Анорексия

Дотянуться до прекрасного и возвышенного — сложно. Порой люди тратят всю свою короткую жизнь, чтобы достичь пресловутого идеала, сотканного из детских грез и ценных рекомендаций общества, родителей, друзей, а в итоге умирают на подножье горы под названием «успех», так и не ступив на землю счастья, породнившись со стальными оковами, солеными слезами и несбыточными надеждами. А ведь все могло быть иначе. Стоило только в какой-то момент времени замереть, сделать глубокий вдох и взглянуть на мир, на себя, на свою жизнь и понять одну простую, но такую важную вещь — прекрасно всё, что тебя окружает, в том числе и ты сам. Чимин не согласен. Он считает, что нельзя останавливаться, нельзя успокаиваться, нельзя довольствоваться и тем более нельзя закрывать глаза на мечту детских дней. Тут не может быть компромиссов. Когда у тебя есть высокая цель, только тогда твоя жизнь имеет ценность, только тогда она имеет вес. Итог жизни — совокупность всех твоих реализованных мечтаний. Как известно, человек никогда не перестанет мечтать, пока он жив, поэтому важно до конца жизни успеть исполнить как можно больше, дать мыслям плоть и кровь, причем свою, оторванную от живого трепещущего сердца. Чимин готов на грандиозные жертвы: моря крови, острова плоти, небеса слез. Все ради той цели, той голубой мечты, той острой детской обиды, которая и спустя столько лет остается рваной кровоточащей раной. Неважно, что говорят надоедливые родители и толкуют врачи с серьезными лицами, поправляя очки на переносицах и качая головами болванчикам. Он очень-очень хочет похудеть. — Твой вес снова упал, — констатирует стальным голосом врач, просматривая свои бумажки. — Мы же вроде договорились, Чимин, что ты будешь кушать каждый день по пять раз и пить таблетки для набора массы. Разве нет? Чимин не смотрит на моложавого врача, хмурит брови и игнорирует встревоженную мать, держащую его за руку и причитающую очень тихо: «Чимин, все это плохо кончится». Кабинет врача противно белый и воняет таблетками, микстурами и ненужными советами. Чимина мучает тошнота и легкое головокружение, знобит и хочется прилечь, а его таскают по ледяным кабинетам и заставляют слушать всю эту пургу. — Он опять считает калории, — врывается в диалог мать, обращая взор на доктора. — Опять запирается в туалете после еды… Предательница. Теперь Чимин по-настоящему злится. Отнимает свою руку, пряча в карман. Почему она вечно сует свой нос, куда не следует? Он в порядке! В полном! Сбросил пару килограмм, а его тут же пытаются упечь в стационар. Разве это справедливо? Разве это гуманно? Чимин верил в благоразумие матери, в ее любовь, в ее поддержку, но сейчас она творила что-то ужасное, лишала его возможности приблизиться к идеалу, приправляя все это несуразными сказками о том, что он болен и с каждым днем ему все хуже. Вроде для старческой деменции рановато, так что с ней тогда творится? — Такими темпами, Чимин, мы будем вынуждены кормить тебя через трубочку специальной смесью. Неужели ты не понимаешь? Твой вес стремительно приближается к критической отметке. Мать громко всхлипывает, утирая слезы белоснежным платком с вышитыми на нем инициалами. Чимина этот жест немного трогает, он украдкой кидает на нее взгляд, проверяя состояние. Красные глаза, влажные щеки и дрожащие потрескавшиеся губы. Лицо матери за последнюю пару лет высохло, осунулось, стало сухим и каким-то слишком старым. Кажется, один год для нее был равен пяти. Чимин не понимал в чем причина таких преображений, таких временных скачков. Почему она увядает у него на глазах? Что с ней не так? Его совершенно не пугала цифра сорок пять на весах при росте в сто семьдесят пять сантиметров, не пугали все чаще происходящие обмороки, нехватка энергии, тошнота, постоянное замерзание, боли по всему телу и отказ желудка работать. Чимина не пугал он сам в зеркале с нездоровым цветом кожи (каким-то зеленовато-буроватым) и острыми, словно вырезанными, чертами. Не смущали выпадающие волосы, крошащиеся зубы, ломающиеся ногти. Все его тело ныло. Умирало от мучительной нехватки. А Чимин радовался. Происходящее было похоже на подъем неизлечимо больного перед смертью, но Пак воспринимал это как знак, предзнаменование, что он вот-вот окажется у своей цели. Осталось сбросить всего где-то пять килограмм, и он — идеал. — Ты себя убьешь! — кричала ему мать в пылу ссоры. Он только качал головой, скрещивая руки на груди. Что за глупости? Какая смерть? Он чувствует себя отлично. Только чуть-чуть устал, но это и неудивительно: его таскают по врачам и вечно что-то лепечут о его отличном здоровье. Вот сейчас он вновь пойдет в школу после каникул, вернется в секцию танцев и все станет, как раньше. Хотя даже лучше. Еще чуть-чуть и все изменится, станет правильным, таким, как он всегда мечтал. Чимин уверен, что новый он произведет настоящий фурор среди одноклассников и друзей. Производит. Но не в том смысле. Юнги чуть челюсть не роняет, обливает себя остывшим кофе. Он просто не узнает Пака: хрупкий, тонкий, иссушенный, с усталыми выцветшими глазами, нездоровым буроватым цветом лица, ненормально острыми чертами, в слишком свободной одежде и со слишком быстро двигающимися пальцами. Они похожи на тонкие веточки или паучьи лапки. Раньше они были полными с милыми розоватыми ноготками. Такие припухлые ручки обернулись в кости, с натянутой на какого-то мертвеца кожей. Юнги так теряется от увиденного, что не может сказать и слова, он ошарашено глядит на Чимина, на