(После)пьяные капли

Послепьяные капли в трещинах серой каменной кладки, Послемокрые гутта между морщин, что не будут гладки. Предрассветные лужи, что мёрзнут в питерской стуже. Предгневные тучи на еблете того, кому ты нахер не нужен. Пальцы в перчатках поправляют укладку, всё с ней сейчас — Вроде бы гладко. Тельце в заплатках ожидает отладки, но во рту, не в контраст, По-тошнотворному сладко. Оглядки, догадки, припадки, нападки. Веки опухли, белки в красной сетке. Жуки в животе, — Эй, вы там стухли? Затухли, протухли, распухли, припухли? Литр. Ещё! Заливай до отметки, Белые в рот — жри, как конфетки. Перед глазами увидь цветов все расцветки. Наутро же жизнь, как есть, без подсветки. Рвотные спазмы, пальцами в глотку. А после — ты дрочишь на блядскую фотку. Нервы трещат, провода без обмотки, Рваная фотка. И сотка таких — Уже целая плёнка. Снова водка — нечётко, и на бёдрах сидит Стрёмная тёлка. «Эй, ты чё, бля?! Она же красотка!» Нетрезвой походкой дойти до высотки — Пролётка одна, и куча ошмётков. Градус высокий — гнутые лица. Желанье одно — увидеть карлицу. А по утрам всё одно — трясёт в лихорадке. И фреймов под ноль — ждите просадку. В уши затычки, черкни ещё спичкой. Белый пакетик чёрного чая в горячей водичке. Хороша лишь одна — эта привычка. А не та, где он пальцами гладит жида реснички. Гулять по проспекту — пометить собою вектор. Его девиациям, сириосли, нужен дефлектор, Не фонарь и не улица, только аптека, Ну и да — член в заду одного человека. Стучать пальцами под ритм годного трека, Запустить на экране вторую часть Шрека. Фионушка, Басков, осёл, драконица… Закроешь глаза, и вот бля — Перед ними карлица... Тусит заграницей, пока ты, В срамоте, Мусолишь страницы. Томик в ладони, ноябрь во флаконе. И вот он уже — Стоит на поклоне. А ты — лишь куришь на всратом балконе. Он эталонен на стадионе, почти в пантеоне. Ты лазишь в телефоне? Люди говорят о шаблоне? Рыцарь. Волчица. Блудница. Божок твой иль Императрица? Кто же на высоте его лица будет касаться руками? Славка-а, мужик, тебя та-ак наебали. Где же ты был, когда его пальцы графы давали? Что-ж жми на педали морали, где-то под сотку. Ну, а потом в тишине Снова глыкай свою третьесортную водку. Не плохо бы было чем всё это занюхать. Никогда ещё не был такой развалюхой. Завалиться на совершенно несовершенное брюхо. А потом — тебе же не помешала бы голодуха. Но вместо этого: Понюхать бархатцев — отхаркаться; Расшаркавшись — исшаркаться; В мысли погрузиться — во сне опуститься. Белёсым по телу, — Сука! Херово же дело! Брюнетка, шатенка, соседка, нимфетка — Их всех заиметь на советской кушетке. Горечью в горле. Быть бревном, а не телом, Хуево. Не кончил. И даже спина не вспотела. И снова послеконцертная чья-то тухлая туса иль пати. И что мы имеем после неё в результате? Нажрался опять, не следишь за словами, Да и еле воротишь своими губами. Кочан поворачиваешь, видишь лысую бошку, А рядом с ней длинноволосую трипперную крошку. Она стоит и лапает его жидющее тело слева. Славик, постой, мы ещё не дошли до припева! «– Руки убрал от неё! Хули, ты тут феромоны расточаешь?!» «– Слава, остынь! Что ты, блядь, себе сейчас позволяешь?!» И схлестнуться словами-панчами, усмехнуться, Когда хочется до ломоты прикоснуться Сухими жёсткими губами. Смотреть на него Безумными говёнными глазами. Трогать своими Грязными нескладными руками. И снова проёбанная Славкой мини-дуэлька, Как и понимание разности слеплённого теста. Не к месту всё это. Споём-ка в никому не нужном сранном дуэте. Добавим инста-рутине горяченьких сплетен? Не-е, лучше повой-ка в своём санном туалете. Славка один в своей питерской квартире, Обнимает себя — ощущения, будто избили. Боль, ведь не гной, — её не выдавить руками; Не похмел же какой, — Не облегчить рассолом с огурцами. Бухло в рот и две маленьких таблетки. Сердце ноет, как у какой-то малолетки. Фотка на экране с блядскими устами. Так и просят ведь о том, Чтоб меж них большой член запихали. Славка поёт, сидя на расшатанной им же Табуретке. Воет потом, свернувшись у сломанной Кушетки. Депрессия, детка, она ведь такая. Истерика, сука, оргазм вызывает. «– Слава, заткнись! Давай не о сексе!» «– Андрюх, не нуди. Давай, поноем вместе». Клубочком свернулась (я) милая коха, — Подтянул бы к себе, да тревожить неохота. Уже тонны можно взвесить написанного текста, Но в мозгах, хоть убей, засела еврейская принцесска. «Ты-ж моя, цацная карлица, Трахнул бы тебя на старых половицах. Жёстко, больно. До синяков и крови». Хули, ты пиздишь себе? Никогда-б не причинил ему Столько физической/моральной боли. Ну, давай, тогда Сыпь себе на раны больше Крупной соли. А правда такова, что ты бы — Медленно и нежно, оставляя поцелуи на Клеймённой шее, не срываясь на «Быстрее!», Брал бы его на дорогом дубовом Возможно, золочённом или Бело-сером кресле. 