На своем месте

С некоторых пор (хорошо, с самой бамбуковой рощи) у Аллена были большие проблемы с восприятием окружающего мира. Он и раньше не мог похвастаться особенной адекватностью, хотя успешно скрывал проблему, но в последнее время происходящее совершенно выходило из-под контроля. Он постоянно хотел куда-то идти, кого-то искать, куда-то рваться… А еще этот Канда, эти Вороны, этот Четырнадцатый. Окружающий мир казался карикатурой, игрушкой; даже собственное мировоззрение было каким-то искаженным и не похожим на нормальное, правильное. При этом сам юноша затруднялся с ответом на то, что считал правильным. Словом, если быть до конца честным хотя бы с самим собой, Аллен подзадолбался. В смысле именно поэтому и больше ни по какой другой причине (или он просто в этом себя убеждал) он сам пришел к Ноям, перестав сбегать. Ему конкретно надоело то, что и Орден, и Семья устроили охоту на его голову, и с этим надо было срочно что-то делать. В конце концов, если Графу так нужен Четырнадцатый, пусть забирает. Уж Семье-то Ной внутри Уолкера требуется хотя бы живым, а не пущенным на мясо в лаборатории. К тому же Аллен вообще не был уверен, что Нои держат какую-нибудь лабораторию, разве что она нужна для творения черепов и акума. В общем, это было не так уж и важно. Смысл имело только то, что Аллен пришел к Ноям сам и сам потребовал у них вытащить Четырнадцатого из своей головы. Он устал от видений, от мелодий, от образов; от всего того, что пошатывало его и без того не самый трезвый рассудок. Уж будем честны, никакому нормальному экзорцисту и в голову бы не пришло выискивать что-то особенное и знакомое в Ное, правда? А вот Нои, кстати, отнеслись к нему куда лояльнее, чем мог бы Орден. Конечно, это было просто уловкой или задабриванием — а может, и тем, и другим, — но в Ковчеге никто не потащил его в подвалы и не приковал к операционному столу ремнями. В Ковчеге его сначала пригласили на семейный ужин, где Аллен имел удовольствие пообщаться почти со всеми апостолами в… неформальной обстановке. И еще — встретить Тики. Того самого Тики, который вообще-то был отдельной страницей в его недолгой, но довольно насыщенной и сумбурной жизни. Тики, в котором он давно и искал что-то важное и знакомое (может, еще с самого начала — Аллен не помнил, у него вообще были в последнее время из-за Неа большие проблемы с этим). Возможно, конечно, дело было в том, что они друг друга чуть не убили. Но сейчас Третий апостол совершенно не обращал на него внимания, сидя по левую руку от Графа почти напротив самого Аллена (на самом деле по диагонали, потому что совсем напротив Микка, по правую руку Графа, устроился Трайд), и это несколько уязвляло. Честно говоря, Уолкер полагал, что как раз Тики Микк проявит больше всего интереса к его персоне — потому что несмотря на все их стычки именно он, исключая Роад, всегда лояльнее остальных относился к нему. И даже не лояльнее, а… дружелюбнее, что ли. Впрочем, Роад не разочаровывала, даже напротив — оправдывала все самые смелые ожидания, похоже, решив для себя, что раз Аллен пришел добровольно — то стал членом Семьи. Она даже называла его братиком. И пару раз, стреляя глазами в Микка, отпускала шуточки по поводу того, что по положению он скорее годится ей в дядюшки, зато по возрасту — все точно наоборот. Семья коллективно подсмеивалась над ее шуточками, Тики Микк почему-то делал вид, что его все это не касается (хотя судя по виду все было как раз наоборот, и в этом самая большая странность), а Аллен… ох, он просто не понимал в чем дело и предпочитал лишний раз не открывать рот, чтобы не брякнуть что-нибудь по незнанию и наивности. Потому что ему казалось, что все за этим столом знают о нем что-то, о чем сам он не в курсе, и это было до крайности неловко. И еще — бесило просто ужасно. Почти настолько, что он готов был испортить им всем аппетит своим упоминанием о Неа Уолкере. Ну, о том самом, который сидит у него в голове. Что-то вроде: «Эй, ребята, я конечно понимаю, что подшучивать над парнем с дырявой памятью очень весело, но я пришел сюда, чтобы вы забрали из моих мозгов своего дружка. Баш на баш — я вам Неа, а вы меня живым отпускаете». Проблема состояла только в том, что Аллен не был уверен в лояльности Ноев к своей персоне после такой шуточки, а жить уж очень хотелось. В конце концов, у него не было шансов против них всех — он был один, а их целая дюжина. Но и просто так сидеть тут ему больше не хотелось. — Это все очень мило, конечно, — обратился он к Графу со вздохом, — но я пришел сюда не за этим. Вы говорили, что можете мне помочь, так в чем заключается ваша помощь? Тысячелетний Граф, так похожий лицом и улыбкой на его приемного отца (мертвого отца), разулыбался в ответ и качнул головой. — Тебе придется подождать окончания ужина, мой мальчик, — он ласково похлопал его по руке, заставив напрячься и закаменеть от такого знакомого и дорогого жеста. — Но если хочешь — Тики проводит тебя до комнаты, и мы встретимся несколько позже. Сам понимаешь — Семья требует внимания. Эта знакомая, совсем человеческая улыбка и приятные черты (даже щетина на щеках совсем как у Маны, господи боже мой) заставили Аллена смириться и отступить. Он совершенно точно не представлял, как стоит реагировать на то, что у его самого большого врага лицо самого дорогого ему человека, и поэтому стоило… и правда немного прийти в себя и не спорить. Что он для себя вынес за время знакомства с Ноями, так это то, что те всегда выполняли свои обещания, даже если они перечили сути отданного им приказа. Аллен коротко кивнул, на секунду прикрывая глаза и вспоминая, как покойный отец смеялся, наблюдая за игрой маленького Рэда с собакой, и перевел взгляд на