его изможденное улыбающееся лицо и неискусно замазанные фиолетовые синяки под глазами. Он выглядит так, будто умирает. Будто бы на смертном одре. Старший тут же начинает беспокоиться. На улице бушует ветер и довольно прохладно. Того гляди и Чимина вообще сдует. Мин хватает его за тонкий локоть, пугается, как тот просто ложится ему в руку, и тащит Чимина в школу, позабыв, что еще хотел зайти купить кофе. Чимин говорит, что все у него в порядке. По его спокойному лицу Юнги понимает, что он сам в это искренне верит. Неужели не замечает своего плачевного состояния? Не замечает. Говорит, что немного похудел. Спрашивает, хорошо ли он выглядит сейчас? Хорошо? Переспрашивает несколько раз. Хочет услышать, что, да, так ему лучше, он прекрасно выглядит, но у Юнги не поворачивается язык такое сказать, он скомкано говорит, что Пак как-то не пышет здоровьем. Пытается подбирать слова полегче и не смотреть осуждающе. Чимин мнется, сваливает все на простуду. Сезонное же. Скоро все будет отлично. — Ты все еще худеешь? — осторожно интересуется Мин, оглядываясь по сторонам и понимая, что все на них смотрят. Вернее таращатся на Чимина, который напоминает восставший из мертвых скелет. — Еще чуть-чуть, — воодушевленно отвечает младший. Пак не ощущает на себе испуганных взглядов. Полностью отдается обществу Юнги и рассказывает о том, как скучно провел каникулы. Он умалчивает, что мать таскала его по врачам, стараясь образумить, вернуть на путь истинный, и без конца заводила истерики. Она просто ничего не понимает. Вот совсем ничего. Да и что она может вообще знать о красоте? Чимин опять спрашивает Юнги: выглядит ли он лучше? Но тот снова отнекивается от прямого ответа, уводит взгляд. Пак забивает. Наверно хену просто неприятно знать, что его тонсен смог достичь такого поразительного результата. Чимин помнит, отлично помнит (так ужасно ясно, до скрежета, до звона, до крика в пустой комнате), то время, когда над ним все дружно потешались из-за веса. Все говорили наперебой, соревновались в создании самых обидных слов и комбинаций. Они скандировали, что он похож на вспухшего хомяка (вот-вот разойдется по швам!), что его мясистыми бедрами только стулья ломать, что с такими габаритами можно и ядерную войну пережить; вместо обеда ему предлагали побегать, а всякий раз, когда ловили за перекусом, трепали за щеки и называли свинкой, отнимали еду и забавлялись, звонко смеясь: «все это для твоего блага». Чимин никогда не показывал, что злится, обижается, что это ранит и заставляет его плакать по ночам. Он никогда не говорил, что неприятно, что хочет тишины и чуть-чуть понимания. Потому что они все — хены, одноклассники, друзья. К тому же и родители разрешали себе смеяться, причем порой даже грубей друзей и врагов, особенно этим промышлял отец, вставляя свои ценные комментарии за завтраком, обедом и ужином. А Пак, пока все трезвонили о нем, совершенно не мог понять, откуда у него такое массивное телосложение, ведь он упорно занимается спортом! Но мышцы только прибавляют объема и вызывают больше шуток. Рост как-то быстро остановился. А масса продолжала нарастать. Тогда врачи смеялись. Ведь все хорошо! Со здоровьем проблем нет! Детская припухлость уйдет. Надо чуть-чуть подождать. Чимин уверен: все это — ложь. С четырнадцати лет Чимин периодически стал садиться на диеты и голодовки, чтобы подкорректировать свое телосложение. Раньше он быстро сдавался, заряжался приятными эмоциями и твердил себе, что все с ним в порядке, что он еще вытянется и станет тоньше. А сейчас можно кушать все, что хочется, упорно тренироваться и смеяться со всеми остальными над болезненными шутками. Верно же говорят, что надо уметь над собой посмеяться? И пускай на глаза порой наворачиваются слезы, надо просто изображать веселье. Все изменилось, когда Чимин перешел в старшую школу и познакомился с Ким Тэхеном. Совершенно случайная встреча в столовой, которая не предвещала ничего, но обернулась всем. Один стол и приземленный неспешный диалог о завтраках, солнце и аварии на соседней улице. Ким Тэхен — настоящая модель: ужасно красивое лицо, правильные черты, большие пронзительные глаза, изящная линия губ, худощавое пропорциональное телосложение, высокий рост и расправленные плечи. Все так изящно, так элегантно сложено в нем. Его не портит маленький красный прыщ на скуле и заспанные глаза. Красота в каждом движении. А как невероятно сияют его глаза, когда он улыбается.… Такая обоготворенная, такая волшебная, такая небывалая… Красота. Чимин потерял дар речи, сердце забилось страшно быстро. Он тут же сделал Тэхена своим кумиром, своим идеалом, своим примером для подражания. Он возвел его в абсолют, пока тот мило попивал чай и жаловался на то, что не хватает сахара. У Тэхена много друзей. Кажется, весь земной шар знает, кто такой Ким Тэхен. Он общается абсолютно со всеми, причем так просто, естественно. Частенько он одаривал своей квадратной улыбкой даже Чимина, который пытался прятаться и лишь украдкой посматривать на свой идол. В эти минуты Пак сгорал от восхищения и фанатской любви. Секрет успеха ему казался ужасно простым: надо стать, как Ким Тэхен. Чимин стал активно худеть, копировать неискусно чужой стиль одежды, пытаться похоже говорить и улыбаться. Он даже начал носить линзы и перекрасился в рыжий, как его незабвенный герой. Чимин подражал, но никогда не выходил на близкий контакт, даже когда Тэхен был рядом и совсем не прочь завязать диалог. Пак только наблюдал, собирал и