Песни Подземья

— Вниз и вверх по Лабиринту, вплавь на лёгкой субмарине, через море на восток, чпок — лопнул хорёк! — Рудольф! — поющий испуганно отпрянул, когда у него перед носом потрясли взятым за шиворот хорьком. Животное апатично болталось в обтянутой кружевной перчаткой руке, напоминая меховую тряпочку. — Рудольф, я же просила вас не петь этот... этот ужас! Названный Рудольфом виновато съёжился. Популярные в лондонском мюзик-холле куплеты никак не желали отвязываться, и, даже в сотый раз мысленно поклявшись молчать, он через полчаса обнаруживал себя вновь насвистывающим назойливую мелодию. «Видишь крысу за столом? Прогони её метлой, окна-двери на замок, чпок — лопнул хорёк!». И каждый раз получал нагоняй от леди Алисы. Вот и сейчас... Алиса Нимболл сурово прищурилась, изучая покаянное лицо Рудольфа сквозь монокль зеленоватого стекла. Потом небрежно отбросила хорька (тот ловко извернулся в полёте, приземлившись на все четыре лапы, и юркнул куда-то в трюм) и зашагала прочь. Рудольф Верни облегчённо выдохнул. Пронесло: в обычный день она бы распекала его ещё долго. Но море с утра было неспокойным, палуба «Каракатицы» поскрипывала в странном, но чрезвычайно неуютном ритме, непроглядно-чёрная вода плескалась (по мнению Рудольфа) как-то особенно зловеще, а фонарь на носу периодически мерцал синим светом, каждый раз вызывая вопль ужаса у команды: кажется, это было какой-то особенно плохой приметой. Алиса строго призывала их к порядку, не гнушаясь крепких моряцких выражений, что помогало, но лишь до следующей мертвенно-синей вспышки. Вытерев со лба выступивший пот, Рудольф по стеночке пробрался в свою каюту. Где и плюхнулся на койку совершенно без сил, в сотый раз задавая себе вопрос: какого, собственно, чёрта он попёрся в эту проклятую экспедицию? Нет, не проклятую, тут же поправил он себя, не стоит произносить это слово, в Подземье такого не любят. Под подушкой что-то завозилось, Рудольф пошарил и вытащил на свет взъерошенного хорька. Зверёк мстительно цапнул его за палец и удрал, ловко увернувшись от брошенного сапога. Рудольф Верни, учёный, находился в Подземье уже второй месяц. И, конечно, он был далеко не первым исследователем, добровольно спустившимся в эту гигантскую (да есть ли у неё границы, на самом деле? Или Земля внутри действительно полая, как предполагают некоторые радикальные мыслители?) пещеру. Пещеру, в которой стоял Падший Лондон, город, ещё тридцать лет назад прозывавшийся просто Лондоном и знавший солнечный свет; и большая река, протекавшая в городе, тогда звалась Темзой, а не Краденой Рекой, и впадала она вовсе не в огромное озеро Подморе. Впрочем, люди привыкают ко всему, и те, кто остались наверху, довольно быстро наладили торговлю и общение с Падшим Лондоном. А те, кому не повезло — или повезло — оказаться внизу, как выяснил учёный, тоже были всем довольны. То есть, конечно, полностью люди не бывают довольны никогда; но никаких ужасов, вроде кромешной постоянной темноты, летучих мышей-вампиров, говорящих зеркал и прячущихся за каждым углом демонов Рудольф пока не обнаружил. Один подвыпивший тип в «Голове Медузы» толковал ему о жаль-пауках, которые приходят по ночам и воруют у людей глаза, почему-то у каждого — только по одному глазу; но Рудольф искренне надеялся, что это лишь слухи. Да и демоны, прячущиеся в тенях, отсутствовали, гораздо больше шансов было наткнуться в переулке на обычного грабителя с ножом. Один такой как раз поймал Рудольфа на выходе из «Головы Медузы», и Рудольф уже попрощался со своим кошельком, когда появился Эдвард Нимболл. Незадачливый грабитель был оставлен валяться в канаве, кошелёк был возвращён владельцу, а Эдвард, выслушав путаные благодарности социолога и его жалобы на тяжело продвигающиеся исследования, расхохотался и предложил ему путешествие. «Экспедиция! Вы, учёные, ведь любите экспедиции, да?». Конечно, Верни не мог не согласиться. Тем более, что в обещаниях фигурировали: личная паровая яхта Нимболла, компания его прелестной младшей сестры, куча времени на научные