накануне

Это больше не моя вечеринка. В какой-то неведомый момент моя жизнь пошла по полной пизде и я, даже не осознавая к чему это все приведет, лишь подкидывала дров в это пламя, сжигая все, что имела. Все люди, воспоминания — все это потихоньку покидало меня, а я лишь сидела и смотрела на то, как теряю все, будто на песок, сыплющийся сквозь пальцы. Не могу сказать, что делала это все потому что меня устраивало. Нет, ни в коем случае. Просто я была обессилена и желания бороться не было никакого. Как говорится, было бы что терять. Но в тот момент, когда у меня еще хоть что-то оставалось, я не осознавала каково это — не иметь ничего. Оказалось, что фраза «только потеряв, начинаешь ценить» была правдивой. Жаль, что дошло это до меня, когда уже было слишком поздно.

***

Звонок. Второй. Дверь открывается. Передо мной стоит мой друг, Остин, который, собственно, и позвал меня на эту вечеринку. Повода особо-то и не было, просто захотелось выпить. Мы не считали нужным каждый раз искать для этого причину, хата свободна, так что почему бы и нет? Пройдя внутрь помещения, я быстро скинула вансы и посмотрела на остальную обувь, находившуюся тут. Сегодня на квартире собралось реально дохуя людей, судя по всему. Главное — сильно не напиться, а лишь притворяться такой же пьяной, как остальные, тем временем, как сама узнаешь полезную информацию. Отработанная система, работает каждый раз. — О, Клэр! У нас пополнение, открывайте еще одну. Под крики моих друзей, как принято в массах называть собутыльников, я захожу в гостиную, где уже расположилась вся моя компания и… На мгновение — честно, лишь на секунду — я задержала свой взгляд на нем, и тут же отвернулась. Томас тоже здесь, кто бы сомневался. Конечно, почему ему тут не быть? Он же не только мой друг, и то, что я с ним поругалась, не значит, что он поругался со всеми в этом помещении. Со мной это так не работает. С другими — да. Со мной — да кто я такая? Я давно осознавала, что это все рано или поздно закончится, ведь начало уже было положено, и чтобы достичь этого конца стоило лишь сделать один неверный шаг. Хотя, неверный — это еще с какой стороны посмотреть. Наше общение медленно, но уверенно заходило в тупик. Это стало бессмысленным времяпрепровождением, в течении которого нам даже не было что обсудить, если у нас не имелось алкоголя и музыки. Казалось, что мы уже поговорили на все возможные темы, и со временем я начала чувствовать себя неким клоуном в их компании. Исключительно благодаря мне наше общение продолжалось, но было ли оно нужным и правильным? Единственное, что я точно знала — это то, что каким бы это общение ни было, таким образом я хотя бы что-то имела и моя жизнь не казалась такой уж пустой и бессмысленной, какой она была бы без всех этих людей. Отказаться от них было равносильным тому, чтобы стать никем и ничем. Потерять весь смысл всего существования. Кому бы этого хотелось? Запрыгнув на диван поверх моих друзей, я тихо усмехнулась с того, как они наигранно закричали подо мной, и попросила Раяна передать мне бутылку вина, которую они как раз открыли в честь моего прихода. Музыка громко била по барабанным перепонкам, так что мне приходилось кричать, чтобы мою просьбу услышали. — Сделайте, блять, это говно потише! — мое терпение лопнуло и с каждой секундой я становилась все агрессивнее и агрессивнее. И это ведь еще без нужной мне до одури бутылки. Этот их дурацкий русский рэп — полное говнище. И похуй, что он заходит мне и по ночам я плачу, слушая его, здесь и сейчас я — главный хейтер подобной музыки. Так, по крайней мере, им лучше думать. Все проходило как обычная среднестатистическая вписка. Кто-то напивался и мгновенно засыпал; кто-то начинал нести полный бред (который, на деле, его беспокоил, но