без конца восторгался, при этом болезненно завидуя всякий раз, не находя в зеркале уже приевшиеся черты другого человека. Вся жизнь Чимина обратилась в одно голое стремление — быть как Ким Тэхен. Следующий переломный момент в жизни Чимина произошел вновь случайно. Одним прохладным днем Юнги пригласил Пака на тренировку своего лучшего друга — Хосока. Чимину нравилось общество Мина, и он всегда мечтал завести побольше друзей, поэтому просто не смог отказаться от такого заманчивого предложения. Он не ожидал ничего удивительного и необычного. Это же всего лишь танцы! Девчачье хобби. Что может быть в этом исключительного? Чимин даже приготовил телефон, чтобы отдохнуть, когда надоест пялиться на кривляния Хосока. Но как только он оказался в душном зале танцев, как только вдохнул полной грудью спертый воздух, пропитанный потом, одеколоном и мятной жвачкой — его куда-то унесло. Они не успели даже устроиться на скамейке, как началась умопомрачительная тренировка. В зале было где-то десять-пятнадцать человек, все они устроились у стены, облицованной зеркалами, и начали исполнять какой-то простенький и расслабляющий танец. Хосок единственный не смотрел в зеркало — только на своих подопечных, — и раздавал им рекомендации, шутил и всячески веселился. Атмосфера была такой дружелюбной, радостной, доброжелательной. Чимин не мог поверить, что люди могут так просто между собой общаться за каким-то делом. А дальше начались чудеса… Танец Хосока Чимин не забудет никогда. У него едва не остановилось сердце. Изящно, но энергично и сильно, отточенные движения, превосходная грация и неподражаемая улыбка, словно бросающая вызов миру: «я могу вот так, а можешь ли ты?». В тот день Пак хотел засиять, как Хосок. Именно поэтому присоединился к клубу. Влился Чимин успешно. Танцы давались ему не так легко, но он прилагал достаточно усилий, чтобы получить одобрение и признание Хосока. Сейчас мечта Чимина проста: он хочет во время танца центральную позицию — стать звездой вечера. Как раз скоро будет пышное мероприятие — юбилей основания школы. Секция танцев готовит аж три танца и хоть в одном Чимин обязательно должен занять центр! Пак долго-долго просил, Хосок смеялся, шутил, но поддерживал это стремление, обещая вознаградить, если Чимин действительно добьется успеха. И он был наивно уверен, что место уже его: он тренировался, оставался каждый день после уроков, на переменах и даже на выходных. Подкосили тренировки только походы по врачам… — Прости, Чимин, но центр уже занят Чонгуком. Хосок чешет затылок и обеспокоенно смотрит на выступающие ключицы и оголенную шею Пака, невообразимо тонкую, с ярко проступающими голубыми венками. Чимин еще до каникул выбыл из секции на практически целый месяц. Выступление — важная часть вечера. На Хосока рассчитывает заведующий секцией и директор: на праздник придут многие высокопоставленные лица из министерства образования. Нельзя ударить в грязь лицом. Чонгук, несмотря на то, что первогодка, быстро постиг основные движения, схватывал все налету и уделял тренировкам достаточно времени. Он учился в США и уже там был весьма опытным в танцах. Хосок просто не мог сделать выбор не в его пользу. — Знаешь, ты выглядишь как-то нехорошо, может, тебе следует еще отдохнуть? — А если я буду лучше, чем он? Хосок-хен, пожалуйста, — молит Чимин, глядя преданно на старшего. Хосок чувствует, что это бесполезно. Чонгук слишком хорош. Чимин, даже несмотря на свою ретивость и старательность, не сумеет его превзойти. К тому же времени осталось не так уж много. У Пака нет шансов. Абсолютно. — Хорошо, — все равно дает согласие Чон: глядеть на Чимина физически больно. — Сегодня тренировки нет, но Чонгук занимается каждый вечер. Можешь попросить его обучить тебя движениям. Чимину не хочется учиться у Чонгука. Он знает его урывками: талантлив и неописуемо красив. Чонгук мускулистый и в меру слащавый, с отличным тренированным телом, запоминающимся лицом и милейшим нравом. Он один из лучших друзей Тэхена, к которому Чимин изначально испытывал легкую, но весьма явную неприязнь. Чон быстро снискал симпатию у Хосока, без проблем вошел в круг Тэхена, отлично танцевал, нравился даже старшеклассницам, а еще прекрасно пел, частенько демонстрируя свое мастерство в душевой и во время перерывов. Чимин старался не думать об этом мистере совершенство, но сейчас отказаться от этих мыслей было невозможно. Ему придется просить у него помощи. Чимин решается пойти к нему через три дня. Чонгук ошивается в зале, истекает потом и мужественностью, ловко выплясывает перед зеркалом, оттачивая и без того безупречные движения. Чимин стоит у стены и смотрит время от времени за его тренировкой. Танец Чона невероятно хорош: прекрасные плавные движения, восхитительное чувство музыки и полная гармония. Пак кусает губу, волнуясь, что не сможет заучить такой танец быстро. Не получится у него моментально. Выглядит даже отсюда сложно. А их еще и три! Это значит, с Чонгуком придется общаться долго. Не радует совсем. — Хен, ты чего-то хотел? Музыка останавливается. Чонгук бредет расслабленно к противоположной от Чимина стене. Кожа на руках и открытом участке шеи сияет от пота, переливаясь под искусственным освещением. Он выуживает из сумки бутылку, пригубливает жадно, делает пару больших глотков, затем лениво потягивается и усаживается на пол, разминая мышцы. Чимин медлит с ответом. Чонгук не торопится получать объяснения. Смотрит на старшего и удивляется: хен стал сильно мельче