Дирижёр

      Виктор прекрасно знает, что у него охуенные ноги. Длинные, идеальные, кажутся бесконечными, когда он скользит по льду и разворачивается в плавный прыжок. Красивее только ноги Юри, и Виктор готов ими любоваться хоть всё время, каждую украденную от бесконечных тренировок минуту. Прикасаться губами к жёстким следам мозолей и тёмным пятнам ушибов. Целовать в острую коленку — и наблюдать самое-самое красивое, когда Юри трогательно и беззащитно поджимает пальцы на ногах. Ноги для фигуристов — это ведь их прекрасное оружие и беззвучный голос. Крик, который мало кто слышит, когда под миллионами взглядов нужно расписать лезвиями коньков на льду историю любви, радости, ликования, печали — а в измученных ногах только боль и страх. Так бывает. И Виктор только может стараться изо всех сил, чтобы в ногах Юри были сила и вера.       Но Юри только отмахивается и тушуется, когда слышит, что его ноги красивы. Только ворчит смущённо: «Нет, Виктор, твои», — а взглядом ласкает жадно, ощутимо, сквозь ткань домашних брюк прожигает. Первое время их совместной жизни даже взгляды были неловкие и украдкой — Юри так часто поддавался собственному смущению, которое Виктор аккуратно и нежно рассеивал в смутную дымку, за которой пряталась жадность. Трепетная, полная обожания и любви жажда поцелуев, прикосновений и стыдно-сладких слов.       Сейчас Юри аккуратно скользит пальцами под край спортивных штанов, щекочет щиколотку, и это так смешно и приятно, что Виктор только больше расслабляется на диване и упирается пяткой и другой ноги Юри в колено:       — Ты фетишист, ты в курсе?       Юри кидает на него вороватый взгляд и уж было отводит ладонь, но Виктор резко садится, наклоняется вперёд и накрывает его пальцы своими, прямо через ткань брюк. Вжимает тёплую ладонь в свою кожу и давится вдохом, потому что Юри сгибает пальцы, царапает ногтями — легонько, совсем чуть-чуть. Так здорово.       — Спорим, ты думал, фантазировал о том, как прикоснёшься к моим ногам, когда тебе было семнадцать и ты дрочил на плакаты со мной? — скороговоркой бормочет Виктор на одном дыхании, и Юри заворожено тянется к его губам своими.       — Не спорим, это… Виктор, как же это стыдно…       — Да, Юри, стыдно. Тебе должно быть стыдно, что ты очень редко рассказываешь мне о своих фантазиях, а мне ведь так интересно. Я, может, умираю от любопытства… — Виктор пытается добавить в голос хоть капельку укора и обиды, но у Юри слишком красные кончики ушей и слишком тёмные, жадные глаза. Виктор в них теряется, тонет, тает. Просто забывает обо всём вокруг — кажется, их просторная гостиная уменьшается до маленького клочка пространства в изящной ладони Юри, которое тот сжимает аккуратно в кулак, словно это его, Виктора, невидимый поводок, тянет, сжимает горло, и Виктор жадно ловит губами воздух. Сладкий воздух с какао-кофейной ноткой, потому что они десять минут назад пили капучино.       — Чулки. Ты в белых чулках. Такие, чтобы с кружевами по краю, — Юри произносит слова аккуратно, медленно, словно они хрупкие, как тончайшее стекло. На его виске взволнованно пульсирует венка, и Виктор нежно касается его губами.       — Выберем их вместе?       Юри смотрит на него с диким удивлением и даже не двигается, когда Виктор наклоняется к диванному столику за ноутбуком.       — И ты не против? — хрипло роняет он, вглядываясь в мерцающий экран, пока Виктор щёлкает кнопкой мыши, открывая браузер.       — Когда это я был против удовольствия, Юри?       Курьер привозит плоскую чёрную коробочку на следующий день, и Виктор с удовольствием — да, с ним самым — наблюдает за тем, как Юри поглаживает пальцами её край, медля с тем, чтобы открыть. Смущается так, словно это не его затея, но бегло облизывает губы, как всегда, когда полностью собран и готов совершить что-то невероятное.       Он совершит что-то невероятное, и у Виктора зашкаливает дыхание вперемешку с пульсом. Просто не терпится начать, попробовать, увидеть, как у Юри будут гореть щёки и дрожать пальцы. Почувствовать эту опасную дрожь.       Юри всё-таки открывает коробочку. Белоснежные чулки аккуратно сложены в прозрачный пакет, манят кокетливой кромкой кружев, и Виктор кое-как заставляет себя отвести от них взгляд. Юри не знает, что кроме чулок он заказал ещё такие же кружевные трусы — в виде милых шортиков. Только бантика из ленточки не хватает. От самого себя и дико, и смешно, и Виктор уверен — улыбка у него совсем сумасшедшая, когда он касается ладони Юри своей.       — Юри, ты же ведь мне поможешь?..       