признаться в этом до сего момента смелости не хватало) понимая, что все равно наутро никто не вспомнит; а кто-то сидел с самым мучительным и тяжелым выражением лица из всех существующих и думал о чем-то, известном лишь ему. Этим человеком и была я. Удивительно, обычно я как раз таки была среди тех, кто смеется и танцует, веселя всех и выгоняя тем самым из себя всю агрессию, что скопилась после двухчасового прослушивания рэпа, но сегодня мне было не до этого. Сегодня все, на что меня хватало — это не разреветься прямо здесь и сейчас. Поэтому, пытаясь предотвратить этот неловкий момент, я быстро вскочила с дивана, вроде бы не привлекая к своим действиям много внимания, и направилась обратно на лестничную клетку. Хлопок двери за моей спиной, стук шагов по ступенькам, щелчок открывающегося окна, на раму которого я мгновенно запрыгиваю, свешивая одну ногу на внешнюю сторону, и холодный ночной ветер, подхватывающий мои волосы, несет их по своему течению. Вот только им не было суждено улететь по воле судьбы. Крепким якорем были привязаны ко мне и не было у них возможности прорваться, ровно как собаке на поводке, которую тянут на себя хозяева. Ее лапы быстро перебирают в воздухе, но никакого успеха: неведомая сила держит их в узде, сокращая шанс вырваться из этой цепи, из этой рутины, до нуля. Именно так я себя чувствовала. С одной стороны была жизнь яркая, наполненная уймой событий, людей, воспоминаний. Моментов, которые, собственно, и делают наше пребывание здесь полным смысла. Такая идеальная, но не моя. Давящая, загоняющая тебя в рамки и не дающая прорваться сквозь них. Живешь по шаблону: улыбайся да шути, чтобы все вокруг считали тебя частью чего-то. Но вопрос в том, насколько тебе важно быть этой самой частью общества. Особенно, если учесть тот факт, что оно не принимает тебя любой, а лишь не воспринимает всерьез каждое твое проявлением чувств и глубоких мыслей. Загнанному в рамки шуту тоже приходится бороться с классикой жанра, выпутывая себя из рамок, созданных самим собой же. С обратной же стороны было существование. Не сказала бы, что жалкое, но если бы оно было иным — эта история была бы не обо мне. Играя на контрасте, жизнь подкидывает тебе кости. Куда не пойдёшь — везде видишь лишь оправдание того, насколько ты ничтожна, если не имеешь собственного места в этом обществе. И тут уже вставал вопрос личного выбора: шаблонная жизнь, кажущаяся не пустой тратой времени, но та, что настолько чужда тебе, или же бессмысленное существование, которое приносит лишь самотерзания и чувство полного провала из-за того, что ты — ничто для других. В любом случае, счастливой ты отсюда не уйдешь. Резкий щелчок, шум музыки и снова тишина после хлопка. Чьи-то быстрые шаги прерывают мои мысли, и, в какой-то степени, я даже благодарна этому человеку, потому что внутренняя истерика зашла уже слишком далеко. — Если ты собралась прыгать, не позвав меня, я обижусь. Мне казалось, честь быть главным суицидником на районе досталась мне. Я вздрогнула, и сказать, от чего именно, в этот момент было сложно: вынырнув из своих мыслей, я очень резко ощутила весь тот холод сентябрьского ветра, что уносил мои волосы все это время, но беспокоил ли он меня больше, нежели голос такого ненавистного мне человека? Кого я пытаюсь обмануть, Господи. Ты же прекрасно понимаешь, что именно всегда вызывает у тебя такую реакцию. — Будешь? — спросил он, после затянувшегося молчания и достал из кармана пачку самых говняных, по моему нескромному мнению, сигарет. Прекрасно ведь знает, как я их ненавижу, но продолжает курить, будто бы назло, да еще и предлагает. Быстро поворачиваюсь к нему, не поднимая взгляда на его лицо, и выхватываю из пачки одну сигарету, полностью ошарашивая парня такими