Revelations

Стайлз закрывает за собой дверь, приваливается к ней спиной и крепко зажмуривается. Ему фигово. Он устал, он ужасно устал, и глухо ноет плечо, и в голове гудит от всех этих «приключений»; ему тоскливо, одиноко и горько. И хочется запереться здесь навсегда, и к чёрту всех этих оборотней, и этих охотников, и психопатов, и убийц, и каним… Ему фигово настолько, что когда в темноте вспыхивают две алые радужки, сердце нервно стукает пару раз, а потом успокаивается. Не осталось сил даже испугаться как следует. Стайлз тяжело вздыхает и ладонью трёт глаза: — Не забыть напомнить себе поставить рябиновые рамы. С серебряными ручками, — и досадливо добавляет: — Дерек, ты никогда не думал сломать эти средневековые стереотипы? Я совершенно уверен, у тебя очень эффектно получится войти через дверь… Его болтовню ожидаемо игнорируют: — Что он хотел? — обманчиво ровно спрашивает Хейл, и хотя глаза уже не светятся красным, Стайлз смолкает на полуслове. На мгновение его взгляд становится собранным и серьёзным, но потом усталость снова берёт своё. Стайлз чуть поводит головой: — Искал тебя. — И? — Между делом, у меня нет этих ваших волчьих штучек, вроде суперчутья, или интуиции, или чего там ещё… — неопределённо взмахивает руками, — так что, к сожалению, я не знал, — на короткую вспышку сарказма его всё же хватает. — Когда спрашивал Питер, ты не знал тоже. Но нашёл, — веско говорит Дерек. Стайлз теряется на секунду, но потом сдаётся, закатывает глаза: — Я догадался. — А сегодня? — А сегодня не догадался, — почти огрызается Стилински. Он и правда смертельно устал. Он наконец отлипает от двери и бредёт к кровати. Намёк прозрачней некуда, но Дерек не уходит. Даже не двигается. — Почему ты ему не сказал? Сердце предательски дёргается – уж наверное, Дерек слышит. Точно слышит. Потому и ждёт. И вот правду сказать, это бесит. Почему он единственный должен постоянно чувствовать себя как на детекторе лжи? — Это что, допрос? Он едва успевает договорить – чёртов волк одним движением оказывается перед ним, жёстко встряхивает, ухватив за плечи. Стайлз вздрагивает – и невольно зажмуривается: простреливает плечо. Вспышка в долю секунды едва уловима… Но Дерек мгновенно отпускает его. Кажется, даже отшатывается назад. — Больно. Где? — утверждение и приказ. Классно. Только этого ему сейчас не хватало. — Всё нормально. — Стайлз. — Я сказал, всё… — Стайлз! — в окрик прорывается рык. Но, похоже, от усталости у него послетали в мозгах все предохранители. Стайлз стискивает зубы и резким жестом, слишком похожим на предложение отвалить, вскидывает левую руку. Ткнув пальцем в локоть, демонстрирует недавнюю ссадину и только что не шипит: — Здесь! И в ожидании смотрит, открыто и прямо и яростно… Но ничего не происходит. То есть не то чтобы совсем ничего – но ничего такого, что ждёт Стайлз, уж точно. Ни рычания, ни привычного вытирания стен, ни «перегрызу тебе горло»… Вместо этого Дерек протягивает руку и осторожно, самыми кончиками пальцев касается его локтя. И всё. Стайлз недоумённо моргает, собирается что-то сказать, от удивления не находит слов и просто присматривается к нему в полумраке. И различает тонких чёрных змеек, стекающих от локтя по пальцам Дерека и гаснущих у того на предплечье. И вместе с этими змейками медленно утекает боль; Стайлз даже приоткрывает рот в изумлении. И тут же раздосадованно фыркает, догадавшись. Сегодня какой-то день великих открытий. У Скотта внезапно обнаружился план. У Джексона – сердце. Что может вычудить Дерек Хейл, Стайлзу даже не хочется представлять. И гнев вдруг сменяется смутной тревогой. Что-то тревожное и вместе с тем тоскливое накатывает изнутри, подбирается к сердцу, заставляет дышать всё тише. Но тот глядит на него – ну хорошо, на его локоть – так внимательно и серьёзно, как давно уже никто не смотрел. Разве