заметки и, разумеется, материал, тонна материала! На практике дело пошло не столь гладко. У «Каракатицы» были свои плюсы, но удобство пассажиров в них не входило: при малейшем волнении она прыгала, как резвый барашек, и Рудольф, до сих пор искренне считавший, что не подвержен морской болезни, склонялся к тому, чтобы пересмотреть свои убеждения. «Очаровательная сестра», которую Верни уже представил себе как миловидную, кудрявую и хрупкую леди, оказалась дамой выше его на две головы, крепкого сложения и такого сурового характера, что ей позавидовал бы и бригадный генерал. А писать заметки при качке оказалось сложно. Бумага постоянно промокала, чернила расплывались и привлекали маленьких, с каштан, бродячих осьминогов, которые, как рыбы-прилипалы, цеплялись к бортам корабля, залезали наверх и бродили по палубе, подворачиваясь под ноги и присасываясь к чему попало. В еду осьминоги не годились; матросы приспособили их под какую-то игру, строя из моллюсков башни и щелчком вышибая их по одному. А Рудольф уже привык вылавливать каждое утро из чернильницы нового осьминога. И это при том, что чернильница, конечно же, была закрыта. Хорьки, опять же. Зачем на корабле столько хорьков? Раньше Рудольф думал, что для ловли крыс, но довольно быстро выяснил, что, во-первых, крыс хорьки не ловят, а, во-вторых, немногие имеющиеся крысы «Каракатицы» носят штаны, ходят на задних лапах и вооружены крохотными ружьями. Видимо, прочтённого перед отъездом «Путешествия из высшего света в низший: о скитаниях в мире подземном» было недостаточно. Да и автор, как выяснилось, был из тех скептиков Сорбонны, что объясняют перемещение Лондона колебаниями земной коры и сдвигами континентов, в то время как всем известно: город был украден летучими мышами. К чему же, спрашивается, изобретать велосипед? — Рудольф! — послышалось снаружи. Верни навострил уши и облегчённо вздохнул: слава небесам, это была не Алиса, а её брат. — Рудольф, сколько можно спать, вылезайте! Гляньте, какая красота! В понимании Эдварда Нимболла «красотой» могло быть что угодно: от шевелящейся и мерзко блестящей, словно гигантский слизняк, скалы до осьминога особо повышенной пятнистости. Но, когда Рудольф, цепляясь за перила, вылез на палубу, он ахнул от восторга: над кораблём искрилось и переливалось небо. Нет, конечно, не небо; в конце концов, они находились в пещере, поправил он себя, возможно, какие-то редкие разновидности грибов на каменном своде? В вышине колыхались и разворачивались разноцветные, зеленовато-синие флаги, вспыхивали и гасли, чтобы вновь загореться через миг. Картина была завораживающая. — Напишете об этом, а? — возмутительно бодрый Эдвард толкнул Рудольфа в бок. — В своей книге? — Обязательно, — согласился Рудольф, не в силах отвести взгляд от волшебных полотен света. — А вы не знаете, что вызывает такой эффект? Перепады температуры? Редкие минералы? — Понятия не имею. Не будьте занудой, Рудольф, зачем вам объяснения? Смотрите на мир проще. — Тебе бы всё проще, Эдвард, — кисло заметила подошедшая сзади Алиса. — Мы отстаём от графика уже почти на неделю. Запасы провизии скоро подойдут к концу, надо будет сделать остановку вне плана... — И ты туда же, дорогая Алиса! Не думай о графике, наслаждайся морским путешествием. И почему так вышло, что я окружён людьми, не имеющими никакого понятия о романтике... Эй! Право руля! Я вижу кое-что по курсу, и, кажется, к нам приплыл обед! Рудольф успел лишь увидеть, как Эдвард залихватски сдвинул задымлённые очки-гогглы со лба на нос, а Алиса недовольно нахмурилась; ещё он успел удивиться, как легко Нимболл сумел различить в этой тёмной воде рыбу. А потом он почувствовал глухой удар в днище «Каракатицы» и понял, что речь шла вовсе не о рыбе. Маленькая паровая яхта взбрыкнула норовистой лошадью. Труба изрыгнула клуб чёрного дыма, панически взвыл гудок. Палуба накренилась, и Рудольф в последний момент схватился за тонкие перила, чудом не свалившись в море. Из воды ринулись вверх гибкие тонкие щупальца, оплели нос «Каракатицы». В опасной близости