Тики. — Да, мне хотелось бы, — произнес он, — если можно. Граф мягко кивнул, а Микк, встретившись с юношей взглядом, неприязненно опустил уголки губ и, отвернувшись, подозвал одну из стоящих недлинной шеренгой у дверей акума, негромко веля ей принести некую «гадость от Майтры». Вскоре ему подали высокий непрозрачный бокал на тонкой витой ножке, и он, забавно сморщив нос, в один присест избавил его от явно мерзкого на вкус содержимого. Аллен подпер подбородок ладонью и засмотрелся на то, как после принятия «лекарства» мужчина манерно утер губы салфеткой, снова поморщился и еще одним мощным глотком осушил тут же поданный ему бокал с апельсиновым соком. Только после этого он поднялся из-за стола и, коротко кивнув трапезничающим, отрывисто велел Уолкеру: — Пойдем. Холодный тон огорчил Аллена почему-то даже сильнее, чем юноша предполагал. Тики держался отстраненно и очень прямо — как будто у него вместо позвоночника была палка. Надетая на нем безрукавка совершенно не скрывала огромных шрамов на руке и на шее, и это, в общем, только усугубляло в Уолкере чувство вины. Совершенно необоснованное, кстати сказать, потому что тогда он защищался. Ну… и самую малость хотел отомстить за свое подпорченное сердце. Кто же знал, что от этого останутся… такие последствия? Впрочем, шрамы, казалось, только красили тело Тики — возможно, это было само свойство его сущности, что ему все шло, хоть его исполосуй, хоть пыльный мешок на него надень. Он даже в самом начале их знакомства, в поезде, выглядел весьма привлекательно, и это учитывая поношенную одежку, огромные очки и всклокоченные патлы. Без преувеличения странный Ной. Хотя они явно все были со своими насекомыми в башке. Голос Тики вырвал Аллена из задумчивости внезапно: — Пришли, — странно, они, кажется, прошагали совсем немного, хотя, когда Граф сам сопровождал Аллена на ужин, этот путь, казалось, растянулся едва ли не на полчаса. Может, все зависит от того, с кем именно ты идешь? — Спасибо, — юноша кивнул и уже взялся за ручку двери, но все-таки не выдержал: — А почему мы пришли так быстро? С Графом… путь был дольше. Третий апостол насмешливо хмыкнул и бросил на него короткий взгляд; держался он все также прямо и стоял сейчас по струнке, совсем как акума у входа в обеденную залу. Как же странно. — Старик тебя длинным путем повел, надышаться теперь не может на своего Алленчика. Видно думал, я сделаю также, — в этом месте насмешка мужчины превратилась в оскал. — А теперь вали к себе и делай что хочешь. Аллен поморщился этой вопиющей нелюбезности и закатил глаза. — Премного благодарен за ваше высочайшее соизволение, господин, — все-таки брякнул он ядовито, но Микк на это никак не отреагировал. Он просто повернулся к нему спиной и направился дальше по коридору, оставляя Аллена смотреть ему вслед. Уолкер прикусил губу, прожигая взглядом мускулистую спину, и сильнее сжал в ладони дверную ручку. И — неожиданно для себя снова позвал: — Тики!.. — Микк обернулся и бросил на него раздраженный взгляд, ничего не отвечая. — Слушай… эм… Извини. Я о шрамах. Мужчина только сморщился в ответ на это и снова резко повернулся к нему спиной. — Да пошел ты нахер, — и — шагнул в стену. *** После того первого разговора Аллен не пересекался с Тики больше ни разу, но все это время нахальный Ной почему-то не выходил у него из головы. Однако самым важным было другое. За последние два дня они с Графом успели выяснить несколько важных вещей. Во-первых, что тот — в самом деле Мана, а не просто прикидывается им, но механизм ужасно сложный и мозгодробильный, и поэтому нет смысла в него вникать (хотя мужчина попытался ему объяснить). А во-вторых — что Тики обижается не столько на оставленные ему шрамы, сколько на само намерение убить, потому что между ним и Алленом в прошлом поколении были отношения (страннее некуда). А еще было третье, которое касалось его ужасно ненадежной памяти, и это было самой интересной частью. Кроме того… за эти два дня Аллен решил, что не собирается никуда уходить. В смысле… зачем ему вообще уходить, если здесь находится дорогой ему человек? Тем более что Мана оказался не приемным его отцом, а… Боже, нет. Именно это было страннее некуда, а не отношения с Тики Микком. И именно с этим они пытались разобраться до сих пор. В общем, как и с памятью. — Ну что ты, Аллен, — в очередной раз вздохнул Мана, — стал бы я называть твоим именем свою собаку, если бы ты был мне никем? Правда, способ ввести Аллена в Семью новоявленный папаша выбрал определенно изощренный, да к тому же еще и ненормальный от слова «совсем», не говоря уже о том, что жестокий. Оказалось, Четырнадцатым Ноем задумывался Аллен, и Неа просто создавался как носитель его будущей сущности, которую юноша должен был поглотить. Вот только они с Неа об этом тогда не знали и, вдохновленные исключительно тем, что ищут способ для Аллена стать частью Семьи, проводили разные эксперименты. То есть его отец, Адам Кэмпбелл, разделился надвое ради введения своего сына в Семью, и его меньшая половина — то бишь Неа — была просто расходным материалом. Вот же черт. — Неа узнал обо всем случайно, — Мана вздохнул и потер лицо ладонями. — На самом деле в конце всех этих изысканий вы должны были слиться воедино. Это запустило бы сложную серию моих чар. Неа исчез бы из памяти Семьи, а твой цикл перерождений просто начался бы с того момента, как в тебя вошла сущность Ноя, — он развел руками и потрепал Аллена крупной ладонью по пепельным волосам. — Однако все вышло как вышло, и легче было свалить стирание памяти на Неа, чем объяснять домашним, почему это сделал я. Дело в том, что Неа подслушал мой разговор с Майтрой, взбесился, пообещал отомстить и начал всех убивать. В итоге он