действиями. — Подкуришь? Или боишься, что через сигарету к тебе перебегут мои «качества говна»? Не знаю, что несу. Просто пытаюсь показать, что он меня не сломал и что дрожи в голосе никакой нет и вовсе. Но скрывать эмоции по-пьяни — не лучшее мое умение. Томас фыркает и кидает мне в руки зажигалку. — Не маленькая, сама справишься. Удрученно фыркаю, но все же поджигаю сама сигарету, молча облокачиваясь обратно на окно и запрокидывая голову вверх. Смотрю на дым, выходящий томными клубами из моего рта и медленно уплывающий в никуда. Вот так вот просто берет и растворяется, будто его и вовсе никогда не было. Однажды, ровно таким же образом, растворюсь и я, если уже не растворилась. Не знаю, можно ли считать мою, такое чувство, будто невидимую для других, оболочку за форму жизни. Опускаю взгляд на свешенную в пустоту ногу, не осознавая толком, что именно сейчас происходит. Просто в один момент все проблемы отошли на второй план, заглушая всякие признаки внешнего мира, и единственной мыслью, бившейся в голове, стало «все можно закончить одним действием…». Резко чувствую чужую руку на своей, сжимающей оконную раму, и оборачиваюсь. Бездонные темно-синие глаза оказываются прямо передо мной и я снова теряюсь, беспрестанно тону в них. Чувствую, как Томас, выкинув сигарету, обхватывает меня за талию второй рукой и тянет на себя, пытаясь тем самым достать мое тело из окна и не дать мне совершить необдуманный, казалось бы, поступок. Жаль только, что снять с рамы мою оболочку не означало снять оттуда мой разум. Естественно, я начинаю упираться и пытаться вырваться, но сил у меня явно меньше, и в итоге валюсь на парня, попутно теряя сигарету и надеясь, что этим действием я не прожгла случайно его свитер. Мой любимый свитер. Если спросить меня, чем он был такой особенный — я не смогу найти точного ответа. Просто в этом свитере Томас становился самым красивым парнем на Земле, я это точно знала. И думала о таком я вовсе не потому, что была пьяная и сумасшедшая, вовсе не потому, что в этот момент, полностью потеряв разум от выпитого и происходящего, я не могла контролировать себя, постоянно ловя в голове мысль о том, как сильно мне все это время не хватало Томаса. Даже его вечный холод, сливаясь с холодом темного подъезда, лишь грел меня. Думала о свитере я лишь от того, что в данную секунду я сидела, уткнувшись взглядом прямо в него, ведь ракурс не позволял смотреть ни на что более, и осознавала, что сколько бы я себя не обманывала, но обладателя этого свитера мне в жизни явно давно не хватало. — Ты ебнутая, — рассерженным голосом произносит он, все так же крепко обвивая вокруг меня руки и отрезая все пути к побегу. Я лишь тяжело вздыхаю, понимания, что все это только ухудшает ситуацию и такими темпами я потеряю полный контроль над собой и либо разревусь прямо здесь и сейчас, у него в руках, либо, что еще хуже, вывалю все, что думаю о нем, прямо ему в лицо. — Зачем? — грубо отрезает, будто выплевывая мне в лицо каждую чертову букву. Он пристально смотрит мне в глаза и от этого взгляда хочется сжаться, ровно как его брови на переносице. Чувство вины, взявшееся из ниоткуда, вдруг наваливается на тебя, и остается лишь желание поджать хвост, заскулить, как нашкодившая собака. — Я… я устала. Удрученный вздох, закрытые веки. Я сдуваюсь, как воздушный шарик, становясь какой-то пустой и от того невесомой. Это все, на что я сейчас способна. Столько мыслей, столько времени, ушедшего на обдумывание, и все, что я в итоге выдаю — это несчастная фраза из двух слов. «Ты ебнутая» и то более соответствующе прозвучало. Но почему-то это не облегчает его страдальческое выражение лица, а лишь еще больше напрягает, и мы вместе оседаем на холодные ступеньки подъезда, совершенно не думая о сентябрьском