от Рудольфа поднялась голова: прозрачная, студенистая, с большим равнодушным глазом. Щупальца гигантского кальмара продолжали стискивать корабль, доски опасно затрещали. — К оружию! Не спать! Эдвард Нимболл, выхватив саблю, упоённо скакал по вздыбившейся «Каракатице», словно по зелёному газону на уроке фехтования. Сталь разила без промаха, щупальца извивались и падали на палубу, казалось, что у чудовища их несколько сотен. Команда, похватав топоры, следовала его примеру. «Каракатица» раскачивалась всё сильнее, фонари мотались туда-сюда, всё отбрасывало совершенно безумные тени и грозило вот-вот перевернуться, канув в ледяные глубины. Верни попытался зажмуриться, но не помогло; что-то ледяное и гладкое внезапно оплело его ногу, с неожиданной силой дёрнуло прочь. Открыв глаза, Рудольф завопил от ужаса: кальмар крепко держал его и неуклонно тянул к себе. — Рудольф, друг мой, держитесь, я иду! — воззвал Эдвард, прорубаясь сквозь клубок щупалец. Мимо Рудольфа по перилам прошмыгнуло что-то маленькое и шустрое, он заметил лишь безволосый хвост. Вторая крыса бесцеремонно вспрыгнула Верни на плечо и уже оттуда, прицелившись, метко засадила пулю из крохотного ружья прямо в кальмарий глаз. Впрочем, не похоже, чтобы кальмар это почувствовал — он продолжал тащить жертву к себе, и Рудольф осознал, что ослабевшие руки вот-вот разожмутся и отпустят перила. И, кажется, его исследовательские записки так и не увидят свет. Рядом внезапно оказалась Алиса – безукоризненно чистые перчатки, белый воротничок, ни единой пряди не выбилось из строгой причёски. Сжав губы в тонкую нитку, леди Нимболл всадила в щупальце что-то, похожее на шило или стилет. Щупальце конвульсивно дёрнулось, едва не оторвав Рудольфа от спасительной опоры, а потом резко ослабело и упало вниз, отпустив добычу. Крысы, выстроившись рядком на перилах, палили не переставая, пули выбивали фонтанчики по воде. Зрачок огромного глаза сузился, вновь расширился — и кальмар отпустил «Каракатицу», уходя прочь, на глубину. Яхта ещё немного покачалась по инерции и выровнялась. Рудольф позволил побелевшим пальцам разжаться и обессиленно сполз на палубу, впервые в жизни пожалев, что не родился девушкой: тогда можно было бы позволить себе упасть в спасительный обморок. Мужчине же следовало держаться, в том числе и на ногах, что было крайне затруднительно. Подбежавший Эдвард стиснул Верни в дружеских объятиях, сгоряча заехав ему своими гогглами по уху и едва не отрубив другое ухо саблей. Сил отбиваться у Рудольфа не было. Спокойная, как скала, леди Нимболл вытерла носовым платком острый «стилет» и, как-то хитро щёлкнув им, вставила в свою причёску-пучок. Лишь тогда Верни сообразил, что её странное оружие в повседневной жизни играло роль заколки. Перемазанный склизкой гадостью кружевной платочек, брезгливо отброшенный Алисой, тут же утащил очередной хорёк. На обед подавали щупальца кальмара в грибном соусе. Но у Рудольфа пропал аппетит. *** Утром следующего дня «Каракатица» пристала к острову. Перед этим Эдвард и Алиса долго ругались над расстеленной по столу картой Подморя; Рудольф поначалу всё рвался её себе скопировать, но ему объяснили, что карта весьма приблизительна, и в следовании ей надо учитывать дрейф островов, розу ветров (под землёй — ветер?!), миграцию летучих мышей и что-то ещё, совершенно невычислимое логически. Поэтому Верни просто пристроился в углу, делая заметки в блокноте и из вежливости стараясь не вслушиваться в перепалку. Периодически он ловил себя на том, что изучает причёску леди Нимболл, выискивая там блеск давешнего стилета, и старался отвести взгляд. Получалось плохо. Он уже давно знал, что, собственно, ищет экспедиция: брат и сестра отправились на поиски почтенного сэра Уильяма Нимболла, их отца. Описывая биографию сэра Уильяма, Эдвард не скупился в выражениях, а Алиса только хмыкала и поджимала губы, и Рудольф укрепился во мнении, что отцом он был никудышным, да и путешественником, по правде говоря, неудачливым: отправился в плавание десять лет назад и пропал без