добровольно вошел в твое тело на правах паразита и не исчез как личность, твое время перезапустилось, а чары сработали неправильно. Смотреть на этого человека и видеть его лицо осмысленным и адекватным было для Аллена потрясающе хорошо даже невзирая на предмет разговора. Да, юноша был шокирован открывшимися ему откровениями, но в то же время… наверное, он был счастлив. Во всяком случае, он никогда не чувствовал себя лучше. Ради него совершали настолько… значительные вещи. Да, они были в чем-то ужасными — потому что создать человека, а потом уничтожить его просто ради другого человека — довольно жутко, но… это было ради него. Во имя него. Потому что кто-то его любил. И Аллен, в общем, не был так уж избалован чужой привязанностью, чтобы отвергать ее. Кроме того, было приятно узнать, что это собаку назвали в его честь, а не наоборот. Конечно, у него еще оставались друзья там, по ту сторону, и он не мог так просто о них забыть, но ведь теперь можно было узнать всю правду. Вопрос о том, кто кому в Семье кем приходится был просто самым волнующим для юноши, потому и озвучился в первую очередь, но теперь у него было множество возможностей докопаться до истины, тем более что никто не собирался здесь ничего от него скрывать. — Ладно, — медленно произнес Аллен, глубоко вздыхая. — А теперь просвети меня, как ты объяснил свое исчезновение, а потом появление двух младенцев, завернутых в твой плащ? На самом деле я даже не знаю, правда ли это, но… это было в одном из моих видений. Они… — он облизнул пересохшие губы, — иногда появляются. В смысле, когда я сплю. И было бы не лишним еще рассказать, кто была моя мать, верно? Вообще-то говорить обо всем происходящем вот так запросто было странно. Из-за Аллена на ушах стоял весь Орден — кто-то считал его Ноем (и был по сути не так уж неправ), а кто-то — преданным своему делу экзорцистом (что уже было под сомнением), и это внутреннее противоречие раскалывало организацию напополам. Пожалуй, Уолкеру было даже немного стыдно, и… видимо, стоило прояснить всю эту ситуацию. Потом. — Я никак этого не объяснял, — Мана невесело усмехнулся. — Ева просто молча приняла мои слова о том, что я скоро исчезну, а ты был еще довольно мал, когда это произошло. Зато когда у корней Корнелии оказалась парочка близнецов, которых туда принес Майтра, специально завернув в мой плащ, она все поняла. — Так Ева… она была моей матерью? Эта улыбчивая женщина? — Аллен нахмурился, вызывая в памяти новый смазанный образ из видения, и затаил дыхание. Но разве ее звали так?.. Мана кивнул. — Катерина Ева Кэмпбелл, моя жена и мать моего единственного сына. Ты — плоть от моей плоти, Аллен, — произнес он благоговейно, — и она знала это. Знала, чьего ребенка носит. Я… предлагал ей стать частью Семьи. Сущности Неа хватило бы на двоих с головой, но она отказалась. Сказала, что хочет прожить эту жизнь, а потом уйти в Колыбель перерождения и не помнить о прошлом, потому что так задумал людей господь. И в общем-то… именно поэтому она просила меня подождать с твоим введением в Семью. Она хотела, чтобы ты подрос и сам определился, чего ты хочешь. Аллен хмыкнул и замотал головой. Этого было слишком много за один раз, пожалуй, и о том, кто такие Нои и почему они уничтожают Чистую Силу, можно было узнать потом. Настолько же потом, как и прояснить ситуацию в Ордене со своим статусом. Сейчас ему было слишком хорошо и спокойно, чтобы об этом думать, и его не трогала неправильность окружающего, потому что ее просто не было. — И я определился? — О да, — улыбка Маны стала ярче и лукавее, и он весь как будто подобрался и стал моложе. — Ты познакомился с Тики и решил, что одной жизни с ним тебе будет мало. А он решил, что ты будешь эгоистичным засранцем, если влюбишь его в себя, а потом постареешь и умрешь. Между прочим, за вами с интересом следила вся Семья, и очень жаль, что большинство из ваших выкрутасов помним только мы с Роад. — Не может такого быть, — щеки у Аллена запылали просто до ужаса. Ему даже показалось — тронь их кто, и мог бы тут же откусывать себе палец, потому что тот изжарится. И какого черта он нихрена не помнил?! — Очень даже может, — мужчина (вредный старик) отвесил ему несильный щелбан и снова растрепал челку. — Тики злится, что ты впустил Неа в свое тело, потому что это заставило тебя забыть о нем, и за шрамы, конечно, тоже. Но больше — за то, что ты заставил его так долго тебя дожидаться и так долго сопротивлялся семье. — Ты же сказал — за намерение. — И за намерение его убить, естественно, — усмехнулся Мана. — Между прочим, когда я давал задание ему на твое убийство, мы оба знали, что Чистая сила тебя спасет. Просто все происходящее… — он нахмурился, — это была экстремальная ситуация, стресс. Тебе должно было снести блок в голове, потому что на самом деле воспоминания не стерлись, а запечатались. Но вместо этого в тебе проснулся Неа и стал доставлять проблемы. — Да уж, — Аллен поморщился и, скинув домашние тапки (первые в его жизни, вообще-то), подобрал под себя ноги. — Проблемы — это не то слово. Если бы я еще знал все тогда… — Тогда ты бы никому из нас не поверил, — усмехнулся Мана. — Забудь об этом, — он махнул рукой. — И о Чистой силе тоже. Совсем скоро мы с Майтрой подготовим все необходимое для отделения Неа от твоего разума и, думаю, сможем избавить тебя и от Чистой силы. Она ведь — всего лишь еще одна ошибка в плане. — Ага, и я останусь без нее и без руки, — Аллен закатил глаза и забился поглубже в мягкую спинку дивана, в которой и до этого утопал. — Когда Тики оторвал мне руку в бамбуковой роще, она вернулась только с Чистой силой. — Это просто плата за то, что ты ее отверг. Осколки — кровожадная штука, если ты это еще сам не