Мэдисон дрожит. Ей холодно, она стоит на пороге почти пятнадцать минут и не может заставить себя позвонить в дверь.
Она не может стать провалом отцовской карьеры. Она не может допустить, чтобы слухи о ней распространились за пределы их дома. Мэдисон боится. Прилежная и понимающая дочь, болтушка и беспокойная заводила, сейчас она чувствует себя совсем не той, которая нужна достойному родителю.
Анри обещал остаться. Обещал стать ее якорем и опорой, увезти туда, где типирование не будет помехой. Он Есенин. Он умеет, и теперь, погнавшись за мечтой, не отвечает на ее звонки, не встречает на пороге квартиры, не вспоминает о том, что вчера ей исполнилось девятнадцать.
Мэдисон подавлена. Палец замирает в миллиметре от кнопки, она упрашивает себя быть сильной. Она сумеет доказать отцу, что это все не просто прихоть, что это взрослый поступок взрослой женщины. Женщины…
Отец рассердится. Мать умерла восемь лет назад, она бы подсказала, что нужно делать, но ее тело сгорело заживо в самолете по пути на Делавэр.
Мама бы убедила отца.
Мэдисон заставляет себя нажать на кнопку звонка. Утирает слезы, резко выдыхает, тут же настраивая себя, словно приемник, на разговор. Ответственный и очень важный.
Почти двадцать минут стоять на холоде, решаясь сделать лишь шаг. Когда ты стала такой дурной, глупышка?
Открывает ей старик Роберт: отец сидит у себя, не слышит даже, увлеченно почитывая прессу и изредка перекидываясь парочкой слов с бульдогом Джеферсоном — таким же раритетом, как и потертый бронзовый слон, что подарили отцу лет двадцать назад его индийские знакомые.
Мэдисон отряхивает пальто, снимает его так долго, насколько это возможно. Передает Роберту, кокетливо улыбаясь, а после идет к отцу.
Каждый шаг — словно стук сердца. Едва она дойдет до кабинета, сердце перестанет биться.
Девушка касается ладонью живота, успокаивая себя.
Все будет хорошо. Ее отец — мудрый человек.
Закрой глаза, Мэдисон. На пару мгновений. Чувствуешь, как бьются в унисон два сердца?..
Прихожая, лестница, поворот налево. Дверь в кабинет приоткрыта, Мэдисон набирает в грудь воздуха, счастливо улыбается, распахивая дверь. Только краснота глаз и подергивание уголка губ выдают ее состояние.
— Папа! — счастливо выдыхает она, заключая отца в объятиях.
Тот в ответ заботливо хлопает ее по руке, ничуть не удивленный приездом дочери, откладывает в сторону газету, поправляет очки на переносице.
Сейчас Мэдисон жарко. Она не хочет отпускать отца, но отстраняется, присаживается в кресло, поправляя платье, кладя руки на колени, тем самым чуть прикрывая живот. Но это не имеет никакого значения. Скоро отец все узнает.
Девушка отсчитывает удары сердца.
— Как идут дела в университете? — спрашивает заботливый родитель. — Надеюсь, мне не придется краснеть за тебя перед преподавателями?
— Все хорошо, папа, — отвечает она, уже давно взяв эти слова за традицию.
Отец степенно кивает, бульдог похрапывает, мгновенно убаюканный разговором.
— В среду к нам приезжает племянник моего коллеги, Ричард Уилсон. Прилежный талантливый юноша с перспективным будущим, Робеспьер. Ты должна его помнить, мы бывали у них в гостях лет шесть назад.
Мэдисон кивает. Комок в ее горле становится все больше, перекрывая кислород. Девушка помнит эту встречу, понимает, на что намекает отец. Она кивает снова, но тут же мотает головой.
— Я не смогу, папа, — громко говорит она, стараясь тем самым перекрыть волнение, что воздвигает внутри нее огненные замки. — Мне надо думать о моем будущем. Моем и моего ребенка.
Тишина. Хоть норы рой, чтобы достать частицу звука. Уже не так страшно, как было изначально.
Потому что Мэдисон знает: назад пути уже нет.
Пол старый, деревянный. Вон там затертый след от чернил, сама когда-то их пролила. Отец ругался, а она смеялась. Или вот то пятно…
— Ты решила кого-то усыновить? — наконец нарушает тишину мужчина спустя довольно продолжительное время.
Она поднимает взгляд. Огоньки в ее глазах меркнут, пальцы начинают теребить ленточку-пояс на платье, ей страшно.