1703-ий против 1917-го. Император победил. Можете возрадоваться. Глаза не закрыты. Так недалеко и спиться. Ну, а что поделать, если больше Ему нормально не спится. Костяшки разбиты, их в бинты замотали. Эти чувства его знатно уже заебали. Теперь не высыпаться — опасно. Много алкоголя — больше боли. Твиты, директы, диалоги, заметки. «Прошу, мой король, предоставь Нашей стори виньетку. Позволь, нанесу на твоё тело Своим языком я разметку». Подойти и, схватив, вжаться губами, С ужасом потом оттолкнуть его руками. «– Что вы, милейший, здесь гомоту творите?» «– Нет! Это вы, уебан, здесь потрахаться хотите!» Очнуться/проснуться, упасть, долбануться. Нос весь в крови, смешком поперхнуться. В ближайшей аптеке к кассе с трудом протолкнуться. «– Дама, если у вас таблетки от сердечного расстройства?» «– Не бывает таких! Это всё ваших чувств голубых свойства». Рвать на голове волосы руками, А потом съесть за раз упаковку мишек гамми. Проблеваться после у любимого туалета. Слушать на лупе часть того самого куплета. Есть ли ещё, что узнать из его заслушанных треков? Осталось ли ещё, что осознать, кроме принципа стеков? «Последним пришёл — первым вышел» Сидел, опьянел, присмирел, помрачнел. Сегодня ты что-то совершенно не слышен. Хах! Он ведь никогда не выпьет с тобой из одной бутылки, Для него это, как слизать грязь с подошвы ботинков, К которым она липнет, и всё, что на тебя так по качеству Похоже. До дрожи. Зазноба?! Всё равно окажетесь на дне наспех сколоченного гроба. Кривые цифры, как клеймо горят на ладони. Не гонишь? 11 тэпов по разбитому экрану. А надо? Гноящаяся рана. Во что же ты, Славка, этими чувствами втянут? После такого тебе руку точно не протянут. Попрощайся со своей гетеронормальностью И скажи «привет» гомосексуальности! Гудки в трубке. Глухо. И так Неприятно царапают неровное ухо. А что ты хотел от него? Приветственной речи? Дружеской встречи? Романтика под красные свечи? Но ты не замечен. К тому же расцвечен. Вечер. Болезненные в груди спазмы. Не происходящие оргазмы. Хиазмы. Новый дисс на него? — Опасно. Но, ясно. Так чувствуешь причастность. Но ваша контрастность. Его над жизнью твоей Властность. Не даёт погаснуть. Обрати в гласность. Страстность. Но, послушай! В твоих глазах уже Давно отсутствует ясность. В центре вращается затёртая кассета, Пока у тебя в руках тлеет сигарета. Дорогая здесь марка и по вкусу стрёмная. Расточительство последнее, Особенно, когда квартира съёмная. Утро наступает всегда неожиданно. Звонок телефона. Знакомый ряд Незабитого номера. Скидывай. Прижми пальцы к вискам, Глубоко вдохни — выдохни. С показавшимся лысым солнцем Начинается день за заляпанным оконцем. «Доброе утро» ты слышишь в трубке. И сразу же становишься какой-то хлюпкий. Разве таким оно бывает? Сильные обиды не забывают. «Не хотели ли вы, жидейший, отыграться?» «Спасибо, но ты мне нахер же не всрался!» Мирон не говорит того, но Слава именно это слышит. Закрывает глаза, подтекст тут излишен. Никому не охота получать слюни вылетающие Из харкающей рожи. Что до кожи? Касаться её тоже. Позже. Встречаетесь на вписке, каждый в кругу Самых близких. Виски? Один на всех для VERSUS’а и SLOVO. Ну и каково же это пить в компании гондонов? А Оксана пьёт свою прозрачную водичку. Странная привычка. «– Что за тупая кличка?» «– Как раз про тебя, певичка!». «– Давай-ка без глупостей, Соня!» «– Да разве-ж могу я в период запоя?!» «Знаешь, ведь я кладу свой хуй на всё, Что ты про меня пишешь!» «Клади. Я уже добился того, Что ты меня слышишь!» Глаза в глаза, но один всё равно на порядок Выше. Кто-то из них говорит Тише. Не в росте дело и не в голосе. А в проёбанной двумя молодости. Они встречаются после на какой-то обычной питерской крыше. У Сони с собой вода. А у Оксаны виски. Так по-мазохистски. Низко. Разговоры ни о чём. Никому не нужные. Голосом натужным. Не дружно. Только ветер-то уже южный. «– Что это такое?» — башкой своей крутит. «– Это мой любимый чай, годный! Пробуй…» — по сути. «– Насколько это по вкусу хуёво?» — смеётся вопросом. «– Да ты избалован! Уёбок!» — очередным вбросом. Сейчас на Славкиной кухне две имеется принцессы. Одна — налита в белой чашке. Другая сидит на стуле — Принцесса всея Рашки. Вечером пальцам не сдаётся рубашка. Отважно. А утром раскрыта дверь нараспашку. Напрасно. Дни, недели, ни месяцы, ни годы. Серые, тупые эпизоды. Израсходованы Улыбки мышцы. Но выжми. Лише. Мозг сердце не щадит же. Ты в жизни его лишний. Низший. Снова чужая жилплощадь. Друг друга на ощупь. Но, чем сложнее в этом мирке, тем, кажется, проще. Он говорит о внутри цветов растущих роще, И оставляет на руках твоих шипов своих росчерк. Трипы — странное дело. Вялое тело. Несмело. Яркие мысли о смысле. Мира и Мире. Балансируй на грани. Оказалось, что о боли врали. А наутро Сильно едет кукуха. Дурно. Мир перевёрнут, и небо лежит под ногами. Окси спит рядом, обвив подушку руками.

Снова 5:0. Вот только…

Кто же теперь опущен?