и тоньше. Чон вспоминает, что и когда он вступил в секцию, Пак не был обладателем рельефных или пышных форм, у него была весьма умеренная мускулатура и легкий дефицит веса, но не критично и смотрелось даже красиво и как-то аристократично (а по секретным словам старших, раньше форма Пака не уступала сегодняшней форме Чонгука). Сейчас же худоба Чимина явно отдавала какой-то болезненностью, ненормальностью. Его словно мучали, истязали. Лицо особенно сильно изменилось, кожа землистого оттенка натянулась на череп и выглядела жутко. Единственное, что осталось от Чимина прошлого — это глаза, до сих пор горящие каким-то неистовым желанием и полные губы, правда, в весьма плачевном состоянии: потрескавшиеся, ободранные, с пятнышками запекшейся крови. Такой вот Чимин совсем не вызывал в Чонгуке теплых эмоций и прежней симпатии. Скорее что-то отдаленно напоминающее тревогу. — Я бы хотел выучить движения, — слабым голосом проговорил Пак, стараясь не смотреть на Чонгука. — Так ты, правда, хочешь отнять мое место в центре? — усмехнулся Чон, который был уже наслышан о желаниях старшего. — Сомневаюсь, что у тебя это выйдет, хен. — Еще посмотрим, — твердо отвечал Чимин. Попытка Чонгука подорвать уверенность Пака наоборот придала ему силы и огня: он ужасно захотел поставить на место заносчивого новичка, показать ему, что нет ничего невозможного и место в центре по праву должно быть за Чимином. Чон не расстроился своей неудаче, а наоборот позабавился. Ему импонирует дух соперничества, ведь он мотивирует совершенствоваться, оттачивать мастерство, а не стоять на месте. Движения очень сложные. Чимин знал, что будет нелегко, но не предполагал, что настолько. Много резких движений, непростых связок, абсолютно головокружительных выпадов, так еще и все так быстро. Нереально. Чимин и четверти не выучил, а уже устал, вспотел и немного умер, согнувшись пополам. В голове стелется густой туман, а картинка перед глазами скачет, волнуется и размывается. Чонгук продолжает танцевать, а Чимин опускается на колени, хватается за пол и дышит, глубоко дышит, пытаясь прийти в норму. Сердце, кажется, сейчас вырвется из груди. Аж в ушах стучит. Голова тяжелая и тело болит. Чимину впервые так плохо от тренировки. Он готов поклясться, что это — самая настоящая агония. Никогда ему не было так небывало плохо. — Хен, ты в порядке? — интересуется Чонгук, не отрываясь от танца, продолжая смотреть на себя в зеркало и лишь украдкой поглядывая на скорчившегося Чимина. Пак кивает. Голос не подать. Сложно. Дыхание так и не восстановилось, как и сердечный ритм. Неужели мама права и Чимин действительно загоняет себя в могилу? — Ты обедал сегодня? — младший прервал танец и подошел к Чимину, присаживаясь рядом с ним на корточки. — Кажется, что у тебя совсем нет сил. Для тренировки надо хорошенько кушать, понимаешь? Чимин вновь кивает. Он знает, что для тренировки надо кушать. Но он сейчас на диете. Ему осталось чуть-чуть. Вот немного. Пара килограмм. Обидно будет все бросить сейчас, когда только все стало получаться. Но для тренировки нужны силы. Много сил. Надо есть. Хорошо есть. Чимин думает, что теперь будет съедать перед занятием рис и три кусочка шоколада. Это даст ему энергию, а лишние калории быстро сбросятся во время тренировки. — Может, пойдем вместе поедим? — вдруг предлагает Чонгук. — Несмотря на то, что ты хен, я заплачу. Наверно не стоило соглашаться, но Чимин посчитал это отличным шансом сблизиться с Чонгуком и узнать больше о танцах. Может, тот поделится какими-нибудь секретами или еще что-то вроде этого. Это отличный шанс. Прекрасный. Нельзя его просто так потерять. Они заканчивают тренировку пораньше и вместе идут в кафе. Чонгук говорит Чимину, что тот может брать все, что хочет. Пак оглядывает скрупулёзно меню, подсчитывает калории, присматривает себе салат попроще, где нет масла, соли и всего такого, что может спровоцировать набор веса. Чонгук замечает, с каким сосредоточенным выражением лица Чимин выбирает себе салат, словно бомбу обезвреживает, а не ужин выбирает. В итоге Пак называет какую-то совершенно непитательную и дешевую ерунду. Вместо сока, газировки, чая или кофе просит стакан воды. Даже официантка смотрит косо. Тогда Чон решает вмешаться. — Слушай, если ты так сильно экономишь, переживая о моих деньгах, то не стоит. У меня хватит оплатить нормальный обед. — Да нет, просто я на диете, — признается смущенно Чимин. — Ты? — давится воздухом Чонгук. — Все ясно. Принесите ему то же самое, что и мне. Девушка-официантка кивает, записывая, одаривает Чонгука солнечной улыбкой и уходит. А Чимин взволнованно глядит на Чона, дожидаясь объяснений. — Не нужна тебе диета, Чимин-хен. Ты и так худой. Хватит. Серьезно. Если хочешь место в центре, то прекращай. Тебе сил не хватит, если будешь только листья шпината жевать. Еда — главный враг счастья. Официантка ставит перед Чимином поднос. На нем глубокие миски. На них еда. Вредная, вкусная, сочная. Еда. У Чимина скапливается слюна и начинается морская болезнь. Он уводит взгляд в сторону, пока официантка мило беседует с Чонгуком. Тот заказывает себе молочный коктейль и спрашивает у Пака, что хочет он. Старший растерянно хлопает глазами. В ноздри бьет густой запах мяса и зелени. Он только и может, что безвольно двигать пересохшими губами. Потом официантка уходит, стуча каблучками, а Чонгук тут же принимается за еду. Чимин медлит. Берет палочки, но и не думает прикасаться к черной чаше с мясом, рисом и душистой