Мэдисон боится, что отец ее не поймет.
— Говори. — Теперь в его голосе звенит сталь: отец не любит, когда его игнорируют.
Так было всегда, и раньше Мэдисон сводила все к шутке. Раньше… она изменилась. Изменилось все вокруг. Девочка повзрослела.
— Я ношу под сердцем ребенка. Я люблю его…
— Чьего ребенка?
Зарождающийся гнев. Его вопросы пронзительны и остры, Мэдисон смотрит в пол, продолжая теребить ленточку. Она боится не отца. Она боится последствий.
— Его зовут Анри, он француз, — отвечает она. — Он обещал мне свадьбу и жизнь за границей, крепкую семью и любовь. Он Есенин, папа…
Два щелчка по столешнице — нервы натянуты, словно нить над пропастью, неосторожное движение — и разорвется, разрушая хрупкую грань между штилем и бурей.
Мэдисон плавала на корабле. Она знает, что такое буря. И знает, на что способен ее отец.
Бурчит Джеферсон, шаркая лапой во сне. Старик Роберт приносит им кофе и тихо выходит, плотно прикрыв за собою дверь.
Никто не станет мешать.
— Ты знаешь, что значат твои слова, Мэдисон? Знаешь, что здесь и сейчас призналась в измене своей стране? Понимаешь, чем это грозит?
Металлом его голоса можно перерубать сталь с одного взмаха. Мэдисон сидит, не смея шевельнуться, лишь ждет продолжения, дрожащими пальцами распутывая ленточку на поясе. Ей нужно занять свои руки, нужно прийти в себя.
Мужчина поднимается с места, пол под ногами чуть поскрипывает, протяжно постанывает, словно от боли.
Ее душа тоже болит.
— Где сейчас твой Есенин? — презрительно цедит отец. — Почему он не пришел сюда? Боится оказаться за решеткой за изнасилование?
Мэдисон вздрагивает. Всхлипывает, но слез нет.
Ей холодно.
— Это было по обоюдному согласию. Он не виноват, папа. Это я… я поверила ему. Я люблю его…
— Дура!
Мэдисон вздрагивает, но ладонь повисает в воздухе, в нескольких дюймах от ее лица. Отец резко убирает руку, со злостью глядя на глупую дочь.
Не оправдала надежд. Сгубила карьеру. Что будет, если узнают? Тюрьма? Допрос? Медленная смерть?
— Собирайся, — строго бросает он, хватая ее за запястье и в один рывок поднимая на ноги. — Завтра я найду твоего Есенина, из-под земли вырою и заставлю давиться и есть. А сейчас мы с тобой едем в больницу.
— Зачем?..
Голос дрожит, лента развязана, а внутри бьются два сердца. Ее и ребенка. Четыре месяца. При ее худобе не столь и заметно, да и платье сшито на заказ, так, что сразу и не разглядишь. Поправилась девица, с кем не бывает?
Глупая дочь, не оправдавшая надежд…
— Делать аборт. Я не могу позволить, чтобы моя дочь сгубила свою жизнь из-за своей глупой наивности. За деньги можно и девственность вернуть, сейчас такие дела только так и проворачивают. Ты выйдешь замуж за Ричарда и не опорочишь наш род.
В груди холодеет. Маленькая жизнь у нее внутри — и пустое ничто? Смерть в обмен на соционическое благополучие? Рука об руку с Робеспьером, которого и помнит вскользь?
— Нет, — шепчет, не сводя расширившихся в ужасе глаз с отца. — Нет, папа, не надо. Он уже там, он живой, папа… потрогай… у него сердечко бьется, я слышу, папа…
Она прижимает его ладонь к своему животу. Надежда, что можно исправить, можно заставить его посмотреть иначе на эту проблему. Да и проблему ли? Дети же не могут быть проблемой, они как маленькие лучики, которые будут рядом с тобой, освещать эту странную жизнь.
Мэдисон хочет, чтобы этот ребенок родился.
— Он же твой внук… папочка, я могу больше не иметь детей… папа…
Мужчина вырывает ладонь, зло смотря на свою дочь. Она понимает, что тот чувствует. Понимает, но прошлого не изменить, а этот ребенок — частица ее собственного сердца.