вести. Впрочем, тогда Подморе было ещё не настолько хорошо изучено, как сейчас. Но прадедушка Нимболл приказал любящим родственникам «найти внука», иначе ни Эдварду, ни Алисе не видать было наследства. (Тут Рудольф поставил заметку в блокноте «выяснить подробности», ибо в Падшем Лондоне и окрестностях вопрос смерти тоже стоял как-то... небанально; по крайней мере, прадедушка Нимболл отправлялся далеко не на кладбище, а в какие-то северные Томб-Колонии, и то, как гордо заявил Эдвард, не по болезням, а исключительно по причине столетнего возраста. А после того, как человек, получивший в «Голове Медузы» нож в спину, на следующий же день заявился в таверну здоровым и ничуть не погрустневшим, жалуясь, что швы чешутся, Рудольф решил, что здешние порядки — вещь совершенно особенная.) «Каракатица» уже посетила десяток островов, расположенных по предполагаемому маршруту «Трилобита» Уильяма Нимболла. Поиски, впрочем, не продвинулись ни на шаг: нигде — ни следа пропавшего. Что неудивительно, холодно говорила Алиса, через десять-то лет и искать нечего. Ерунда, возражал оптимистичный Эдвард, ничто не исчезает бесследно! После вчерашнего происшествия с кальмаром Рудольф был склонен согласиться с Алисой: как минимум их корабль был очень близок к тому, чтобы исчезнуть бесследно. Не считать же следом кости в кальмарьем желудке? И как искать потом таких везунчиков, допрашивать морских тварей? Но Эдвард был полон энергии и настоял на очередной остановке. Поэтому вскоре «Каракатица» мягко покачивалась на волнах, бросив якорь, а Рудольф кисло взирал из шлюпки на камни и низкие деревья маленького острова. — Рудольф, дружище! — Эдвард подтолкнул Верни в спину, и тот чудом не свалился. — Давайте, прогуляйтесь, хоть развеетесь! — А там нет... опасных зверей? — Рудольф очень кстати вспомнил позапрошлый остров, на котором водились чрезвычайно зубастые и весьма прыгучие грибы в два человеческих роста, и с тоской подумал, что предпочёл бы отсидеться в каюте. — Нет! — бодро отрапортовал Эдвард. — Я посмотрел карту, там указано: мелкие грызуны, ящерицы, черепахи, птицы, сверчки. Вы же не боитесь ящериц и сверчков, дружище? Я вас умоляю! Здешние ящерицы вполне могли оказаться хищными людоедами. Но Рудольф ещё со студенчества выучил — позор тому учёному, который не спешит пополнить свой багаж знаний. Поэтому, сжав под мышкой блокнот с заметками и сунув в карман плаща пару бутербродов, он выбрался из шлюпки. Эдвард, возглавив небольшой отряд матросов, уже двинулся в глубь острова — прочёсывать местность. Алиса предпочла остаться на «Каракатице», попрощавшись с братом лишь мрачным взглядом, как и положено любящей сестре. День выдался погожим по меркам Подземья. То есть — примерно как осенний, очень облачный день наверху. Рудольф взял блокнот наизготовку и зашагал вперёд, озираясь по сторонам. Первую ящерицу он увидел минут через пять. На удивление, она была некрупной, разве что чуть побольше обычной ящерицы верхнего мира. Но вдоль спины животного были расположены фосфоресцирующие пятна правильной овальной формы, а во лбу мигал третий глаз, круглый и с несколькими зрачками. Ящерка совсем не испугалась подкравшегося Верни, хотя подкрадывался он шумно, хрустя ракушками и низкой сухой травой; с достоинством приняла угощение в виде кусочка бутерброда. Рудольф, пользуясь моментом, зарисовал ящерицу со всех сторон. Потом он наткнулся на черепаху, целиком заросшую каким-то пышно цветущим растением, потом — на другую черепаху, узоры на панцире которой неуловимо что-то напоминали, потом увлёкся, записывая свои впечатления от созвездий светящихся грибов на потолке пещеры Подземья... А потом он чуть не наступил на хорька. Хорёк пискнул и потянул Рудольфа за штанину — видимо, тоже хотел бутерброда. Верни оглянулся и с удивлением осознал, что ушёл довольно далеко от «Каракатицы», хоть и двигался вдоль берега — яхту уже не было видно за невысокими скалами. Он нагнулся и осторожно поднял хорька за шиворот. — Ты здешний? — неуверенно спросил он. — Или со мной от корабля бежал? Хорёк