зеленью. Пахнет это все выше всяких похвал, выглядит сочно, очень аппетитно, мясо нежное, светло-красного цвета, еще и рифлёное и такое заманчивое. На весах оказываются две мечты. Два страстных желания. Красота и признание. Чимин не думал, что ему когда-то придется выбирать. Ради этих вещей он жил, и сейчас, оказавшись в таком положении, не мог сразу сделать выбор. Слишком тяжко. Кажется, что эта тарелка может разрушить всю его жизнь. Просто одним махом стереть все достижения и вернуть в то время, когда за спиной был смех, в глаза — саркастичный тон и болезненная шутка. Чимин не хочет возвращаться туда, где он посмешище. Он хочет остаться тут. — Почему ты не ешь? — с набитым ртом интересуется Чонгук. — Я не очень голоден, — лжет Чимин. Только слова слетели с его губ, как забурчал живот, протестуя. Он очень голоден. Ужасно голоден. Давно голоден. Чонгук усмехнулся, продолжая уминать свою порцию. — Тебя в центр в таком состоянии никто не пустит, — проговорил Чон. — Я бы даже на сцену не пустил. Это задевает. Чимин понимает, что Чонгук прав. В нынешнем состоянии его не пустят. Надо набраться энергии и выучить все движения. Надо постараться хорошенько. Чимин повторяет про себя, что это все необходимо, чтобы засиять, как Хосок, чтобы оказаться в центре внимания и обрести необходимое признание. Надо только внимательно следить за весом и все будет чудесно. Все будет отлично. Чимин справится. Все выйдет. Он берет палочки и начинает есть. Очень медленно. Опасливо. Долго-долго пережевывая, чтобы лучше усвоилось. Чимин не замечает, как внимательно смотрит на него Чонгук, который даже отложил палочки. Пак сосредоточен на своей порции. Он смотрит на мясо, рис, зелень, густой соус. Ест по чуть-чуть. Какая-то ужасно большая порция. Такую вообще реально съесть? Чимин поглядывает на полупустую миску Чонгука. Да, вполне реально. Но не для него. — Слушай, хен, ты действительно очень худой. Чимин перестает жевать и поднимает глаза на Чона. — Спасибо, — растерянно благодарит. — Не сказал бы, что это комплимент, — вздохнул младший, вновь принимаясь за свою миску. — По-моему, у тебя проблемы. Чимин проигнорировал такое смелое заявление Чонгука, сделал вид, что ничего не услышал, но губы Пака на секунду дрогнули и Чон заметил это, делая для себя пометку, что хен намеренно избегает этой темы, потому что воздушный замок его иллюзий может в любой момент времени начать трещать по швам. Старший так и не смог полностью расправиться со своей порцией, поэтому на помощь пришел все еще чертовски голодный Чонгук. Чимину пришлось дожидаться его, молча разглядывая и искренне поражаясь, что даже в таком неприглядном виде Чон продолжал быть симпатичным и притягательным. Он ел почти как поросенок, но девушки растекались в трогательных улыбках, наблюдая за ним. Пак тоже поймал себя на мысли, что это все выглядит очень мило и забавно. Даже улыбнулся, когда младший испачкал соусом футболку. Чимин после посиделки захотел проводить Чонгука, как добросовестный хен, но тот вежливо отказался, ссылаясь на то, что время еще не такое позднее, светло и он уже взрослый парень — сам до пункта назначения доберется. — Надеюсь, что ты будешь стараться, — на прощание сказал Чонгук, сверкая глазами. Чимин сразу понял, что дело не только в танцах. Чонгук оказался суровым и требовательным тренером, совершенно не готовым идти на компромиссы. Он ставил цель на день, которую Чимин, как бы ему плохо не было, должен был осилить. Поначалу у Пака не выходило выполнить и половины поставленной задачи, поэтому Чон начал давать ему необычные штрафы, которые заключались в поглощении протеиновых коктейлей и батончиков. Чимин не хотел, но понимал, что надо: Хосок-хен ежедневно спрашивал у Чона, как дела с подготовкой, и тот только пожимал плечами, потому что положительного от тренировок было мало. Чимин начал есть. Он постоянно сверялся с таблицей калорий и перед едой выпивал один стакан воды на всякий случай, чтобы случайно не переесть. Мама не могла нарадоваться: он шел на поправку. На очередном приеме у врача тот сильно удивился, потому что вес Чимина поднялся на целых три килограмма. Он сказал, что эту позитивную тенденцию необходимо поддерживать, поэтому Чимин должен ходить на групповую терапию. Чимин сказал твердо, что никуда не пойдет. Ему врачи не нужны и встречи с ему подобными тоже. Он чувствует себя отлично. Вес поднимается. Проблемы нет. Ее только все выдумывают и заставляют Чимина сомневаться в своей адекватности. — Анорексия — не та болезнь, которая пройдет в мгновение ока. Ты должен это понимать. Ты по-прежнему нуждаешься в помощи. Возможно, тебе будет лучше лечь в больницу, где ты получишь комплексное лечение и тогда… Чимин просто молча встал и вышел из кабинета. Вслед ему кричала взволнованная мама, прося вернуться ради его же блага. — Я тебе сказал: никаких больше врачей! — кричал отец семейства, размахивая руками. — Ты видела, сколько стоит прием? В больницу? С ума сошла? Я тебе деньги печатаю, что ли? То, что он тощий, не значит, что он больной! — Ты не понимаешь, он болеет! Разве ты не видишь? Твой сын умирает! — Я вижу, что моя жена сходит с ума! — кричал он. — Навыдумывает болезней, и лечить их давай! Нет никакой анорексии! Это болезнь тупоголовых девчонок! Оставь Чимина в покое, идиотка! Мама схватилась за стол. Лицо ее было красным, а из глаз бежали слезы. Она мычала от своего бессилия и царапала короткими ногтями обеденный стол. Отец вышел из кухни и устроился в