Отрицание

      Его пухлые губы при разговоре едва шевелились, но ими было сказано столько сладких слов. Юу выговаривал слова медленно и чётко, не забывая как бы невзначай касаться моей ладони самыми кончиками пальцев, а затем наблюдал за тем, как неловко в первые разы я одёргивал руку, но из раза в раз снова позволял ему эти аккуратные прикосновения. Деликатный голос Юу ласкал мой слух, и мне не хотелось прерывать его для ответа, но моё участие в разговоре тоже было необходимо.       — И как же ты выживал, будучи без гитары?       — Устроился на нормальную работу, — Юу мягко рассмеялся, закатив глаза, как бы говоря «Ничего ужаснее со мной ещё не случалось».       Мы занимали столик в самом углу и старались не обращать внимания на тихий гул, стоящий вокруг, но не нарушающий интимности, сформировавшейся между нами. Это была наша одиннадцатая встреча, такая же спонтанная, как самая первая, когда Юу застал меня на этом же месте одного и спросил, может ли он присоединиться к моему одиночеству. Он и не понял, как глупо звучал, ведь тогда одиночество перестало бы быть таковым. И его не смутило, что я не дал чёткого согласия, он просто присел напротив и подозвал официанта. А после этого мы встречались каждую неделю, назначив для этого время — четверг, восемь часов вечера.       Юу был уличным музыкантом и не представлял себя без гитары за спиной и пачки ментоловых сигарет в кармане пальто. Он поднимался ранним утром, натощак выпивал крепкий кофе, выкуривал сигарету и отправлялся играть, в то время как я прятался среди длинных шкафов, перебирая книги, от которых пахло новой бумагой. Юу был счастлив играть на улицах — неважно где и неважно когда, — и был несчастлив, когда лишился этой возможности после того, как его гитару разбили. Чтобы купить новую, он отправился работать в музыкальный магазин, но эта работа приносила ему мало удовольствия.       — Самое интересное, — заметил Юу, — мы так долго работали в соседних магазинах, но познакомились только сейчас.       Мы постоянно делали один и тот же заказ — американо для Юу и капучино для меня, и разница между нами была в том, что Юу пил свой кофе совсем без сахара, а я добавлял его столько, что Юу назвал это «сахар с кофе».       — Таканори, чем ты занимаешься? — спрашивал меня Юу на первой встрече.       — Я на последнем курсе университета, изучаю японский язык и литературу.       — В своё время я тоже учился в университете, в медицинском, но заниматься музыкой мне было гораздо интереснее, потому я ушёл, и всему тому, что было необходимо, меня научила жизнь.       Юу было около тридцати, и выглядел он весьма обворожительно: длинные для мужчины чёрные волосы, такие же тёмные глаза, которых он не спускал с меня, мягкие черты лица, гладко выбритая кожа, а также пахло от него ненавязчивым мужским парфюмом. В противовес опрятности Юу я уделял мало времени своему внешнему виду, стараясь выглядеть хотя бы удовлетворительно. Однако на третьей нашей встрече Юу сделал мне комплимент, сказав, что ему нравятся мои перекрашенные в блонд волосы и пирсинг в ухе. В этот же вечер он в первый раз коснулся моей ладони, немного сощурившись и улыбнувшись.       Сначала я обеспокоился этим жестом, смутившись и приготовившись немедленно уйти, если это повторится, но продолжал послушно сидеть на месте, неспособный оторваться от этого человека. Не сразу пришло осознание, что на самом деле мне это нравилось.       Наша одиннадцатая встреча произошла посреди дня во вторник недалеко от кафе, где мы и проводили время каждую неделю. Юу играл в парке, собрав небольшую аудиторию, выстроившуюся вокруг него полукругом. Быстрыми движениями он перебирал лады гитары и медиатором бил по струнам, а громким сильным голосом пел завуалированные признания в любви какому-то несуществующему человеку. С улыбкой на губах он исполнял композицию, оглядывая присутствующих и не задерживая ни на ком взгляд, и я увидел, как на секунду Юу изменился в лице, заприметив меня среди зрителей, но продолжил играть как ни в чём не бывало.       Его выступление продолжалось ещё около двадцати минут, по окончанию присутствующие отблагодарили Юу аплодисментами, а он их — тёплыми словами. Закинув гитару за спину, Юу сразу направился ко мне и без слов обнял, и было это больше, чем просто дружеским приветствием, потому что я почувствовал, как меня прижимают к себе, опустив руки на талию.       — Очень приятно было послушать тебя, — честно признался я, пока мы направлялись к «нашему» кафе, — получилось, правда, весьма неожиданно.       — Согласен, сначала я даже немного растерялся, — Юу выдыхал сигаретный дым, немного задрав голову, — но, видимо, случайности не случайны, я как раз думал о тебе сегодня.       Мы переглянулись и, похоже, моё смущение было заметно.       В кафе мы провели без малого около четырёх часов, и разговоры наши никак не кончались, а прикосновения стали увереннее. Одной рукой подперев голову, я смотрел в глаза Юу и слушал его, а другой — сам поглаживал Юу по ладони, на что он лишь легко ухмылялся и продолжал свои сладкие речи. Он много говорил обо мне — хвалил, восхищался, продолжал делать комплименты относительно моей внешности, каждый раз подмечая что-то новое, и я не заметил, когда он успел сократить моё имя.       — У тебя в магазине найдётся что-нибудь и для меня, Така? — хитро вопрошал он.       Помимо всего он увлекался японской мифологией, и особенно привлекал его фольклор о кицунэ, умном лисе-оборотне, с которым он себя отождествлял.       — Может быть ты и не настолько умный, как того хотелось бы, но определённо обольстительный, — глупо шутил я.       Когда мы закончили, на улице был уже вечер, но город будто наоборот наполнился большей жизнью, чем днём; зажглись огни, заполнились улицы, и мы с Юу растворились в шумной толпе, отдавшись её потоку. Нас несло по улицам, мы не задумывались о том, как долго и куда шли, много улыбались друг другу и не переставали смеяться историям — всё это вскружило мне голову, выкинув из остальной реальности, которая не принадлежала тому, что не относилось к Юу. Вернулся я к ней в тот момент, когда осознал, что в подворотне, куда мы завернули, воняет мусором, а сам я был прижат к холодной стене, и язык Юу был у меня во рту. Я как будто смутно ощутил привкус американо, который он пил, хотя это и было несколько часов назад, а ещё я чувствовал отголоски его ментоловых сигарет.       Уже после того как мы распрощались, я нашёл в кармане куртки салфетку из кафе, на которой аккуратным почерком был записан номер телефона Юу.       Больше мы не приходили в то место, а общались по телефону или виделись на импровизированных выступлениях Юу, и эти встречи теперь всегда заканчивались примерно одинаково: когда время близилось к ночи, мы спускались в метро, садились в самый последний вагон, где обычно было пусто, и изучали друг друга. Дыхание, реакции на прикосновения, запахи, предел тому, на что мы были готовы в тот момент. Времени у нас хватало ровно до тех пор, пока Юу или я не решались расстегнуть ремень на джинсах, и на этом всё неумолимо обрывалось — станция Юу. Мы обменивались влажным поцелуем на прощание. На следующей станции я пересаживался и тоже уезжал домой.       Как подростки мы долго встречались где-то на стороне, будто никто из нас не мог привести домой другого, потому что дома были родители, явно негативно настроенные против такого союза. Нам самим становилось смешно от этого, однако мы ничего не меняли.       Реальность, сосредоточенная вокруг Юу, особенно затягивала меня с головой всякий раз, когда мы оставались наедине, или, по крайней мере, нам казалось, что рядом ни души; не существовало ничего, кроме его тёплых рук, глубокого дыхания и подобранных специально для меня слов, которые безустанно повторялись мне на ухо.       Из состояния упоения меня могли вывести ситуации вроде той, что Юу пропустил свою станцию метро, а понял я это, когда и моя пересадочная станция осталась далеко позади.       — Я не знал, каким маршрутом ты едешь, — оправдывался Юу, пока на платформе мы ждали следующий поезд, который повезёт нас назад.       — Ты мог просто спросить.       Мы молча ехали в вагоне метро до моей станции, и рука Юу всё это время накрывала мою.       И тогда мы перенесли встречи ко мне домой.       Один из ящиков на кухне я полностью выделил под шоколад, который Юу приносил в каждый свой визит, но который я не очень сильно любил. Сначала я получал по одной плитке в неделю, а потом количество выросло до четырёх в неделю, хоть я и просил Юу перестать это делать, он упорно продолжал радовать меня то горьким шоколадом, то молочным, то клубничным и множеством других вкусов.       Теперь я мог слушать его музыку в полном уединении, и нам никто не мог помешать, играл и пел он только для меня, а я отплачивал ему своими одинокими аплодисментами.       Нередко он оставался у меня на ночь, и, чтобы не изменять привычкам, он купил для меня свой любимый кофе, который мы вместе пили натощак по утрам, а потом горькими губами он целовал меня на прощание.       