снова пискнул. Верни пригляделся. Кажется, именно этого хорька вчера ему тыкала в лицо Алиса... Или нет? Он понятия не имел, как члены экипажа различали своих питомцев, но знал, что различают. Сообразить бы ещё, к чему им такие стаи хорьков... Рудольф опустил зверька на землю, задумчиво откусил от нескормленного ещё ящерицам бутерброда. Поделился с хорьком. На скорую руку перелистал записи — их уже набралось довольно много. Пожалуй, эта экспедиция всё же принесла пользу исследованиям, подумал Верни, преисполнясь благодарности к Эдварду и ко всему миру заодно. Радость требовала выхода. Воровато оглядываясь, Рудольф негромко просвистел несколько тактов из популярной песенки. Потом рассмеялся. Уж здесь-то Алиса его не поймает! «Взять крыло летучей мыши, пару шишек, дранку с крыши, жгучий перец и песок, чпок, лопнул хорёк!» ЧПОК! Звук оглушил Рудольфа и едва не сбил его с ног. Как будто из невидимой бутылки выдернули пробку, вот только была та бутылка размером примерно с «Каракатицу». Ящерицы и черепахи бросились прочь — оказалось, что последние умеют весьма шустро передвигаться. Хорёк бесследно исчез. — Э-э... — выдавил Рудольф, осматриваясь. Некстати вспомнилось, что в Падшем Лондоне, по словам Эдварда, многие слова имели силу; так, например, слово «проклятый» со времён Падения не произносили. То ли это считалось плохой приметой, то ли навевающим беду заклятием, Рудольф так и не понял. Но... песенка из мюзик-холла? Неужели именно поэтому леди Нимболл его постоянно шпыняла за пение? Верни думал, что она просто не выносит людей без слуха и голоса... «Вот же угораздило», — покаянно подумал Верни, остро пожалев несчастного хорька. Потряс головой. В ушах после злополучного хлопка даже не звенело — скрежетало, как будто там перекатывались по жестяному листу шестерёнки. Или... Чёрт, а ведь это не в ушах! — Пресвятая дева! Из-за ближайшей скалы показалась уродливая голова с выпуклыми фасеточными глазами и длинными, гибкими, как цирковые хлысты, усами. Существо распахнуло беззубую пасть и вновь заскрежетало. Мощные изогнутые лапы поддерживали похожее на бочку тело, по бокам которого растопырились короткие крылья: одно крыло — примерно пять футов, оторопело подумал Рудольф. Сверчки, значит. Вот какие тут сверчки. Следующий скрипящий крик вывел Верни из оцепенения. Ухватив покрепче блокнот с записями, он кинулся наутёк. Рудольф слишком поздно сообразил: шлюпка осталась в другой стороне. И даже если остров невелик, ему придётся обежать его весь по периметру, чтобы вновь вернуться к яхте. Что может оказаться делом нелёгким: Верни, привыкший к сидячей работе, начал задыхаться уже через минуту. А тварь не отставала, шустро перебирая своими огромными ногами. В боку закололо — первый признак, что долго он не продержится. Перелезть скалы, отделяющие его от берега Подморя, и броситься в воду? Но вода — ледяная, промокнет блокнот, да и с этой зверюги станется уметь плавать... Но когда «сверчок» почти настиг Рудольфа, перспектива болтаться в холодном море резко перестала быть такой уж страшной. Верни последним рывком оторвался от твари (в боку уже не кололо — жгло), сунул блокнот в зубы, с разбегу запрыгнул на пологую скалу и полез по ней. Быстрый взгляд вниз убедил Рудольфа, что чудовище не собирается отказываться от добычи и, цепляясь шипами на лапах, старается заползти следом. — Вввввмф! В обычной ситуации это превратилось бы в «Аааааа!», но зубов Рудольф героически не разжал — даже когда перевалил через вершину скалы, рука его сорвалась и он поехал по скользкой поверхности вниз, безуспешно цепляясь за воздух. И даже когда жёсткое приземление выбило из него весь дух, Верни смог произнести только слабое «Кххх», выплюнув кашель вместе с блокнотом. Где-то наверху вновь заскрежетало — как показалось Рудольфу, разочарованно. Оглядевшись, он понял, что находится в небольшой пещере, куда чудом угодил, падая с камня — вход в пещеру был только один, небольшая дыра над головой Рудольфа. Возможно, встав другому человеку на плечи, он смог бы дотянуться