холоде. Все, на чем я могла сконцентрироваться — это свои руки. Тишина, тепло плеча, прижимающегося к моему, и его дыхание мне в висок. Каждая его частичка опять перекрыла миллионные «я больше никогда с ним не заговорю» и «я его ненавижу», обитающие у меня в голове. В этот момент я понимаю, что ничто не способно изменить моей дурацкой преданности ему, сколько бы раз он не оскорбил меня, в попытке выебнуться перед своими друзьями, и не унизил прилюдно. Все равно все меняется каждый раз, как мы остаемся наедине. Он меняется, я знаю это. Я знаю его настоящего, не подверженного влиянию публики, на которую Томас так любит работать. Единственное, чего я не знаю, — это чего мне бы хотелось больше в данный момент: ударить его или положить голову ему на грудь и провести так весь оставшийся вечер. Но одно я знала точно: еще не было в моей жизни дня лучше с момента, как мы поссорились в последний раз два месяца назад. До чего же жизнь странная хуебень. Сколько бы ты не старался наполнить ее событиями и занять голову, казалось бы, важными мыслями, ты все равно будешь чувствовать себя неправильно, до тех пор, пока пазл не соберется и нужный человек не займет обратно свое место в твоей жизни, в то время как с ним каждое обыденное мгновение становится неким раем на земле. — Знаешь, — его голос разбивает тишину, — а ведь я любил тебя. Тихий вздох, судорожное сжатие пальцев, напряженный взгляд. Я выдаю странный звук, схожий на хмыканье и сдержанный глубоко внутри крик. Мне больше нечего ему сказать и никакой страдальческий и пустой тон не собьет меня. Хоть какое-то уважение к себе я еще имела. — Ключевое слово «любил», а точнее ключевое время. Так что зачем поднимать эту тему сейчас? — сжимаюсь все больше на холоде, но голос пытаюсь поставить, чтобы не звучать жалко. Только дрожжи мне не хватало. Но, наверное, удается мне это плохо, ведь вместо ответа он вдруг берет край расстегнутой толстовки, надетой уже скорее по привычке, и оборачивает им меня, прижимая тем самым мое тело к своему боку. Я все же не удерживаюсь и, скидываясь на неудобство иной позы, кладу голову ему на грудь. Его руки не гладят меня, не успокаивают, не согревают. Его руки — цепи, которые держат меня в рамках, сковывают. Его руки — единственное, что оставляет меня в этом мире и дает мне понятие реальности. — Просто представь, сколько всего мы упустили. Насколько иначе все могло бы сложиться, не будь мы такими тупыми, — его интонация неизменно серьезная, и я не могу не задуматься после его слов. Жизнь — беспрерывный процесс, в котором каждую секунду ты чем-то занят и мысли крутятся у тебя в голове. Но, тем не менее, среди всех скандалов и бессмысленного засирания друг друга, мы не смогли найти время для банального адекватного разговора. Говорить хорошие вещи всегда сложнее, нежели ругаться. Сколько же возможностей и вариантов дальнейшего существования упускается просто из-за страха быть непонятым. Услышанным, но не так, как хотелось бы. Мы не говорим больше ни слова, да нам и не нужно. Мы — идеал, но не в правильном мире. Мы то, чего люди боятся и пытаются избежать, но жить таким образом стало нашей рутиной и изменить ее мы не в праве. Поэтому, что бы ни случилось, я все равно остаюсь тут — быть может, не мыслями, а лишь оболочкой, но именно она, как якорь, помогает мне не потерять собственную реальность. Я всегда буду жить в этом дне и моменте, даже когда жить я уже и вовсе не буду. Здесь и сейчас — это моя программа, мой сценарий, мое право изменить что-то или оставить, как есть. Но пока я чувствую холод его рук на своей спине, пока я еще не потеряла всякую возможность соображать, я буду оставлять все таким же, как в этот самый момент. И кто знает, может, однажды я и привыкну. Вот и вся эпитафия.