В глазах Юри темнеет вопрос — нет, много вопросов — и Виктор выдыхает на одном порыве:       — …с удовольствием.       Виктору везёт с тем, что он светлокожий и светловолосый — волосы на ногах, руках и в паху не особо заметные, да и несколько походов в салон сделали своё дело, растут они теперь не так обильно и раздражающе. И проблемы в них никакой нет, проблема лишь в том, что Виктор от удовольствия никогда не откажется.       Юри внимательно смотрит на безопасный станок и специальный крем в его ладонях, которые Виктор протягивает ему. Он же ведь знает, что делать, потому что Виктор знает одну из его маленьких прекрасных тайн — Юри бреет себя сам. Везде. И от одной мысли об этом в прохладной ванной становится ощутимо жарко. Виктор даже излишне быстро и запальчиво стягивает с себя футболку и ведёт пальцем по краю шортов.       — Ты никогда не перестанешь меня удивлять, — бормочет Юри, сворачивая с тюбика крышку, и Виктор стягивает с себя шорты разом вместе с трусами.       — Как будто тебе это не нравится.       Юри только молча кивает в сторону стиральной машинки, и Виктор упирается в неё ладонями позади себя. Её острый край холодит ягодицы. Сосредоточенный серьёзный вид Юри холодит приятными мурашками ещё больше.       Юри кидает свою футболку на кафель и садится на колени слева от него. Нежно целует коленку, проводит ладонью по бедру и наконец-то выжимает на неё крем. Тот пахнет какими-то цветами, такой глупый невинный запах, но Виктора от него ведёт. Ванная начинает рябить волнами как раз в тот момент, когда прижимает бритву к его коже и начинает вести ей вверх аккуратными, отточенными движениями. Тогда Виктор и прикрывает глаза. Юри ведь знает, что делает, и оказаться во власти его ладоней так чудесно, что Виктор даже закусывает нижнюю губу, чтобы не застонать в голос, когда Юри наносит крем на внутреннюю сторону его бёдер так опасно близко к члену.       Виктор знает, что Юри бреет себя везде. Виктор знает, как бы Юри легко ни смущался — он любит дирижировать его ощущениями, прикосновениями, стонами и даже дыханием. Сейчас дыхание у Виктора колючее в лёгких и горячее на губах Юри, когда тот, выпрямляясь в полный рост, целует его легко и мимолётно. Виктор только крепче зажмуривается и всё-таки стонет его имя, когда Юри, наклонившись, прижимается губами к его кадыку, а после — к ключицам. И тогда Виктор готов поклясться, что сейчас он может только поджимать пальцы своих охуенных ног, срываясь на цыпочки.       А Юри только мажет холодком крема низ его живота, и Виктор крепче вцепляется в край стиральной машинки, хотя руки и так уже чертовски затекли. Да, он сам это захотел, он сам это предложил, но он сам лучше всего знает, что терпения у него не хватит. Но Юри и не собирается испытывать его выдержку — быстрыми движениями сбривает волосы в основании твердеющего члена и стирает остатки крема с ног и паха влажным полотенцем. А ещё брызгает на кожу каким-то приятным лосьоном, и Виктор только тогда открывает глаза.       — Я думал побрить тебе ещё тут, — Юри со смущённой улыбкой касается кончиками пальцев его мошонки, и Виктор сдавленно стонет. — А можно ещё и сзади, ну, ты понимаешь же… Но это… У меня уже пальцы дрожат. А ещё даже безопасной бритвой можно порез…       Виктор не даёт ему договорить — зарывшись ладонью в волосы на затылке, притягивает его одним движением к себе, целует покоряюще, откровенно и тягуче долго-мокро-нежно. Так, чтобы у Юри глаза потемнели до оттенка неспокойной дождливой ночи, потому что Виктор тоже любит дирижировать каждой стрункой его тела, каждой мыслью и каждым вздохом.       — Иди в спальню, я… Я сразу почти, — Виктор кивает на лежащую на полочку у ванной чёрную коробочку, и Юри заворожено кивает и исчезает почти сразу.       У Виктора ведь тоже подрагивают пальцы, и порвать белоснежные полупрозрачные чулки кажется самым ужасным вариантом, но они довольно плотные, похоже, как раз для таких фетишистов-идиотов, поэтому кое-как, но Виктор справляется и растягивает в ладонях кружевные узкие шорты. Да, зловредное кружево кажется нежным и воздушным, но немного царапает чувствительную уже головку члена, и Виктор не знает, куда себя деть от всех этих разных ощущений. Стыдного дискомфорта полупрозрачного белья, странной гладкости собственных ног, прохлады лайкры чулок и расползающегося от паха тепла возбуждения.       