до неё и вылезти, но в одиночку — бесполезно и думать. Его внезапная тюрьма была размером чуть больше кают-компании на «Каракатице». В углу зловеще скалился чей-то отполированный годами череп, слабо белели кости. И угораздило же его... — На помощь! — попробовал было крикнуть Рудольф, но осёкся на полуслове: неяркий свет заслонила уродливая голова «сверчка». Он явно не желал смириться с тем, что обед так внезапно от него ускользнул в буквальном смысле слова. Но бочкообразное тело в дыру не вмещалось. Верни прижался к стене пещеры и попытался перевести дух. «Не достанусь тебе, — мрачно подумал он. – Лучше уж сгнить тут, в приличном обществе...» Да ладно, ехидно оскалился череп, ты так уверен? Впрочем, «сверчок» сдаваться не собирался. Он потыкался головой и так, и сяк, потом внезапно отшатнулся от дыры — но лишь затем, чтобы просунуть в неё одну из своих длинных ног, когти на которой больше подошли бы медведю, а не порядочному насекомому. Хотя этот монстр, скорее всего, и не насекомое! Рудольф шустро отполз подальше, заозирался, ища хоть какой камень, чтобы ударить по лапе чудища — но, как назло, пещера была исключительно песчаной. Кость? Нет, тревожить останки несчастного будет кощунством. В останках нашлось, впрочем, кое-что получше: сабля, похожая на излюбленное оружие Эдварда, тускло блестящая, ничуть не заржавевшая. И неожиданно тяжёлая: Рудольф, опрометчиво схватив её левой рукой, чуть не выронил. По правде говоря, практики в фехтовании у него не было почти никакой, из пистолета бы худо-бедно выстрелил... И почему только умные мысли, вроде «не стоит ходить по незнакомому острову безоружным, даже если друг уверяет, что там безопасно» приходят в голову слишком поздно? Рудольф обернулся к дыре — и все мысли, и умные, и глупые, разом вылетели у него из головы. Оказалось, что нога монстра умеет удлиняться, раскладываясь, словно телескоп, и когти, поначалу бессильно хватавшие пустоту, теперь дотянулись до самого дна пещеры. И вцепились в злополучный, позабытый там Верни блокнот, терзая бумагу и разрывая её на клочки. У Верни потемнело в глазах. Он ухватил саблю обеими руками, рывком поднял её над головой и с боевым кличем «Мои запискиииии!» ринулся на противника. Нога оказалась твёрдой, как дерево, клинок отскакивал, отзываясь болью до самых плечей. Но пару раз он всё-таки удачно рубанул когтистую лапу — запахло кровью, лапа судорожно затряслась, «сверчок» явно пытался её выдернуть обратно, но, видимо, застрял. Наверху раздался яростный скрежещущий вопль, посыпались земля и мелкая галька, Рудольф ещё раз вслепую ударил врага, попав прямо по основанию когтей. Один коготь закачался на полоске кожи, отрубленный почти начисто. Визг раненого «сверчка» оглушил Верни, последним усилием монстр вытащил ногу из дыры, лягнув напоследок Рудольфа так, что тот полетел вверх тормашками, больно ударившись обо что-то головой. И наступила тьма. Когда Верни открыл глаза, он удивился тому, насколько верным было выражение про «наступила». У него, действительно, было такое ощущение, словно по нему прошёлся кто-то огромный и чёрный, мерцающий звёздами-глазами, и хорошенько потоптался в процессе. Болели даже те места, о которых приличный джентльмен в повседневной жизни вообще не задумывается. Над лежащим Рудольфом склонился Эдвард, он что-то говорил, но вслушиваться было тяжело: каждое слово отдавалось тяжёлым гудением в черепе. Верни усилием воли поборол слабость, и из тумана, окутавшего мир, понемногу стали выплывать обрывки реплик. — ...удольф!... ужище! Держи... Как вы себя чу...