понял. Знать бы еще, что такое эти осколки на самом деле. Аллен хмыкнул, признавая правоту мужчины, которого еще надо было привыкнуть называть отцом, и снова решил спросить об этом попозже. Правда Ордена о Чистой силе сейчас никуда не годилась, потому что была правдой клириков, а другую сторону войны тоже следовало знать. Особенно теперь, когда эта другая сторона стала его стороной. Но это… пока подождет. В конце концов, никто не тащит его на встречи с экзорцистами, разве нет? — Я понял… — юноша потер руками лицо и, повозившись, смущенно вздохнул, несмело подползая к Мане под бок. Надо было переварить все услышанное и просто помолчать. Отец (о боже, его отец, настоящий живой отец) только тепло усмехнулся в ответ на это и притянул его к себе, обнимая за плечи. И сразу стало до умопомрачения хорошо. *** Все в Ковчеге было хорошо, даже его обитатели. Вот только найти того, кто ему действительно нужен был в данный момент, Аллен никак не мог. Причем, попытки выловить Тики продолжались уже третий день, если считать с момента разговора с отцом, но успехов как не было, так и нет. Ничего не говорила ему даже Роад, обычно готовая повиснуть на нем как приклеенная и рассказывать обо всем, что в голову взбредет. Теперь же эта чертовка говорила обо всем, кроме Тики, на вопросы о котором только мотала головой и виновато поджимала губы, и это было так немыслимо для той Роад, которую Аллен знал, что он предпочел не лезть с расспросами и оставить ее в покое. В конце концов, у него был еще один источник информации, а с Мечтой всегда можно поговорить и о других вещах. Девчонка вела себя абсурдно — что есть, то есть, — но ума ей было определенно не занимать, и Аллену, признаться, это очень нравилось. Его даже, может, совсем затянуло бы в омут общения с ней, если бы он не вспоминал постоянно о Микке. Разговор с Маной так и не выходил у него из головы. Насколько серьезными были их отношения? Как они начались? Как длились? Что за выкрутасы упоминал отец? Аллен ни черта не помнил, но все равно хотел узнать правду, и это не давало ему спокойно привыкать к происходящему. Тики Микк был как заноза в заднице, и прикрываться неведением для того, чтобы избавиться от него, было неправильным ходом — заноза болит и дает о себе знать даже если не помнить о том, где и когда ее получил. Именно поэтому, в общем-то, Аллен за эти три дня излазил половину Ковчега, иногда отвлекая себя размышлениями о более-менее посторонних вещах вроде Чистой силы, созданной когда-то в седой древности врагами Ноев для их устранения (не каждому нравится, когда к тебе приходит божественный посланник и говорит про то, что ты зажрался настолько, что тебя следует уничтожить). Еще он много думал о том дне, когда Неа выпнут из его головы — как это будет? Больно ли? Долго ли? Станет ли ему легче? Изменит ли его сущность Ноя, когда наконец окажется ему подконтрольна? Пробудится ли он, или все это будет просто бесславным концом неудачного эксперимента? Что будет с его памятью? Исчезнет ли ощущение неправильности? Он хотел знать, что и когда в нем исковеркали. Он понимал, что это произошло из-за подселения к нему Неа и знал теперь, что отчасти неправильность ощущает из-за него — это его чувства и эмоции, его отношение к окружающему. Впрочем, Аллен отчего-то не сомневался, что даже если привить ему сущность не выйдет, Мана придумает что-то другое. Он казался настроенным слишком серьезно для того, чтобы отступаться от своего. И это было просто чудовищно приятно. Хотя бы потому что Мана оказался единственным человеком, который когда-либо о нем действительно заботился и никогда на него не обижался (за исключением Катерины, которую Аллен все же пока не помнил). Юноша вздохнул и свернул в очередной коридор Ковчега, уже не боясь заблудиться, потому что если что — всегда можно позвать акума (которые ему претили, и которые вообще-то были предметом их с отцом ежедневного спора, от решения которого в некоторой степени зависело пребывание Аллена в Ковчеге). И первая же расположенная в этом коридоре комната привлекла его внимание, стоило только бросить мимолетный взгляд в дверной проем. В кресле сидел все это время не желающий находиться Тики Микк, собственной персоной. По своему обыкновению красив, ленив, небрежен. Аллен даже сам не понял, откуда в нем эта уверенность, что мужчина всегда был таким, но он решил ей не сопротивляться. Ему казалось, если бы он слушал свою интуицию чаще, у него было бы меньше проблем. Намного, намного меньше, черт побери. Юноша неслышно ступил за порог комнаты и закрыл за собой дверь. Он прекрасно осознавал, что это вряд ли поможет ему в разговоре с человеком, который умеет ходить сквозь стены, но подобный жест создавал хотя бы видимость контроля над ситуацией, и это было уже немало. Тики был чем-то увлечен. Какой-то бумагой, кажется, или книгой — так сразу и не скажешь. А может, он просто качественно делал вид, что увлечен, потому что сразу заметил чужое присутствие и не хотел показывать, что обращает на него внимание. Помнится, он всегда так делал, когда обижался. Аллен хмыкнул, позволяя себе расслабиться и поступить не так, как сделал бы Аллен Уолкер, а так, как сделал бы сын Маны Кэмпбелла. Он прошел в глубь комнаты, сел в кресло напротив Микка и устроил руки на массивных подлокотниках. Стоит попробовать использовать способ Роад — чертовка всегда мелет что в голову взбредет, может, оно и здесь поможет? В конце концов, Аллен должен был разобраться с этим до того, как попадет в лабораторию. Ему казалось, так будет правильно. А кто может разобраться с повесой и ублюдком Тики лучше, чем шулер и засранец Рэд? — Может, уже перестанешь делать вид, что не замечаешь меня? — он прикусил