гостиной, включая телевизор. А она упала на пол, разрываясь в рыданиях. Отец только увеличил громкость, чтобы не слушать ее очередную глупую надуманную истерику. На очередную вечернюю тренировку Чонгук принес в зал весы. — Вставай, — скомандовал он Чимину. Пак без задней мысли встал на весы. Он и сам хотел знать, сколько сейчас весит. — Так, выпрямись и жди. Чимин стоял прямо, выжидая, потом Чонгук сказал «все», взял весы и положил в картонную коробку. — И сколько я вешу? — невинно поинтересовался старший. — Это неважно. — То есть «неважно»? — Я это сделал для себя, — объяснил Чонгук. — У тебя дома весы есть? — Нет, их еще папа разбил. — И правильно сделал! — улыбнулся Чонгук. — Ты сколько раз в день ешь? Чимин соврал, а Чон не поверил, тут же обличив во лжи и развернув лекцию о том, что не любит работать с лжецами: они доставляют только проблемы. Поэтому Паку пришлось сделать чистосердечное, чтобы утолить интерес младшего. Тогда он спросил, что Чимин ест, что любит, что не любит. Вопрос был простым, но Пак завалил. Он не знал, что ответить, кроме как «ничего не люблю». Конечно, он солгал, но не потому, что хотел обмануть, а потому что желал убедить именно себя, что ничего не любит, еда ему противна и вовсе не нужна. Он не ее пленник! — Чимин-хен, еда — не враг. Это жизненная необходимость. Надо хорошо питаться, чтобы расти, развиваться. Ты же должен это понимать. Чимин кивнул. — Теперь мы будем есть вместе, — твердо объявил Чонгук, — завтракать, обедать, ужинать. — Это еще как? — изогнул недоверчиво брови Чимин: они жили довольно далеко друг от друга, и это было физически невозможно. — Просто, будем делать друг другу видео-звонки, и я буду следить, чтобы ты хорошо кушал. — Зачем это тебе? — изумился Пак. — Мне нравилось, как ты танцуешь, Чимин-хен, — признался Чонгук. — Ты отличный танцор и у тебя невероятный потенциал. Я хочу выступить с тобой. Мне кажется, это было бы весело. К тому же ты так стараешься, хотя у тебя и сил-то нет. Это вдохновляет. Ты невероятен, хен. Чимин никогда не слышал о себе таких теплых слов. Чонгук сказал все это легко, а еще так искренне и беспечно. А Чимин даже ответить не смог, одарив Чона только тишиной, которой он не удивился, словно и ожидал, что Пак ничего ему не ответит. Младший встал у зеркала, разминая плечи, а Чимин оцепенел, вглядываясь в фигуру Чонгука и ощущая, как быстро-быстро бьется в груди его собственное сердце. Чонгук всегда был хорошим. Чимин это частенько отрицает, потому что немного завидует мастерству, таланту, красоте, признанию. Но он действительно всегда был хорошим. Пак помнит, что Чонгук был в числе тех, кто его поддерживал. Чимин однажды показывал свой собственный только-только выученный танец, он уже тогда сидел на диете и очень переживал, что может получить негативную реакцию или гробовую тишину, но Чон был одним из тех, кто хлопал в ладоши и поддерживал: «все отлично, хен!», — звонко звучал его голос. Это придало Чимину уверенности и счастья. Чимин хорошо относился к Чонгуку, когда тот был немного зажат и боялся старших, но после того, как он влился в коллектив благодаря своим талантам, после того, как снискал всеобщее одобрение и признание, Чимин отвернулся от него, начав игнорировать. Но Чон даже тогда, несмотря на поведение хена, относился к нему с теплотой, здоровался, прощался, помогал убирать студию и одалживал свою воду и полотенце. Теперь Чимин знает, что он вел себя, как полный придурок. А все из-за зависти! Из-за такого жалкого чувства. Пак клянется, что больше не будет завидовать. Все. С него хватит этих губящих чувств. Он должен прекратить быть кем-то, кем не является. Он будет самим собой. Будет любить себя таким, какой он есть, и не будет постоянно оглядываться по сторонам, пытаясь соответствовать чужим стандартам. Им будут восхищаться, как Пак Чимином. Думая об этом, Чимин почему-то расплакался. Ему показалось, что он открыл для себя целый новый мир, который пестрил немыслимыми красками и только и ждал, когда он начнет его изучать. — Прости за мое поведение, — извинился Чимин перед Чонгуком во время очередной тренировки. — Я вел себя ужасно, прости. Чонгук только улыбнулся. Да. Он уже давно простил. А Чимин вдруг осознал, что еще ни с кем ему не было так хорошо. В программу вечера входило три танца. Чимин рассчитывал на центральное место хотя бы в одном. И вот во время очередного собрания было принято решение, что Чимин или Чонгук займет центр в одном из танцев. Кто — решит время и подготовка. Это будет соперничество двух лучших танцоров за место! Чон возразил, что он уже в одном танце занимает центр, поэтому можно отдать место Чимину, но Хосок напомнил, что это сложный танец и нужно выглядеть максимально эффектно. Чимин покраснел, понимая, что подразумевает под этим Хосок. — Мои движения лишены энергии, — вздохнул печально Чимин. Они вновь остались с Чонгуком после тренировки и уже закончили репетировать все три танца, а теперь сидели на полу, попивая персиковый чай, поедая печенье с ванилью и переговариваясь. — Глупости, хен, просто тебе надо еще немного потренироваться, у тебя все отлично получается. Чимин только усмехнулся, разглядывая себя в зеркале. Сейчас он ел уже более спокойно, вернулся нормальный цвет кожи, показались не только кости, но он все же сохранял некоторые ритуалы: пил воду перед трапезой, не ел очень калорийных продуктов, избегал сладкого и частенько жалел о том, что слишком много ест. Однажды он поделился своими мыслями