— Мы скажем, что ты заболела. Оставшиеся месяцы проведешь дома, я улажу проблемы с университетом. Ни шагу за ворота, поняла? Ребенок должен родиться втайне ото всех, ты слышала? Сейчас в Соединенных Штатах много семей, которым требуются дети. Отдадим в руки прилежной домохозяйке, никто ничего не узнает. Оформим бумаги, подпишем, скажем, что мать умерла. Погибла…
— Папа!
— Молчи, дура!
Хлесткая пощечина. Мэдисон замирает, прижимая руку к щеке.
Маме было тридцать три, когда она умерла. Совсем еще молодая. Сейчас она могла бы поддержать свое дитя.
Мэдисон всхлипывает и кивает.
Она прилежная дочь. Она больше не опозорит своего отца.
***
Спустя три года Мэдисон — замужняя дама Уилсон. Пьет кофе по утрам, занимается делами семейными, улыбается домашним и любит проводить время с семьей. Но каждое воскресное утро втайне от мужа едет в пригород.
Там она сидит в автомобиле, попивая купленный в ближайшем кафетерии кофе, правда, иногда опаздывает, и тогда приходится чуть задержаться, чтобы дождаться момента, когда
они будут возвращаться с прогулки. Отец остался верен своему слову: нашел примерную пару, что с радостью приняла в дом нового члена семьи, оформили документы, затерли неточности. Гюго и Робеспьер… ирония странного мира.
Никто не узнал, что Мэдисон Форд была беременна.
Она закрывает глаза, с очередным глотком кофе представляя, что ее сын сидит сейчас рядом и обнимает ее, а не идет по тротуару, держа за руку чужую женщину, которая стала для него матерью. Девушка кутается в пальто — холодно, в последние годы сложно унять это чувство оледенения. Она уважает мужа. Боготворит отца. И обнимает ночами большую мохнатую игрушку, представляя, как подарит ее Артуру.
Она счастлива, как может быть счастлива мать, ребенок которой живет полноценной жизнью.
Артур — красивое имя. Она сама выбирала.
Он мог бы стать Артуром Фордом. Или Артуром Мартеном…
Мэдисон заводит мотор. Нужно быть дома пораньше: у отца сегодня юбилей. Сорок пять лет. Красивая дата.
***
Вчера Мэдисон исполнилось двадцать пять.
Сейчас она знает, что ее сын — Гамлет, он непоседа и любит рисовать. Она знает, что ее мальчик любит котят, обожает бегать по лужам и сочинять на ходу громкие смешные полустишки. Сердце замирает от щемящей нежности, когда она видит, как Артур прижимает к себе большого игрушечного зайца — ее тайный подарок на пятилетие.
Мэдисон прижимается лбом к стеклу, пока Артур и та женщина не сворачивают на переходе. Она улыбается, еще минуты три смотря на улицу, по которой шагают чужие ей люди.
Ричард не винит жену, когда приходят результаты осмотра: Мэдисон не может иметь детей. Успокаивает ее, как может, но той не страшно совсем. Она знает, что у нее есть сын. Этого вполне достаточно.
Вечером она представляет, что Артур сидит рядом, и читает ему книги.
Приезжает отец, она целует его в висок.
Я знаю нашу общую тайну. Я никому ее не расскажу. Спасибо тебе, папа. Я знала, что ты у меня лучший.
***
Она пропустила два воскресенья. Мэдисон закрывает глаза, потирая виски. Всего лишь головная боль: поездка к родственникам мужа сказалась не лучшим образом на ее состоянии. Они все твердят, что им нужен ребенок. Хотя бы из приюта, но она сама не хочет детей. Потому что у нее есть сын.
Ее Артур рисует палочкой на снегу диковинных чудовищ. Бегает за ребятами, а когда плачет, падая на землю, Мэдисон хочется вырваться из духоты машинной клетки и подбежать, обнять, прижать к себе, погладить по голове и прошептать, что она никогда не даст его в обиду.
Все страхи и боли уйдут. Надо лишь протянуть руку.
Мэдисон уезжает, допив свой кофе. Когда она вернется в следующее воскресенье, она не увидит здесь своего Артура.
Семья Андерсон переедет в Нью-Йорк, потому что приемный отец Артура будет работать у родственников Ричарда, визиты станут реже, Мэдисон и ее муж удочерят семимесячную девочку. Однако два раза в месяц женщина будет срываться и заводить по воскресным утрам мотор своего автомобиля, покидая дом.
Ее Артуру скоро восемь. Она купила ему часы. Взрослые красивые часы.
Она знает, что ее сыну понравится этот подарок.