губу, наблюдая за реакцией Третьего апостола, и та не заставила себя долго ждать. Тики оторвал взгляд от бумаги, которую держал в руках и посмотрел прямо на него. — Чего пришел? Граф уже в уши тебе что-то надул? — он прищурил свои невозможно синие глаза (кажется, в человеческой ипостаси они и раньше такими были?..) и неприязненно скривился. — Давай, удиви меня или проваливай. Аллен откинулся на спинку кресла и, окинув собеседника долгим изучающим взглядом (пожалуй, он понимал прошлого себя, решившего стать Ноем ради этого человека), медленно произнес: — Граф сказал, между нами были… отношения. Тридцать с лишним лет назад, — о да, весьма веская причина ворошить все это, и правда, мысленно закатил он глаза, однако не собираясь сдаваться. Прошлое было важно. Память не прыгала и не скакала сейчас, Неа не рвался наружу (возможно, боялся или действовал исподтишка), а крыша не ехала, и было ясно, что все это происходит потому что Аллен наконец-то на своем месте. Тики вскинул черные брови и ответил ему полным высокомерия взглядом. — И ты будешь верить всему, что он тебе говорит? Аллену сразу стало заметно, что это высокомерие просто отменно сыграно и скрывает за собой скорее огромную обиду, нежели что-то еще, но понимание дела не меняло, а Микк был очень гордым придурком. Юноша завел глаза и намекающе произнес: — Я основываюсь не только на его словах, — стоило дать понять, что он все помнит, даже если это и блеф, потому что на самом деле Аллен нихрена не помнил. Однако Микка не проняло — он только дернул плечом, тут же скривившись (похоже, от боли в шраме), и равнодушно отозвался: — Рад за тебя. Нет, это решительно не лезло ни в какие ворота. Аллен подавил в себе приступ членовредительства (боже, как он хотел вскочить и впечатать этого роскошного засранца носом в обивку кресла, заставив молча слушать) и глубоко вдохнул. — Слушай, — начал он, — у него лицо дорогого мне человека. Не думаю, что он обладает возможностью менять облик. А мой приемный отец никогда бы не стал мне лгать. И именно поэтому я никуда отсюда не собираюсь, так что у меня будет полно времени докучать тебе, пока ты не согласишься нормально поговорить со мной, — это, конечно, не самое худшее из всего, что Аллен мог сделать, но он слышал от Роад, что сейчас Тики запрещают покидать Ковчег из-за травмы, которая возымела какие-то туманные последствия, потому бежать Третьему апостолу было все равно некуда. Город Ковчега не бесконечный и не резиновый, все равно он попадется. Однако Тики снова виртуозно увильнул от нужной Уолкеру темы разговора, явно специально надавив на больную мозоль. — У него не просто лицо твоего приемного отца, — отозвался он с холодной усмешкой, — он и есть твой отец, Малыш. Настоящий. Но ты не помнишь и этого, — здесь мужчина в наигранном огорчении цокнул языком и покачал укоризненно головой, как будто от Аллена это как-то зависело. Как будто это он был во всем виноват. — Вот видишь, — покладисто согласился юноша, дергая уголком губ (вот же… Тики Микк), — ты знаешь обо мне вещи, которых недавно я о себе сам не помнил, значит, мы по крайней мере были знакомы. Не хочешь поговорить об этом? Микк махнул рукой, в которой держал бумагу, и Аллен мимоходом заметил, что там напечатан на машинке какой-то список то ли поставок, то ли имен. — О, мы были знакомы весьма неудачно, — ядовито процедил он, подаваясь вперед. — И жаль, что ты стал вспоминать что-то, мальчишкой-экзорцистом ты мне нравился гораздо больше. — Я доставил тебе какие-то неприятности? Там, в прошлом? — Аллен прикусил губу и тоже подался мужчине навстречу. Хрустнул позвонками, сводя лопатки, и выгнулся в пояснице. Это кресло было чудовищно неудобным, как Тики вообще сидел в таком? Третий апостол поморщился, окидывая его недовольным взглядом. — Не больше обычного, — признал он в итоге с иронией. — Получить от тебя парочку не зарастающих шрамов было гораздо неприятнее, чем узнать, что ты отдал свое тело самому придурочному Ною Семьи на эксперименты, — процедил он, угрожающе сверкнув золотой искрой в синих глазах. — …прости? — Аллен засмотрелся в какой-то момент на его сердитое лицо и вспомнил, как молоденький долговязый вихрастый Тики нависал над ним и яростно выговаривал за что-то. Тогда у него такие же искры полыхали. В таких же глазах. Юноша тряхнул головой, отгоняя видение, и еще пристальнее всмотрелся в лицо мужчины, уже никак этого не скрывая. Неужели это и правда было, и несколько десятилетий назад Тики был таким… другим? — Я не в курсе, трахались вы там или нет, и меня это не беспокоит, — излишне пренебрежительно, чтобы его слова были правдой, между тем выплюнул этот самый Тики, все также полыхая глазами. — Неа сидит в твоей голове, если интересно — спроси его. Уолкер не сдержал улыбки и снова откинулся на неудобную кресельную спинку. Видимо, Мана был прав — никто в Семье ничего про его эксперимент с Неа не знал, и он никак не потрудился им это объяснить. Ну, кроме Майтры, по всей видимости, раз уж это он и принес близнецов к корням Корнелии. Пожалуй, ревность не понимающего в чем дело мужчины была даже милой. Аллен лукаво прищурился: — Ты не хочешь говорить со мной, потому что ревнуешь к тому, кто сидит в моей голове? — хотя вообще-то это было не только мило, но еще и глупо. Микк стиснул зубы, отложил свою несчастную бумажку к стопке таких же, что лежали на стоящем рядом столике, и вцепился руками в подлокотники собственного кресла. — Ради этого твоего бога, Малыш, отстань, — процедил он; ну наконец-то он начал злиться. — Мне давно пора пить лекарства, — добавил мужчина зачем-то, но так и не поднялся, чтобы уйти, как будто ждал, что вместо него это сделает Аллен. Но Аллен хлопнул ресницами и склонил