕ У ТЕБЯ ЛИЦО! Лицо — это лучшее, что было в моей сестре в последнее время, и — да, я любил его, как только способен был любить! И — да, мне было бы больно, если бы оно сгорело, ушло из этого мира навсегда. Я был бы рад осчастливить им другую обгоревшую женщину, но без лица осталась ты! — …из…благо…дар…нос…ти… — Женщина, мы с тобой столько раз спасали друг другу жизнь, какие счеты могут быть между нами? Он устал биться об эту стену недоверия, страха и упрямства. Все вдруг показалось безнадежным и глупым. Джейме посмотрел на нее и обреченно сказал глухим голосом: — Ты совсем не понимаешь, за что именно я благодарен тебе. У меня в жизни была любовь, как я думал, единственная. Но каким человеком она сделала меня, что я творил ради нее? Я лгал и предавал всю мою жизнь. Лгал всем, всему миру, предавал обеты, которые принес. Я зачал детей и не мог дать им свое имя, жил рядом с ними, как если бы они были чужими. Боги, я чуть не убил маленького ребенка, я сделал его калекой — и все ради этой любви, будь она проклята. А рядом с тобой я чувствую, что могу быть лучше. Будто бы возвращаюсь душой в ту пору, когда мечтал быть настоящим рыцарем, не стыдился себя, не боялся будущего. Я выбирал между вами дважды — и оба раза выбрал тебя. Вы обе дважды звали меня. Я хотел уйти к ней, хотел очень сильно. Но выбрал прийти к тебе. Позови меня еще раз, Бриенна, скажи, что я нужен тебе. Если ты не выйдешь за меня, я пропал… Я что, умоляю, унижаюсь перед ней? Я, Джейме Ланнистер??? Да уйти сейчас от упрямой ослицы, да пропади оно все пропадом… Он прижался лбом к ее руке и почувствовал, как она тихонько шевельнула пальцами. Прошла вечность. — Плать…я не бу…ду… — Никаких платьев! Кому вообще нужны платья?! — с жаром заверил он ее. Это «да», что ли? Боги, все-таки она баба… Ей делает предложение Ланнистер, и первое, о чем она думает, — тряпки! Да пусть носит хоть штаны, хоть козлиные шкуры… Боги, сохраните ее для меня! Эпилог Джейме помогал совсем еще слабой Бриенне взобраться на лошадь. — Да разрази меня гром, это же Бриенна-красотка! — ахнул, не веря глазам своим, один из слуг и тут же прикусил себе язык. — Да, красивая баба, — мечтательно отозвался молоденький крестьянин, только вчера поступивший в услужение из соседней деревни. Первый дико глянул на него, но благоразумно промолчал. Санса и Арья стояли у зубцов крепостной стены и смотрели на конную пару, выезжающую из ворот Винтерфелла. — Ты ведь не ходила к Брану тем утром. Он ничего не говорил тебе о Бриенне. И вообще, он не может видеть будущее! Зачем ты солгала сиру Джейме? — Ты же видишь, что он любит ее. — Все давно знали про них. Уже и дразнить перестали. — Все видели, как они смотрят друг на друга, но никто не верил в то, что они могут быть счастливы. Даже по отдельности, а тем более — вместе. Все только и ждали от них героической смерти или чего-нибудь в этом роде. И в первую очередь, сами они не верили в то, что счастье для них возможно. Сир Джейме выглядел и говорил так, будто уже наполовину умер, будто лишь тонкая ниточка держит его в мире живых. Я просто дала ему надежду… — А если у них родится один ребенок, а не близнецы? — Они будут пытаться, пока не получится, — лукаво ответила на это Санса. * История Пса и Сансы подробно рассказывается в фанфике «Альтернативный сценарий восьмого сезона (1 серия) или ПОВ Сандора Клигана, бывшего Пса».