Когда он заходит в спальню, Юри на него щурится — ведь он уже снял очки — с таким восторгом и обожанием, что ко всем чувствам прибавляется ещё одно, самое яркое — дирижирующая его дыханием густая и тёплая нежность. И Виктор не чувствует больше ничего, кроме горячего дыхания Юри, прижавшегося губами к его животу и скользнувшего кончиком языка во впадинку его пупка. А ещё его ладони, аккуратные и изящные, — они умело забираются под кружево шорт, ласкают ягодицы, давят, гладят, и Виктор легко толкаётся бёдрами вперёд, навстречу влажному горячему языку. Юри лижет его член сквозь кружево старательно и быстро — так коты лакают молоко. И кажется, что у Юри ладоней не две всего, а целых двадцать, ведь прикосновения у него шальные, так и не угадаешь. Вот только он гладил его ягодицы, а уже щекочет сквозь чулок под левой коленкой, вот оттягивает кружевной край и отпускает его так, что силиконовая вставка щёлкает о кожу. И лижет-лижет-лижет, а ещё дышит глубоко, горячо и часто. Подталкивает к новым сумасшедшим затеям.       — Юри, подожди чуть-чуть, — эти слова даются с трудом, да и Юри сам отодвигается с непонимающим взглядом. — Ты сейчас поймёшь.       Виктор ложится на спину на кровать и, приподнимаясь на локтях, смотрит Юри прямо в глаза.       — Садишься мне на грудь спиной ко мне, коленями упираешься по бокам в одеяло, приподнимаешь немного зад, а сам, ну… Просто наклоняешься и продолжаешь, — Виктор пытается добавить в голос хоть каплю твёрдой уверенности, но связки от волнения выдают только шёпот-хрип. — Я тоже сделаю, ну…       Юри же спокойно и медленно кивает и в который раз удивляет его:       — Мы же тогда с тобой вместе смотрели тот сайт с камасутрой. Я знал, что ты когда-нибудь захочешь попробовать так.       — А ты? Хочешь?       Юри просто улыбается. Так, едва заметно, кончиками губ и искря глазами. Его особенная улыбка, которую Виктор называет «для меня». Они так часто у всех на виду, что не прикоснуться друг к другу, ни сказать ничего, но можно улыбнуться. Так незаметно для других и открыто друг для друга.       Сейчас Юри полностью открыт. Пусть у него спокойный голос — и как это ему удаётся? — но у него дрожат пальцы, когда он, поёрзав, наклоняется к члену Виктора и стягивает с бёдер бельё. Виктор чувствует эту дрожь. Дыхание у Юри тоже дрожит, рвётся в короткий стон, когда Виктор кладёт ладони на его ягодицы и удобно раздвигает их, ведёт большими пальцами по ложбинке, гладит подушечками розовую, нежную и абсолютно гладкую кожу у ануса.       — Ты бреешь себя сам здесь. Как-нибудь покажешь мне, как ты это делаешь? — бормочет он, коротко целуя левую ягодицу, и Юри странно всхлипывает и в ответ дует на головку его члена. А потом заглатывает, медленно и спокойно насаживается ртом, пропускает член Виктора до нёба и аккуратно отстраняется и повторяет это снова и снова.       И Виктор тянет его аккуратную задницу к себе, обхватив за бёдра. Немного приподнимает голову, и шея тут же начинает затекать, но на это плевать. Разве это может остановить, заставить отказаться от шанса лизнуть розовый, беззащитно открытый анус? Виктор и лижет, так же быстро и старательно, как Юри вылизывал его член несколько минут назад, и собственная слюна тут же начинает ползти к подбородку. А Юри совершенно сбивается с размеренного темпа и заглатывает его член порывисто, царапает кончиками зубов и помогает себе пальцами, мнёт напряжённые яички. А Виктор лижет — с тем самым сумасшедшим удовольствием, которого ему всегда сразу мало и много, толкается кончиком языка меж тёплых мышц, там уже и его большие пальцы — он разводит так стенки ануса в стороны, чтобы проникнуть языком глубже, ещё глубже. Чтобы довести так Юри до такого же довольного сумасшествия здесь — и там, вбиваясь в его горячий рот своим членом до самого горла. Так, чтобы потом у Юри болели губы и хрипел голос.       Сейчас Виктор хрипло стонет сам, стараясь толкнуться языком как можно глубже, потому что Юри особенно сильно втягивает щёки, сдавливает его член и глотает его сперму, устало и всё равно аккуратно слизывает её до последней капли с головки и, отстраняясь, утыкается носом в его бедро. Он кончает немного позже — когда Виктор обхватывает его член ладонью и зажимает его в пальцах, кружит большим по краю горячей головки.       Юри кое-как скатывается с него на бок и, упираясь ладонями в покрывало, садится на кровати. Удивительно быстро ловит Виктора за ладонь, с которой тот слизывает его сперму, и вылизывает её сам — вплоть до ложбинок меж пальцев. А потом тоже растягивается на кровати, устроив голову у Виктора на плече.       И сложно решить, кто из них более сумасшедший, но удовольствие вместе они всегда получают по максимуму, иначе ведь и быть не может.