с Чонгуком и тот запретил ему так думать, потому что Пак до сих пор не мог осилить в кафе миску с мясом и рисом целиком, отдавая ее Чону. Что-то щелкнуло в мозгу Чимина, пока он на себя смотрел. Что-то нехорошее. Вновь вспомнился статный и до невозможности прекрасный Тэхен. Через зеркало Чимин видел в своей руке откусанное печенье. В этом не было ничего особенного. Это же просто печенье, купленное Чонгуком в магазине, но Чимина это испугало. Он разжал руку, и оно упало на пол, раскрошившись. — Ну, хен, нам же придется убирать, — удрученно отозвался Чонгук, садясь рядом с хеном и собирая крошки. Во рту Чона тоже было печенье. Чимин не мог оторвать от него взгляд. Младший понял, что с Паком что-то не так и поднял на него глаза. В этот момент Чимин захотел почему-то убежать. Ему вдруг стало очень тяжело и сложно. Он чего-то сильно испугался, но не мог объяснить чего. Страх просто напал и утянул в омут. Чонгук вытащил печенье изо рта и спросил, что не так, но до Чимина не доходили его слова. Он дрожал. А по выражению лица был вот-вот готов расплакаться. Чимин понял, что надо бежать, попытался дернуться и встать, чтобы скрыться от проблем, от зеркала, от самого себя. Он по-прежнему ненавидит себя. Чонгук не дал. Не отпустил. Схватился руками за лицо хена и коснулся своими теплыми губами его. Это был первый поцелуй Чимина. Поцелуй со вкусом ванили. Пак и не заметил, как закрыл влажные глаза, обнял крепко Чонгука и начал отвечать. Чимин никогда не думал о любви. Он даже и не предполагал, что его кто-то может полюбить. Для начала, он считал, надо стать кем-то, приобрести что-то такое, что будет пленять. У Чимина этого не было отродясь, но Чонгук уверен, что есть и было всегда. Он говорил нежно и тепло, утирая слезы хена рукавом толстовки. Это было странное, сбитое признание. Чон не готовился и вывалил все экспромтом. Он думал еще подождать, но Чимин был слишком милым и он не смог устоять. Чонгук предупредил, что не торопит с ответом на свои чувства, но Чимин сразу сказал «да». В итоге они начали встречаться. Чимин не представлял даже, как это — «встречаться». Чонгук тоже мало знал об отношениях: все его знания заканчивались американскими романтическими комедиями. Они решили действовать методом проб и ошибок. Впрочем, это устраивало их обоих. Несмотря на то, что они начали встречаться, в их отношениях мало что поменялось: они по-прежнему звонили друг другу во время завтраков и ужинов, обедали вместе, ходили на тренировки, занимались вместе, иногда зависали друг у друга дома, играя в игры и просматривая фильмы. Только время от времени показывались различия. В моменты полного уединения, когда заканчивались темы для разговоров, танцы надоедали, а близость соблазняла. Они целовались, обнимая друг друга, трогая аккуратно, изучая с интересом. Такие моменты были редки, но для обоих безумно ценны. Обычно это происходило в темноте, когда Чонгук оставался на ночь у Чимина. Под одеялом в объятиях друг друга они проводили всю ночь, а утром никто не мог их разбудить… Однажды Чонгук заметил, что Чимин теперь выглядит куда более здоровым и привлекательным. Пак и сам чувствовал себя лучше: теперь он мог заниматься, не падал в обмороки, и наконец, его перестало знобить. Он был счастлив. Каждый день его начинался с разговора с Чонгуком и заканчивался этим же. Они говорили обо всем на свете, они могли делать вместе абсолютно все. Чимин рассказал Чонгуку о своей болезни. Впервые он назвал анорексию — болезнью, а не выдумкой врачей. Чон крепко его обнял и устроил чуть ли не настоящий допрос. Пак рассказал все. Начиная от своих стремлений быть красивым (он не стал упоминать Тэхена) до предложенного лечения в больнице. — И почему ты не хочешь в больницу? — Там дорого, Чонгук-а, — улыбнулся Чимин. — К тому же со мной же уже все хорошо, верно? Не совсем. Порой на Чимина накатывало то странное всеобъемлющее чувство ненависти к себе, своему весу и еде. Тогда Чонгук спешил на помощь, но иногда и его уговоры не работали. В Паке словно что-то ломалось в тот момент, выходило из строя, вылетало со скрежетом и он превращался в какого-то совершенно незнакомого Чонгуку человека. Чон только и мог, что сидеть у его кровати и говорить, что он — хороший, милый, добрый, его. Что он любит и что никогда не оставит. У Чимина от этого постоянно наворачивались на глаза слезы. Он и не мечтал, что кто-то сможет так полюбить его. Чимину казалось, что теперь их счастье с Чонгуком будет вечным. Долгим-долгим. Именно когда тебе начинает казаться, что все хорошо — грядут проблемы. Чимин заболел прямо перед выступлением и в итоге не смог занять завоеванный им центр. Чонгук написал ему уйму утешительных смсок, но легче от этого не стало. Он очень хотел попасть на сцену, но не вышло. Грипп и температура под сорок. Что за конченый неудачник… С этого началась лавина проблем. Чимин вылечился и вроде бы даже смирился с тем, что не смог оказаться на выступлении. Он относился к этому с улыбкой и даже ни о чем не жалел. Однако фотографии на стенде в школе все же задели. В тот день в школу приезжали репортеры и в одной из местных газет напечатали большую цветную фотографию. Чонгук в центре. Знакомая улыбка. «Я могу вот так, а можешь ли ты?» Нет, не могу. Чимин в расстроенных чувствах зашел в класс, сел на свое место и погрузился в безрадостные размышления. Чонгук ему об этом ничего не говорил. Наверно не захотел расстраивать. — А вы слышали про Тэхена-оппу? — донесся до Чимина писклявый