Empathy

Сэм по жизни зачем-то чересчур чуткий. Эмпат*, какого ещё поискать. Сопереживание из него через край льётся, неконтролируемо, опасно даже. Он уверен, когда-нибудь это его с головой накроет, но а пока… Не спешит выстрелить, старательно и аккуратно разбираясь, кто перед ним. Возможно, этот кто-то так же беззащитен. Возможно, ему тоже нужна помощь. И у него это в подкорке зашито, как неискоренимая истина: защитить, понять. Понять. Потому что его тоже считали злом. Когда-то давно, но чувства до сих пор отвратительные, зудящие. Потому что доказывать приходилось, потому что даже собственный брат не верил, потому что одиноко было. Да так, что не расскажешь никому – засмеют, как сопливого мальчишку. Сэм ставит на место Джека себя – и чувствует растерянность. Его как будто выбор заставляют сделать – непонятно за какие грехи. Хотя нет, о них он знает всё: ведёт подсчёты в замызганном дневнике самобичевания, выделяя каждому по странице. Пока остановился на восьмой, но с названием теряется: то ли «предатель», то ли «лицемер». Буквы перед глазами рассыпаются веером сожалений. Сложно. Фокусироваться на одной не-добродетели не выходит, начинаешь копать до конца, до пресловутых грунтовых вод – и лопату ломаешь, захлёбываешься дерьмом, которое наворотил когда-то. Появляется желание то ли исчезнуть насовсем, то ли стать Гераклом и очиститься, словно конюшни Авгиевы**. Либо умереть. Сэм Джеку сочувствует. В первую очередь потому, что сам терял родных – так же не знал собственную мать – совершенно - и практически так же потерял и отца. В случае нефилима всё это катастрофически гипертрофировано, словно под микроскопом. В случае Сэма – неотвратимо принижено – с кем ни бывает. У него ведь Дин был – брат, да ещё и старший. Но Сэм тоже был одиноким. Когда рассорился в пух и прах с отцом и уехал в Стэнфорд, когда Дин умер - вернее, умирал много неметафорических раз, - и каждый из них Сэму приходилось переживать, пережидать в одиночку. Зубами скрипеть до отвратительной боли, голодать до потери сознания - потому что кусок в горло не лез и потому, что жизнь не мила была до абсолюта. Заламывать руки до отрешённости и разбивать ладони о кричащие протестом стены. Сэм одиноким был, но принимать отказывался. Сэм сам был злом. Отнекиваться резона нет ни малейшего, он сам знает. Принятие лучше, лечебнее любого упрямства. Вот только неприятнее в сто крат, мерзопакостнее. О себе плохо думать не хочется, но приходится каждый раз. Потому что не герой вовсе. А брат – герой. Дин с меткой Каина – зло, Дин, укушенный вампиром – зло. А Сэм считался злом самостоятельно, без древних рун или вмешательства упырей. У него в крови это замешано. Да так, что переливание не поможет. Он с рождения испорченный, с рождения проклятый. Такой же, как Джек. Сэм ему отцом быть бы мог даже – не полноценно, но чисто физически, если бы Люцифер сосуд свой получил окончательно. Вот только, Сэм убеждён – не на двести процентов, но три к двум – какой-никакой перевес, - дело не в генетике, а в выборе. И, несомненно, окружении. В нашем веке публичное мнение чуть ли не всё значит. Дожили. Может, его и делала злодеем кровь демонов или сидящий внутри дьявол, но не меньшее влияние оказывали люди, убеждённые, что его надо убить. Уничтожить с лица земли, как болезнь опасную. Это было оскорбительно. И Сэму хотелось взбунтоваться. Потому что на добро отвечай добром, а на такое… Вот он и думает, не вредит ли своим тупым недоверием Дин, не толкнёт ли Джека на кривую адскую дорожку Армагеддона? Потому что Джек в безопасности себя не чувствует. А Сэм на себя переносит, ощущает, будто в него самого целятся, помнит это скребущее в груди чувство – страх. Опасность. Джек живёт под одной крышей с одной – а то и двумя – из них. Сэму бы сказать ему, что всё будет в порядке, но врать не хочется. Он