***
Мэдисон гордится своим сыном. Ему тринадцать, а уже снялся в сериале, пусть и во второстепенной роли, но женщина пересматривает эпизоды с его участием почти каждый вечер. Она говорит мужу, что таким должен быть ее ребенок, и Ричард хмурится, но ничего поделать с этим не может.
Он сильно любит свою жену и их упрямую дочь, что не дает им заскучать. Все говорят, что Элизабет похожа на него.
Мэдисон знает, что Артур перенял ее черты — черты своей матери.
Она радуется его победам, его наградам, она проживает его жизнь вместе с ним по мере возможности и сил. Которых с каждым годом становится все меньше.
***
Мэдисон больна. Врач говорит, что все дело в ее мозге, часть клеток заражены, их надо срочно удалить и нарастить новые. Благо, медицина сейчас может себе позволить подобное. Ричард согласен, он готов вбухать все свои средства, только Мэдисон не хочет. В последнее время она стала чересчур забывчивой, теряется в пространстве и времени, разговаривает сама с собой.
Она боится забыть своего сына. И повторяет в тишине его имя, только так и успокаиваясь.
Отец не хочет слышать. Он заставляет дочь пойти на операцию, не слушая ее доводов, как не слушал тогда, девятнадцать лет назад, когда та заявила, что беременна. И Мэдисон не смеет перечить ему.
Женщина любит своих близких и не хочет причинить им боль. Она оставляет фото Артура под своей подушкой.
***
Мэдисон горда: Артур снялся в своем первом полнометражном фильме, в главной роли. Вновь и вновь пересматривает, радуясь за сына. Рядом сидит приемная дочь. Ей тоже нравится этот фильм, нравится сидеть с матерью, кушать клубнику и с замиранием сердца следить за судьбой героев.
Болезнь отступила, хоть и не ушла окончательно. Врачи говорят, что это невозможно, что Мэдисон проживет от силы еще с пару десятков лет при должном уходе. Но ей и не надо больше. Ей за сорок, она не боится своего будущего, глотая ягоды и улыбаясь реакции дочки на происходящее на экране.
— Я его нарисую, — говорит Элизабет, подпирая подбородок рукой.
— Моя гордость, — отвечает Мэдисон, обнимая девочку и закрывая глаза, чувствуя, как слезы чертят дорожки на ее щеках.
Они оба — ее гордость. Она будет жить в любом случае, даже когда умрет.
Женщина счастлива.
***
Спустя полгода Артур получает международную награду и всеобщее признание. Мэдисон летает, будто на крыльях, берет за руки Ричарда и дочь и тянет их с собой на прогулку в парк. Нужно больше воздуха — невозможно сдержать в груди огромный ком счастья, который вот-вот взорвется, и женщина чувствует себя невозможно юной, светящейся изнутри. Даже Ричард не может сдержать улыбки, сам заражаясь ее радостью, а Элизабет и вовсе летает, будто на крыльях.
Никто не знает, что у Мэдисон есть сын. Кроме отца, но тот старается, чтобы они не пересекались. Однако невозможно предусмотреть все, и женщина сталкивается с Артуром в аэропорту, куда они с дочерью пришли проводить Ричарда.
Женщина замечает молодого актера издалека. Улыбается, чувствуя, как становится трудно дышать. Артур подходит ближе, что-то спрашивает, но Мэдисон не слышит слов. Она касается пальцами его руки и отвечает невпопад, парень пристально смотрит в ее глаза.
А после, оставив автограф Элизабет, уходит.
Мэдисон кажется, что в ее груди полыхает пожар.
***
Мэдисон сгорает постепенно, и к исходу сорок шестого дня рождения она почти не поднимается с кровати. Врачи разводят руками, а женщина пьет томатный сок, обнимает дочь и смотрит фильмы с участием ее сына.
Она счастлива.
Фильм называется «Закрой глаза, Дороти» и рассказывает историю брата и сестры, что пытаются самостоятельно выжить в мире, в котором рушатся их идеалы, где каждый готов их убить за просто так. Брата играет ее Артур, он оберегает свою сестру и постоянно шепчет: «Закрой глаза, Дороти. Все будет хорошо».
Закрой глаза, мама. Все будет хорошо…
Мэдисон закрывает глаза. Кажется, будто эти слова ей шепчет Артур, и становится так спокойно, так тепло.
Мэдисон засыпает.
Во сне она обнимает сына. Во сне она счастлива.
Такие сны должны идти вечность. И никогда не заканчиваться…