Присутствие Юу в своей квартире я ощущал даже тогда, когда ночевал один: я находил его длинные чёрные волосы на подушках, в ванной стояли его щётка и бритва, по квартире были разбросаны медиаторы, а на крючке при входе висело его пальто, которое он больше не надевал с наступлением весны. Я ощущал его запах на постельном белье и погружался в воспоминания о том, как ночью ранее мы были близки друг с другом, и оба громким сбивчивым шёпотом распалялись в признаниях.       В какой-то момент я почувствовал, что окружавшая меня реальность сужалась всё больше пропорционально тому, насколько много вещей Юу оказывалось в моей квартире. Посторонние мысли занимали мою голову в часы, которые я проводил на занятиях или на работе, в свободные минуты на перерывах и даже в секунды, когда я старался ни о чём не думать. Из-под контроля вышло собственное сознание, сосредоточившееся на одном лишь Юу, и клетка эта захлопнулась с его переездом.       Учёба в университете закончилась, а я так и продолжал работать в книжном магазине; по утрам я пересиливал себя, чтобы покинуть квартиру, а по вечерам в нетерпении возвращался домой, где меня теперь кто-то ждал. Эйфория от осознания этого приводила меня в такое состояние, что начинало щемить в груди, если я долго хотя бы не слышал Юу.       — Така, ты звонишь мне слишком часто, — в его голосе я улавливал нотки раздражения, хоть он и был весел.       — Но я не отнимаю много времени.       — Но и я не просто прохлаждаюсь на улицах.       По прошествии некоторого времени Юу начал игнорировать часть моих звонков, а затем и вовсе перестал на них отвечать. При попытках поговорить с ним об этом, Юу только хитро улыбался и просил не продолжать, кладя указательный палец мне на губы и затем целуя. Похожим образом он вёл себя в дни, когда возвращался домой позднее, чем мы договаривались, или не делал того, что пообещал. «Дома не место конфликтам», — это были его слова.       Мне постоянно хотелось находиться рядом с Юу, и если я долго не был в его объятиях, в груди снова начинало болезненно щемить. Я с трудом дожидался окончания смены. Скоро после того как Юу начал игнорировать звонки, у меня появилась возможность наслаждаться близостью с ним чаще, чем я даже на то рассчитывал, — он всё реже брался за гитару, которая раньше никогда не стояла в углу комнаты. Мои выходные мы проводили вместе, и если для меня это было то, в чём я отчаянно нуждался, то для Юу это был один из удобных предлогов, чтобы не покидать пределов квартиры.       — Ты пойдёшь сегодня играть?       — Нет, возможно, завтра.       — А для меня сыграешь?       — Позже, — отвечал Юу, и «позже» не наступало всё чаще.       То, что он приносил с улиц, никогда не было слишком большой суммой, но вполне достаточной, чтобы вместе комфортно прожить ещё один день, и в последующем, видимо, только я ощутил нехваток этой самой суммы, однако не подавал виду, потому что об этом не беспокоился Юу. Вместо выходных я стал брать дополнительные смены, а меня по-прежнему тянуло к нему всё с той же силой.       Жаркими летними вечерами после горячего душа, когда кожа Юу становилась обжигающей, а на лице выступал лёгкий румянец, он подходил ко мне со спины и прижимался мокрым телом, заставляя отвлечься от своих занятий. Он начинал настойчиво целовать меня в шею, требуя к себе внимания, и был раздосадован, если не получал его.       — Мне нужно разобрать почту, подожди, я сам к тебе подойду.       — Всегда можно отложить все дела на потом, — нахмурившись, он закрыл мой ноутбук, — этому меня научила жизнь, а я учу тебя, Така.       — И чему же ещё научила тебя жизнь?       — Жить так, чтобы было комфортно.       Иногда то, что по-прежнему представлялось мне эйфорией от присутствия Юу в моей жизни, ослабевало, и я понимал, что не принимаю решения сам, а иду у него на поводу. Мне не хотелось видеть хмурых выражений на его лице, а только улыбку, не хотелось отталкивать его, пусть часто у меня были более важные дела, и не хотелось разочаровать его. Всё теми же внимательными глазами Юу наблюдал за мной, и, когда наши взгляды встречались, он только игриво подмигивал; всё тем же мягким голосом он зачаровывал меня, медленно и чётко выговаривая слова, которые, он знал, я хотел слышать; всё так же он едва шевелил губами, которые так не хотелось прерывать.       — Я люблю тебя.       — И я тебя люблю.       Я упорно отказывался признавать существование каких-либо проблем, потому что их не видел Юу, которому я отдался в руки.