Дина вряд ли сумеет остановить, чуть что. И собой Джека не прикроет – ради Дина. По всем правилам морали и пресловутым винчестеровским законам Сэм должен брата выбрать. Было бы легче, если бы тот понимал. Сэму обидно, потому что ему брат не верит. Дин от него за тысячи миль будто, хоть и спит в метре, хоть и за рулём Детки – что просто рукой дотянуться. Да только Дин в себе закрывается, прикрывается щитом бравадным, толщиной со вселенную. И у Сэма ладони холодеют при мысли, что дотронуться нужно. От Дина энергия недобрая идёт, негативная – огненная. У Сэма желания нет пальцы в розетку засовывать. Себе дороже. Вот и умалчивает, надувается, как рыба-ёж, и к окну отворачивается – потому что не о чем говорить. Сэм в очередной раз выставляет себя самаритянином, парламентёром. Желает помирить всех – Дина с Джеком – как можно скорее. Это жизненно необходимо, как провода бомбы деактивировать. Ведь от этого и уют и тепло было бы. И потери бы легче переживались. Вывозить одному, запихивая боль подальше – куда-то на периферию внутреннего мира, - надоело. Переживать по всем фронтам: за маму, если она жива, за Дина, как бы ни отчаялся в край, за Джека – как бы ни стал дьяволом номер два – тоже. Сэм пытается держаться за них всех. И пытается быть понимающим. Выходит со скрежетом. У Сэма если и есть корыстная цель: спасти Мэри – и брату доказать, что не прав! – то это не мешает ему помогать Джеку: адаптироваться, понять мир и самого себя. Может, он и строит из себя няньку - по словам Дина, который являлся таковой нянькой для него самого лет эдак до двенадцати, да что уж там – до сих пор! - но это лучше, чем быть озлобленным на ребёнка, который ничего не знает о жизни, и говорить ему в лицо " я убью тебя" абсолютно ни за что. Дин как будто думает, что Джек отнял у него всех. Даже Сэма потихоньку отнимает. Вбивает своим существованием клин между ними. Дамоклов меч*** – не иначе. Сэм думает, разве прежде не было столкновений мнений? Разве они с этим не справлялись? Дину кажется, в этот раз не получится. Слишком резка граница. Младший же надеется ещё. Сэм в Джеке себя юного лишь видит. Парень необычайно наивен, внезапно добр, чрезмерно мягок, по-детски пуглив. Он открывает для себя мир каждый день, словно очки меняет – каждый раз новые, – и это прекрасно. Сэм завидует даже. Совсем чуть-чуть. Джек пытается брать пример, потому что не умеет - жить, - в движениях, позах, поведении - на что Дин злится, словно Джек – надоедливый ребёнок. Сэм же в этом непосредственность видит и поиск опоры. Он сам был таким же, пытаясь копировать Дина, лет в семь. Тырил его одежду и стоял у зеркала, повторяя запомнившиеся движения брата. Взгляд даже пытался изобразить. Комично выходило и абсолютно неправдоподобно, но так он взрослым себя считал. И весело было. Типично детское поведение. Будто бы Дин не помнит… И Джека-то научить не получается. Сэм не специалист по способностям. И, тем более, по детям. Джек боится, злится – что импульсами силу из него выталкивает, неосознанно. Ему больно и страшно – и он, как младенец, молчаливо кричит, защищаясь. И Сэм понимает. Помнит, что на эмоциях и инстинктах далеко не уедешь. Хуже только сделаешь. Но сам сдерживаться не может. Джека нельзя настроить, но его можно направить. И любить. Принять - для начала. Но даже факт того, что Джек их спас, Дина не убеждает. Не доказывает ни шиша. Сэм долбится в Диново упрямство, и ему уже толком надоело, но он это – гиблое - дело не бросит. Не на того напал. Он вдыхает и начинает сначала свой Сизифов труд.**** Уже даже голос повышает – не до предела, но весьма внушительно. Может, так брат поймет, осмыслит уже, наконец, всё о Джеке и его только-только начавшейся жизни. Осознает, что он – парень хороший, что не исчадие Ада, что человек. Дин должен ему поверить. Ведь Сэм прав.