голову набок, предпочитая прикинуться дураком. У него это всегда на диво хорошо получалось, в последний раз он даже сошел за своего в Черном Ордене. Думать об этом в такой момент было даже как-то смешно. — А разве Нои болеют? — поинтересовался он невинно. — Я, как видишь, особый случай, — терпеливо, как умалишенному, ответил ему Тики — и вдруг ухмыльнулся: — Старик говорит, что рядом с тобой мне должно стать лучше, потому что это из-за тебя, но я лучше приму лекарства, — здесь его лицо стало таким по-мальчишески самодовольным, что было очень сложно не закатить глаза. Хотя на самом деле такие слова звучали уже совсем обидно. Если бы Аллен не был достаточно упрям, он бы затаился на время, решил все проблемы с Неа в своей голове (в конце концов, он до сих пор его не помнил и ничуть не жалел о том, что тот исчезнет, потому что он доставил кучу проблем), а потом — отправился бы по кабакам по примеру Кросса, чтобы показать, как отлично ему живется и без всяких патлатых засранцев с золотыми искрами в синих глазах. Но проблема как раз заключалась в упрямстве Аллена, поэтому он лишь тяжело вздохнул и скрестил на груди руки. — Раньше ты относился ко мне спокойнее. Тики согласно скривил губы и чуть наклонил голову, кивая. — Пока ты меня железкой своей не проткнул, — заметил он, надо сказать, резонно. Но — не настолько, чтобы Аллену нечем было крыть. — Сам ты мне сердце продырявил, но это, как видно, нисколько тебя не смущает, — отозвался юноша ровно, переводя взгляд с красивого лица оппонента на оконный проем. Фальшивое время в фальшивом городе показывало фальшивый закат, и Аллену захотелось уютно подобрать под себя ноги, чтобы полюбоваться здесь заходом фальшивого солнца. Он совершенно не ощущал ничего неправильного. Подумаешь, огромная махина вне времени и пространства, как будто это так важно, когда ты на своем месте. — Это совсем другое, — оборвал его мысль Тики, сердито раздув ноздри и заставив вновь перевести на него взгляд. — Я знал, что ты не умрешь, — уверенно произнес он. — Откуда? — Аллен снова прищурился; признается ли он, что ему об этом сказал Мана? Ведь если он скажет правду — значит, спрашивал у него об этом сам, потому что отцу не было бы нужды уточнять такие вещи — он-то правду прекрасно знал. И Тики, конечно же, все-таки попался на крючок. — Мне сам Граф об этом сказал, — снисходительно пояснил он. — Ему я доверяю. Аллен кивнул сам себе и наконец выпустил на свет божий свою самую раздражающую ухмылку из всех возможных. Именно ту, которую использовал, чтобы показать свое отношение к тем жирных боровам, у которых постоянно выигрывал в карты. — Так у нас что-то было, раз ты интересовался? — осведомился он елейным голосом — и тут же вжался в спинку кресла, широко распахнутыми глазами вглядываясь во взбешенное лицо вскочившего со своего места и нависшего над ним мужчины. — Да! — с явственным рыком выплюнул тот, буквально пришпилив его запястья ладонями к подлокотникам кресла и не давая ускользнуть. — Да, я был безумно влюбленным в ненормального ученого глупым Ноем, с которым меня познакомил придурочный Неа, появившийся из ниоткуда! Аллен засмотрелся на его откровенно безумные глаза, в которых синеву вытесняло золото, и расплылся в идиотской улыбке, чувствуя, как в груди расползается тепло от вроде бы обидных слов, которые на самом деле многое обнажали. Пожалуй, даже слишком многое. — А потом Неа слетел с катушек, поубивал нас всех, вселился в твое тело, и вы исчезли нахрен! — все продолжал выговаривать ему Тики, нависая совсем как в далеком прошлом, но став совсем другим. — А наш Граф сошел с ума и пошел по миру вас искать, потому что вы были его гребаными любимчиками! Он даже собаку в твою честь назвал, но ты и этого нихрена не помнишь! — под конец горько выдал он и резко отстранился, падая назад в свое кресло и в какой-то момент оглядываясь на дверной проем. Как понял Аллен, явно не чтобы сбежать — чтобы понять, по всей видимости, сможет ли им кто-нибудь помешать. Юноша облизнул пересохшие от волнения (и от мыслей о том, как хочет поцеловать этого ублюдка) губы и встал. Ноги держали его не очень хорошо после такой неожиданной близости с объектом желания, но он не стал на этом зацикливаться. Скоро они ему явно вообще откажут, потому что он собирался пересесть поближе к своему собеседнику. Шрам на шее у которого вдруг начал медленно набухать и увеличиваться в размерах. — Тики… — неуверенно позвал он, замерев на секунду на месте, но в итоге все равно делая пару шагов к мужчине и умащиваясь рядом с ним на подлокотнике. Микк бросил на него затравленно-злой взгляд и вдруг втянул голову в плечи. — Заткнись, а не то я и правда убью тебя, — прошипел он, гневно раздувая крылья носа и забиваясь в противоположный угол кресла. Кажется, он говорил про лекарства, да? И кажется, эти шрамы делали ему очень больно?.. Аллен нахмурился, протягивая руку и мягко ведя кончиками пальцев по его изуродованному горлу. Увечье как будто слегка уменьшилось в размерах, и это заставило юношу недоуменно закусить изнутри щеку. Похоже, Мана был прав, и улучшения во многом зависели от близости юноши к Микку. Тики выдохнул — едва слышно, но оттого не менее судорожно — и попытался отстраниться, но деваться ему было, как видно, некуда. Его способность тоже в такие моменты явно давала какой-то сбой. А может, на самом деле он просто не хотел прерывать беседу. — Может, теперь ты меня послушаешь? — продолжая невесомо гладить его по шраму на горле, поинтересовался Аллен и устроился поудобнее. — Как-то не слишком комфортно выяснять отношения, когда даже не понимаешь, за что на тебя орут. — Ты сам начал задавать мне свои чертовы вопросы, — загнанно огрызнулся мужчина, снова