Тишина в эфире

Русалка любила слушать радио. Каждый день она включала старый аппарат, настраивала на любую волну и слушала. Песни, сообщения или бородатые анекдоты — все такое разношерстное, цветастое, прямо как кошки разных пород. И ей нравилась эта неопределенность и непредсказуемость. Включать что-то по задумке — нет, увольте, теряется все волшебство спонтанности. Но сегодня было тихо. Русалка сидела в ванной, по которой расползался цветок ржавчины, и курила девятую сигарету. Вода давно остыла, а кафельная плитка на стенах напоминала бледное заболевшее антропогенной простудой небо, и сигаретный туман добавлял большей схожести. Русалка не боялась рака лёгких. Она боялась того чувства — или его отсутствия — где-то посреди ребер, которое заставляло её открывать пачку и чиркать зажигалкой снова и снова. Никотин позволял ощутить заполненность, но лишь ненадолго. Словно ты смотришь на красивый закат, но не можешь отделаться от мысли, что конец близок.  — Русалка, можно? Кто-то опять выпустил птиц — все клетки пустые. В дверях стояла Зои. Её волосы были всегда растрепаны, но это выглядело настолько естественно и хорошо, что никто бы и не подумал, будто она просто забывает причесаться утром. — Заходи. Русалке был понятен её вопрос, хотя она знала, что ответ на него у Зои лежал в кармане и был известен, и спрашивала она только потому, что так надо. Девушка зашла в ванную и присела на табурет. Русалка не хотела, чтобы она здесь задерживалась, но не потому, что ей было неприятно её общество, вовсе нет. Здесь было слишком много сигаретного дыма, и она не желала, чтобы Зои дышала им. — Кипарис снова решил понаблюдать за полетом птиц, ты знаешь, он это любит. А сейчас он за кофе вышел, ты же все выпила. Русалка потушила сигарету, но новую брать не стала. Её руки как-будто стали бумажными и тонкими; она почувствовала себя очень худой. Воцарила тишина. Зои заерзала. — У тебя синяки под глазами сильнее, чем обычно. Ты опять не ела? Девушка ответила молчанием в сопровождении вздоха и только сейчас почувствовала, какая холодная стала вода. — Русалочка, все хорошо? Зои доверительно наклонила голову чуть набок. — Зои, что бы ты сделала, если бы я умерла? Это был обезоруживающий вопрос, от него веяло такой усталостью, что даже плечи собеседницы опустились. Она немного подумала. — Я бы сказала Кипарису включить радио и умерла бы на следующий день. Обезоруживающий вопрос? И такой же добивающий ответ. И Русалка вдруг увидела, насколько ужасной была её мысль о смерти, которая начала бы цепную реакцию трагедий. Её жизнь не принадлежала ей полностью, она была частью жизней Кипариса и Зои, и если выдернуть одну нить, то весь узор распадется. Вдруг Русалка поняла кое-что, что давно теснилось в голове неясной мыслью. Она посмотрела в зелёные глаза Зои и подумала, какое же она чудесное создание и как хорошо, что она живёт рядышком, прямо под боком, склеивает ранки и залечивает ушибы. Да они с Кипарисом должны бога благодарить. Чувство в груди больше не беспокоило. Русалка даже позволила себе скромную улыбку. — Не нужно, Зои. Я буду в порядке. — Да? Точно? Тогда я, пожалуй, пойду цветы полью. Тебе положить обед? Зои встала с места, расслабленно хрустнула пальцами. На её лице не было улыбки, но все передавали глаза. И плиточное небо стало чистым, в нем появились птицы. — Было бы неплохо. И Кипарис, наверное, придёт голодный. Девушка кивнула, что-то просчитывая в голове и собралась уходить. — Зои? — Да? Русалка закрыла пачку с сигаретами. — Включи, пожалуйста, радио.