ете? Хороший вопрос, подумал Рудольф, и осторожно попробовал пошевелить руками. Потом ногами. Вроде бы всё двигалось и находилось в той же комплектации, что и до удара. Туман расползался неохотно, клочками. Проступили своды маленькой пещеры, фонарь, поставленный рядом, дыра в потолке, из которой свешивалась верёвка. По верёвке как раз лихо съезжала одна из крыс с "Каракатицы". — Ч-ч-ч... — голос предательски сипел, пришлось откашляться и попробовать заново. — Ч-чудовище... — Прикончили, — отмахнулся Эдвард, — не волнуйтесь! И спешно добавил: — Это же вы ему лапу повредили? Отличная работа, дружище! Без вас бы не справились! За спиной Эдварда выросла знакомая фигура. Зрение шутки шутит? Проморгавшись, Рудольф всмотрелся. Нет, это и впрямь была леди Алиса собственной персоной. «Как она смогла спуститься по верёвке в своей узкой юбке?» — подумал Верни. И тут же отругал себя за глупость. Разумеется, если леди Алиса хотела, она могла попасть хоть на вершину Тауэра, хоть на середину Краденой Реки, причём в считаные секунды, не замочив подола и не запачкав ботинок. Подобный логический вывод, кажется, оказался слишком тяжёл для сотрясённых ударом о стенку мозгов — затылок отозвался болью. Алиса тем временем осмотрелась. Подняла истерзанный блокнот Верни (у владельца блокнота вырвался горестный стон), небрежно протянула его крысе — крупный серый зверь послушно подхватил бумаги и ловко вскарабкался наружу, помогая себе хвостом. Леди Нимболл прошлась по пещере с лицом таким непроницаемым, словно она находилась в собственной гостиной. Опустилась на колени у рассыпанных костей. С трудом повернув голову, Рудольф увидел, как обычно безупречная осанка Алисы дрогнула, как её руки взлетели к голове, поправляя причёску, которая абсолютно в этом не нуждалась, услышал, как она тихонько ахнула... — Эдвард! — голос Алисы, не теряющийся ни в вое ветра, ни в шуме волн, на этот раз дал трещину. Рудольф вытянул шею, зашипев от очередного приступа ломоты в затылке. Чуть приподнялся, опираясь на локоть. В неверном свете фонаря он видел, как Нимболлы склоняются над костями, как Эдвард бережно поднимает из песка потемневшее от времени кольцо, которое чудом до сих пор держалось на обнажённой фаланге пальца невольного соседа Рудольфа. Как Алиса бледнеет и подносит пальцы к горлу, а её брат неверяще хмурится. С верёвки спрыгнул очередной крыс со вторым фонарём — как он легко нёс груз больше себя размером, оставалось загадкой. Стало немного светлее, сделалось возможным разглядеть герб на кольце. Два вставших на дыбы трилобита на фоне морской глади, и надпись – «У.Н.» — Уильям Нимболл. Рудольф слабо улыбнулся. И с облегчением снова провалился в темноту. *** «Каракатица» на всех парах шла от острова прочь. Домой, в Лондон. Домой, подумал Рудольф и усмехнулся. В этом мрачном море и Падший город домом покажется, тут не поспоришь. Ходить было всё ещё больно, судовой врач сказал, что у Верни сломаны три ребра, и рекомендовал покой, так туго перебинтовав несчастного пациента, пока тот валялся без сознания, что у бедняги глаза на лоб лезли. Только сейчас Рудольф понял дам в корсетах и от всей души им посочувствовал. Он лежал в своей каюте, перелистывая пострадавшие от лап монстра заметки. И не только от лап монстра: кое-где — пятна осьминожьих присосок, кое-где — пролитый суп, а вот тут угол обуглился уже совершенно неизвестно почему... Пара страниц была весьма характерно обгрызена. Рудольф вспомнил хорька и вздохнул. Снаружи, на баке, крысы, собравшись вместе, пели писклявым, но не лишённым приятности хором: «Куда ты идёшь, мой хвостатейший друг, На пристань, на рынок, на склад? Спешу в кладовую трактирщика Стэнли, Где сырные горы лежат! Девчоночка мне улыбнётся лукаво — Достану ей с неба звезду! За буйной удачей, за вечною славой На сырные горы иду! Спешу я за флейтой и за барабаном, Мы драться готовы всегда — За дьяволов медь, королевы монеты, За сырные горы, о да! И кто-то поедет в богатой карете, А кто-то — в корзинке от шпрот. Себя я в коробке отправлю посылкой - На сырные горы, вперёд!» За пару дней пути Рудольф уже выучил текст наизусть, но подпевать не стал. Пожалуй, чему-то это путешествие его всё же научило. Например, тому, что иногда лучше молчать. В конце концов, он так долго пялился на причёску леди Алисы, пока та ругалась с Эдвардом над расстеленной картой, что даже пересчитал все её шпильки (что, конечно же, недостойно истинного джентльмена, но против правды не попрёшь). Одна из шпилек, блестевшая холодной сталью, была