напоминая Уолкеру того молодого Третьего апостола из прошлого, который так легко велся на его подначки. Напоминая его — и вытягивая шею, чтобы можно было положить на его горло всю ладонь. — Если бы ты этого не сделал, я бы и дальше продолжал делать вид, что тебя не существует, — однако заявил он твердолобо, и Аллен покачал головой с легкой усмешкой. — Этот вариант устраивает меня еще меньше, — заметил он легкомысленно и чуть сполз вниз, прижимаясь плечом к его плечу. Микк недовольно раздул ноздри и толкнул его локтем в бок. — Вот как? И поэтому ты решил потрепать мне нервы? — прошипел он. — Тогда давай быстрее, у меня уже агония начинается. Я давно должен был выпить лекарства и лечь в кровать, — да-да, мысленно отозвался Аллен, не собираясь никуда его отпускать и продолжая поглаживать его горло. И то, что происходит сейчас, тебе явно не по душе, иронически закатил глаза он. Мужчина опустил веки, и Аллен воспользовался этим, чтобы повернуть голову и рассмотреть его вблизи поподробнее. Шрам на его руке тоже увеличился в размерах, но сейчас явно был совсем не таким, каким мог бы, и Уолкер мысленно себя поздравил. Похоже, чем больше между ними с Тики было телесного контакта, тем меньше тот ощущал боли и дискомфорта. — Вообще-то я хочу тебе не нервы потрепать, а выяснить, что между нами было на самом деле и почему мне хочется на тебе повиснуть, — изрек он в конечном счете, ничем не ответив на очередной болезненный тычок от обмякшего в кресле собеседника. — А теперь еще хочу узнать, чем ты болен. Тики бросил на него снисходительный взгляд из-под ресниц и изрек: — Безумием. Безумием я болен, Малыш. Я чокнутый, — кажется, это заявление в него самого вселяло столько же веселья, сколько и недовольства. — Ты видишь в зеркалах своего обожаемого Неа, о талантах которого всегда говорил с таким придыханием, когда лежал со мной в постели, — между тем продолжал он с издевкой, — а я вижу мерзкие рожи, которые жрут мой рассудок. И будь уверен, если бы ты проткнул так не меня, а Графа — неприятный разговор показался бы тебе сказкой. Аллен завозился, садясь так, чтобы можно было не косить глазами наблюдая за мужчиной, и окинул его очередным длинным взглядом. Он продолжал ни черта не помнить и действовал исключительно на ощущениях тела и на подсознательном уровне, но ему нравилось это. Ему нравился Тики, и у него рядом с ним было перманентное ощущение дежавю, как будто они уже сто раз так сидели и раньше. — Граф сказал, он может вытащить Неа из моей головы, — отозвался юноша немного невпопад и, оставив в покое горло мужчины, где шрам уже вернулся в свое прежнее состояние, перешел на его руку. Тики все щеголял в безрукавке — видимо, лишнее соприкосновение шрамов с тканью приносило ему неудобство, — так что добраться до его второго увечья было очень легко. Кожа у мужчины была сухой, горячей и бугристой на этом месте. Аллену захотелось прижаться к этому шраму губами. Или, может, поцеловать шрам на горле у Тики. Хотя скорее всего это просто было его желание поцеловать этого роскошного сукина сына. Который, дернувшись и снова судорожно выдохнув, съязвил: — Поздравляю, ведь, когда это произойдет, вы сможете лизаться уже не только в твоем воображении. Уолкер закатил глаза уже неизвестно в какой раз за день и недовольно цокнул языком. И почему Тики был так уверен, что у них с Неа что-то было?! Если прошлый Аллен был так восхищен талантами этого подставного Четырнадцатого, это значит только восхищение его талантами! Потому что Мана наверняка не дал бы ему достаточно сблизиться с кем-то, кто обречен на смерть, верно? Он для этого был слишком заботлив и слишком пекся о своем нерадивом сыночке, который, ни черта не зная, сотворил с собой какую-то несусветную херню, разрешив Неа использовать свое тело. Шлепок по щеке заставил Микка зло прошипеть что-то неразборчивое, но явно нелицеприятное, однако Аллену надоели его бесконечные обвинения. Он уже подумывал о том, чтобы бросить эту глупую идею с разговором, сесть к этому безумному Ною на колени и наконец поцеловать его. Потому что он ужасно хотел его поцеловать! И не только поцеловать, если уж начистоту. Об этом юноша ему в итоге и сказал. — Да не собираюсь я с ним лизаться! — он сердито ткнул ему пальцем в грудь, теряя остатки терпения, и поджал губы. — Я с тобой лизаться хочу, тупой ты придурок! Тики расплылся в своей самой гадливой, должно быть, усмешке и хмыкнул: — Вот спасибо, а теперь скажи это еще раз — и выпустишь из меня все мое внутреннее дерьмо. Аллен уже не скрываясь закатил глаза и все-таки сполз к нему на колени, опираясь рукой на его грудную клетку, просто потому что знал, что ему будет больно, и это его распалит. — Я хочу тебя поцеловать, Тики Микк, — повторил, глядя ему в глаза и недовольно хмурясь. — Не знаю почему и не знаю, правду ли ты говоришь о нас с Неа, но это я тоже хочу выяснить. После того, как тебя поцелую. — Пошел ты нахрен, — с явным наслаждением отозвался Тики; глаза его совсем перестали быть синими и заполыхали золотом. — Небось смотришь в зеркало у меня за спиной и видишь там своего обожаемого Четырнадцатого, — выплюнул он, поджимая обиженно дрогнувшие капризные губы и заставляя Аллена, не сдержавшись, отвесить ему еще один шлепок по лицу. — Никого я там не вижу, — припечатал в ответ Уолкер, сжимая коленями его бедра и наклоняясь ниже. — Я вообще не слышу его с тех пор, как попал в Ковчег, — с облегченным смешком заметил он. Микк вызывающе обнажил влажные белые зубы. — И, наверное, огорчен. — Нет, представь, ни капли, — Аллен щелкнул его по самодовольно вздернутому носу, мимолетно удивляясь тому, как ладно сложен этот человек и насколько он, наверное, предназначен для того, чтобы доставлять