что отец – когда не падал от усталости после работы, да ещё, может, Скотт, когда-то. Очень давно. Забывшись, Стайлз пропускает момент, когда боль от ссадины исчезает бесследно. Его выдёргивает в реальность бесцветный вопрос: — Где ещё? Стайлз вскидывается, мельком взглядывает на Дерека и замирает в нерешительности. У него нет ни малейшего желания жаловаться на жизнь, и уж тем более жаловаться на жизнь Дереку Хейлу, мрачному волку, который изгрыз кучу его одноклассников и перевернул весь его мир вверх дном… Но ночь и страшная усталость берут верх, притупляя страх и чувство гордости. Дерек ждёт. Стайлз почти слышит его нарастающее раздражение и что-то ещё, что он пока не может понять. Поёжившись, он неуверенно указывает на правое плечо, на которое так неудачно приземлился в подвале. И Дерек молча протягивает руку, накрывает ладонью ключицу и снова тянет чёрных змей на себя. Стайлз отстранённо отмечает, что ладонь у него горячая и сухая, и он как-то умудряется прикасаться уверенно, но легко – ощутимо, но безболезненно. Или это оттого, что сведённые мышцы наконец отпустило, и он снова чувствует руку, и боль в суставе прошла… Пальцы соскальзывают с ключицы. И без этого тепла вдруг становится неуютно. Стайлз не знает, с чего бы вдруг, и поводит плечом, хмурится и растеряно смотрит куда-то в сторону, избегая блестящих в темноте глаз. — Стайлз, — зовёт Дерек, и голос у него теперь не бесцветный, а как будто охрипший. Неуверенный. Ломкий. Стайлз сам не понимает, как прикладывает ладонь к груди. Что-то терпкое тянет под сердцем, мешает вздохнуть нормально. И тут же пугается собственного жеста, неловко прячет руку в карман… Не успевает – Дерек шагает ближе и прижимает его к себе. Стайлз давится вздохом и слабо дёргается, пытаясь вывернуться из хватки, хотя заранее знает, что и пытаться не стоит. А потом сдаётся. У него просто нет сил. И нервно усмехается про себя: сегодня правда день каких-то дурацких открытий. Дерек обнимает его одновременно крепко и бережно, и как-то особенно – не как отец, не как брат, не как друг – и от этого страшно и вместе с тем непонятно радостно, и Стайлз не знает, то ли ему разреветься, то ли заорать. Но Дерек не двигается, не говорит ничего, просто дышит им, уткнувшись куда-то в макушку. Его сердце стучит размеренно, глухо и тяжело, и кажется, в два раза медленней, чем должно у людей, и это странным образом успокаивает. Стайлз наконец расслабляется в его руках. Упирается носом в тёплую шею и прикрывает глаза. А потом чувствует, как Дерек тихо, едва ощутимо проводит большим пальцем ему по лопатке. И понимает, что плачет. Дерек тянет на себя всю его тревожность, и бессонницу, и нервное напряжение прошедшего долгого-долгого дня. Он бы вытянул из него заодно все сожаления, и вопросы без ответов, и его вечную, нездоровую ответственность за всё и всех – если бы мог. Он не может. Поэтому только тихонько, словно бы извиняясь, гладит его по плечу. Сколько они так стоят, Стайлз не знает. Может, пять минут, может, пятнадцать. Время ему отмеряет замедленное сердцебиение Дерека. Но в какой-то момент он вдруг понимает: ещё немного – и он буквально свалится с ног, а это уж слишком – он сегодня и так был достаточно жалким. Стараясь не шмыгнуть носом, он осторожно отстраняется. Поднимает глаза, щурится, пытаясь разглядеть лицо Дерека в темноте и молча кивает – это и «спасибо», и «мне лучше» сразу – и Дерек тоже молча кивает. Пристально взглядывает на него, замерев, точно прислушивается к чему-то, а потом, видимо, убедившись, бесшумно отступает, скользит через подоконник и растворяется в сумраке за окном. Стайлз с минуту рассеянно смотрит ему вслед, делает оставшиеся два шага до кровати, не раздеваясь, падает на неё и тут же проваливается в сон. И спит, не просыпаясь, до самого утра. Дерек сидит над ним на крыше всю ночь.