тем самым стилетом, от которого пострадал кальмар. Ещё две — вроде бы обычные, но с Алисы Нимболл станется их ядом смазать или в качестве отмычек использовать. А ещё одна, не шпилька даже — заколка, была тускло-золотой и, пожалуй, чересчур крупной для пучка волос, странной круглой формы, словно медальон. В такой можно, к примеру, устроить тайник. Хранить всё тот же яд — полезная ведь вещь в хозяйстве. Или перец, чтобы всегда подать к столу ужин с достаточным количеством специй, даже если эти самые специи смыло волной за борт. Или фотографию любимого. Или фамильное кольцо отца, чтобы потом, незаметно раскрыв заколку, достать его — и надеть на палец убелённому временем скелету. Все счастливы. Алиса обретёт наследство, Эдвард — чувство удовлетворения состоявшимся поиском, прадедушка Нимболл сможет спокойно уехать в колонии. Несчастные и позабытые всеми кости будут с почестями похоронены. Каждый имеет право найти своего отца там, где хочет и как хочет. Почему нет? Да, подумал Рудольф с усмешкой, путешествие определённо не прошло зря. Я поумнел. Он отложил бумаги, закрыл глаза и отдался мерному рокоту волн, чувствуя, как его охватывает сонливость. *** — Ты ему не скажешь, — полувопросительно, полуутвердительно сказала Алиса Нимболл. С камбуза вкусно пахло готовящимся супом из кальмара, море было спокойным. Высоко вверху, со свода пещеры мерцали ложные звёзды: кто-то считал их гигантскими светящимися кристаллами, кто-то — гигантскими и светящимися, всё так, но — насекомыми. Леди Нимболл было всё равно. Она подтянула повыше и без того идеально сидящую перчатку, едва удержалась от того, чтобы не потрогать причёску. Заколку с секретом Алиса выбросила в воду, как только они отплыли от острова. Эдвард — такой идеалист! Это, конечно, хорошая черта, но без её сообразительности они бы плавали, верно, до скончания веков. А брат бы никогда не согласился последовать её плану. — Скажу! — Эдвард нервно мерил шагами палубу. — Как только приплывём в Лондон. Тут, знаешь ли, неподходящее место, — он широким жестом махнул рукой вокруг себя, включая в «неподходящее» всё Подморе. — Как можно раньше, — посоветовала Алиса. — Иначе он захочет вернуться. А ему теперь нельзя. Придётся остаться здесь навсегда. — Сам знаю! Те, кто умер здесь, к свету уже не выберутся, — Эдвард развернулся на каблуках. — Солнце жжёт кожу, всё такое... Алиса пожала плечами. Она родилась уже в Подземье, прекрасно знала, что наверх ей путь заказан, и не испытывала ни малейших сожалений по данному поводу. — Тебе придётся сначала объяснить ему про смерть. Ту рану от когтей ты, конечно, зашил быстро и хорошо, под бинтами шрам должен рассосаться. Но всё равно. — Объясню! Как-нибудь... — с надеждой добавил Эдвард. Он ужасно не любил серьёзных разговоров и втайне надеялся, что Рудольф догадается о произошедшем сам. Что вряд ли, мысленно уточнила Алиса. Ладно, это не её дело. Кто-то дёрнул леди Нимболл за юбку. Посмотрев вниз, она увидела хорька. Облезлого, тощего, выглядящего так, словно им неделю мыли полы в камбузе, а потом ещё немного варили в получившейся грязной воде — но бодрого и весьма довольного жизнью. — Надо же, — подумала Алиса вслух. — Всё-таки на расстоянии от Падшего Лондона сила этой глупой песенки уменьшается. В мюзик-холле на очередном вечере, помнится, хорёк леди Баммелл забрызгал всех окружающих. Какой был скандал! А этот выжил. — А? — Эдвард, отвлёкшись от созерцания моря, смотрел на неё с недоумением. — Не обращай внимания, дорогой братец. Подумай лучше о том, что скажешь сэру Верни. Эдвард скис. Алиса подхватила хорька и спустилась вниз, к каюте Рудольфа. Приоткрыв дверь, леди Нимболл убедилась, что их гость дрыхнет без задних ног. Она спустила зверюшку на пол, и та без колебаний забралась на койку Верни и свернулась клубком у него в изголовье. Алиса бесшумно ретировалась. На баке крысы всё пели свои песни. Ложные звёзды мигали высоко над головой. «Каракатица» летела вперёд по угольно-чёрным волнам. Ему понравится, подумала Алиса. Как здесь может не нравиться?