и получать наслаждение. — Напротив, — дразняще облизнул губы он, — жду потоков твоего дерьма. Тики не отрываясь проследил за движением его языка и мотнул головой. — О, ну что ж, изволь, — и ударил его. Он врезал ему, черт возьми. Аллен с хохотом полетел на пол, успевая схватить противника за рукав и тяня его на себя. Ну наконец-то, черт побери, это оставалось последним не выясненным вопросом! Даже понять истинную суть Чистой силы было легче, чем постичь природу их с Тики отношений, твою-то мать. Но зато теперь… Третий апостол навис над ним, склонил голову к плечу, просверлил горячим как расплавленное золото взглядом — и широко улыбнулся. — Хочешь поцеловать меня, да? — поинтересовался он с усмешкой. — Вот этим поганым ртом, которым целовал ублюдка-Неа, познакомившего меня с тобой и отнявшего тебя у меня? Этим ртом, которым сказал, что отдаешь ему свое тело? Серьезно? — здесь мужчина расхохотался запрокинув голову, и Аллен засмотрелся на его прыгающий от вибрации кадык. — Нет, ты можешь попробовать, — согласился он, — но не ручаюсь за то, что после этого твой язык останется при тебе. Уолкер снова облизнулся, заставляя противника задержать взгляд на своих влажных от слюны губах, и медленно и вдумчиво произнес: — Неа — это часть Маны, сгусток сущности Ноя, который должен был сделать Ноем меня, Тики. Не будет никакого Неа отдельно, он не так задумывался, а я никогда не хотел его, не любил его и даже к нему не прикасался. Микк слушал его не мигая и все всматриваясь и всматриваясь ему в глаза — как будто надеялся отыскать там что-то, что докажет его правоту; что докажет ложь Аллена. Но, конечно, ничего не нашел и с легким сомнением выдал: — Даже если так, откуда ты можешь знать, что у вас ничего не было? Ты ведь этого даже не помнишь. Ты же вообще нихера не помнишь. Уолкер вскинул руку и заправил мужчине за ухо свисающий длинный локон, потом — скользнул кончиками пальцев по его еще красной от оплеухи щеке и обвел контур капризно очерченных губ. Когда они уже закончат с этими дурацкими разговорами, он искал его три дня, и все могло бы проясниться гораздо быстрее! — Зато я помню, что у тебя и тридцать с лишним лет назад глаза были синие, — заметил он, — и что тогда ты был младше меня, хотя все равно выше на голову, отчего любил надо мной нависать. И что ты любил, когда тебя кусают за загривок с утра, чтобы разбудить. Они здесь, — юноша постучал себя по лбу костяшкой согнутого пальца, — всякие мелочи о тебе. А про Неа там ничего нет, так что поцелуй меня уже наконец и извози хорошенько по этому ковру, он диво какой мягкий. Тики ухмыльнулся, сверля его своими дьявольскими глазами, и наконец сократил это идиотское расстояние между ними. Аллен облегченно выдохнул ему в рот, позволяя смять свои губы, и в одно движение задрал его безрукавку. Смуглая кожа под плотной мягкой тканью была такая же сухая и горячая, как на обнаженных руках, и под этой кожей восхитительно перекатывались мышцы. Господи, это был самый потрясающий поцелуй в его жизни. Уж не потому ли, что первый? Конечно, он понимал, что они с Тики и тридцать с лишним лет назад спали, но сейчас ему было всего… шестнадцать? семнадцать? надо будет уточнить у Маны, — и это был его первый настоящий поцелуй. Юноша шумно вздохнул, когда Микк с чмоком от него отстранился, чтобы избавиться от своей тряпки, и с нажимом огладил его бока. Шрам на груди у мужчины был огромен и выглядел угрожающе, но, кажется, больше не пульсировал у Аллена под руками, и это было уже хорошо. Уолкер засмотрелся на литые плечи Третьего апостола и на темные ореолы его сосков и мечтательно усмехнулся. Тики прищурился в ответ на это и скользнул длинными пальцами по пуговицам на его рубашке. Не расстегнул ни одну, сукин сын, но добрался до живота и погладил его поверх тонкой белой ткани. — А папенька твой тебя не заругает, — поинтересовался он с усмешкой, — а, Малыш? А то в сказочку про Неа я, может, и поверил, но огребать за твою поруганную честь все равно не хочется. Аллен стиснул зубы, ощущая, как еще горят губы от недавнего поцелуя, и резко сел, обнимая мужчину за спину и прижимаясь к нему поближе. — Мой папенька — твой Графчик, — шепнул он ему на ухо, отводя ладонью в сторону текучие черные волосы и прикусывая такую маленькую нежную мочку. — И если что — огребать будем вдвоем. Микк шумно выдохнул, расхохотавшись тем глубоким грудным смехом, который всегда так нравился Уолкеру, и потащил полы рубашки юноши из брюк, чтобы вскоре просто рвануть несчастные пуговицы прочь и погладить его грудную клетку раскрытой ладонью. — Жаль, что этот шрам оставил тебе не я, — поделился он с Алленом задумчиво, когда они устроились на ковре у боковины кресла. Юноша снова фактически оседлал мужчину и теперь лениво терся об него обнаженным торсом, млея от горячих поглаживаний по спине, неуклонно приближающихся к пояснице. Кажется, запал Тики исчез вместе со злостью, но это было даже хорошо. Теперь они могли наслаждаться происходящим вдвое больше. Да и потом, что за воссоединение спустя столько лет без длинной и томительной прелюдии, правда? Уолкер поймал себя на том, что снова рассуждает не как шестнадцатилетний мальчишка и ухмыльнулся. — Зато я могу вдоволь наслаждаться теми, что оставил тебе, — вслух заметил он и поцеловал мужчину в плечо, прижимаясь вплотную и чувствуя, как ловкие пальцы скользнули под кромку расстегнутых брюк, приспуская их с ягодиц вместе с бельем, и принялись гладить копчик. Аллен подался навстречу ласкающим его рукам, раздвигающим ягодицы, и ощутил, как наливается жаром пах. Что ж, стоило признать, что вот здесь, на коленях у этого мерзавца он определенно был на своем месте. И уж точно никуда отсюда не собирался.