голос одноклассницы. — Его видели в торговом центре с Чонгуком! — С тем милашкой, что был на концерте? — воскликнула другая девушка. — Да! Боже, он так был хорош, правда? Все согласно загоготали. — Они очень близкие друзья! Я даже фото в инстаграме Тэхена-оппы видела. Сейчас покажу! Девушка тут же достала смартфон, немного помагичила и показала фотографию скопившейся вокруг нее своре девушек. — Он такой милый! — Посмотрите на подпись! «Мой драгоценный тонсен»! Они так близки. Девушки миленько захихикали, а Чимину резко захотелось оглохнуть. Если подумать, то Чонгук никогда особо не говорил о Тэхене. Чимин знал, что они лучшие друзья. Пару раз, когда они лежали с Чимином в его комнате, Чон рассказывал ему всякие забавные истории о нем и Тэхене. Он отзывался о нем очень хорошо и мечтал, чтобы тот когда-нибудь стал актером. Если поумнеет, конечно же. А не влюблен ли он в него? Чимин об этом никогда не задумывался. Чонгук же ему признался. Разве это не значит, что он любит именно его, а не Тэхена? Тут на Чимина пало болезненное прозрение: а что если Тэхен отверг его, и Чон просто нашел себе человека попроще? Чимин же дурачок, доверчивый и влюбчивый, ему пару хороших жестов — он тебе горячее сердце. Чонгук мог просто воспользоваться этим. Тэхен лучше, красивее, привлекательней, милей. Конечно, Чонгук не мог в него не влюбиться. Как может быть иначе? Такие люди и созданы для того, чтобы в них все влюблялись. Он же не кто-то вроде Чимина. Пак понимает, что все это может быть скороспелыми фантазиями. Это не факты. Только лишь догадки. Надо добраться до истины. Узнать наверняка. Но Чимин не знает, как это сделать. Он даже не знает к кому обратиться. Юнги кажется надежным, но не хочется, чтобы он знал, что Чимин в кого-то влюблен. К тому же что-то подсказывало Паку, что Мин в отношениях разбирается не особо. На помощь пришел интернет. Чимин вбил в поисковик, и полез бродить по сайтам, купаясь в самых безумных советах. Неадекватных рекомендаций было куда больше, чем нормальных, но Чимин приглядел парочку достойных советов, которыми действительно можно было воспользоваться. Одним из простейших был разговор по душам. Но Чимин понял, что не сможет спросить напрямую: а тебе нравится кто-то кроме меня? Слишком больно и невыносимо от такой мысли. Тогда Пак и нашел весьма специфичный, но, как ему показалось, действенный совет: «Займитесь сексом, если сомневаетесь в любви вашего партнера. Скажу точно, что если человек не нравится, то переспать с ним будет нереально. Это, кстати, первый звоночек для тех, кто находится в браке: не хочет секса — значит, точно получил его где-то на стороне». Чимин принимает очень непростое решение. — Вечером у тебя? — переспрашивает Чонгук. — Хорошо. Только мне домашнее задание нужно сделать. Вечер тянется напряженно. Чонгук погружен в домашнее задание и глупое шоу, идущее по телевизору. Чимин сидит рядом как на иголках. Сейчас очень важный момент для их отношений. Пак чувствует, что должен, просто обязан убедиться в том, что Чонгук его действительно любит. Только его. Страшно делать такое. Пак сам понимает, что не готов, но ради их отношений с Чоном, ради их общего счастья он готов рискнуть всем. Они сидят в комнате. Чонгук сидит на полу, оставив домашнее задание. Теперь его интересует только шоу. Чимин решает, что пора. Спускается на пол и обнимает Чонгука, прижимается к нему всем телом, губами дотрагивается до шеи. Чон смеется — ему щекотно, и он пытается уйти от ласк старшего. Но Пак и не думает сдаваться, продолжая осыпать поцелуями шею и подбородок, а затем впиваясь в губы и заваливая на пол, седлая мощные бедра. Чонгук отвечает активно. Водит руками по телу Чимина игриво. У него все, как всегда. Но у Чимина не так. — Ты сегодня такой напористый, — говорит Чон, отрываясь от поцелуя. — Что с тобой? Но Чимин не слушает, опять целует в губы, заставляя замолчать и забыть обо всем. Они долго так лежат, упоительно целуясь, обмениваясь невинными ласками. В какой-то момент Пак решает, что достаточно и хватается за джинсы Чонгука, пытаясь их расстегнуть и стянуть. Не выходит. Чон тут же отталкивает Чимина, останавливает его руку и в полном непонимании глядит на хена. — Ты чего удумал? — взволнованно спрашивает. — Давай займемся сексом, — говорит Чимин. — Прямо сейчас. Я буду снизу. Давай, Чонгук-а. Чимин думал, что Чон согласится. Он был практически в этом уверен. Те признания казались ему настоящими. Слова Чонгука он всегда считал истиной. Тот бы его не обманул. Чонгук хороший, он бы не стал так поступать со старшим. Ему бы совесть не дала, не так ли? — Нет. Холодно и твердо. Чонгук скидывает с себя Чимина и встает. Старший просто не верит. Он сказал «нет». — Почему?! — кричит Чимин, пугая Чона своим громким голосом. — Что значит «почему»? — изумляется Чонгук. — Я еще не готов к этому этапу отношений. И я даже еще не мылся. — Ты просто ищешь оправдания! — злится Чимин, вскакивая. — Скажи прямо, что ты меня не хочешь! — Чимин-а, о чем ты вообще? Конечно, я думаю и об этом аспекте наших отношений, но сейчас я к этому не готов. Зачем нам торопиться? Чонгук сказал все своим теплым, звучным и уверенным голосом. Словно готовился к такому повороту. Он улыбнулся и добавил, что у них все будет, но чуть позже. Скоро экзамены, к тому же Чимин не так давно выздоровел, а еще скоро будет спортивный фестиваль. И вообще у них вся жизнь впереди, они все успеют попробовать. Чонгук попытался взять старшего за руку, но тот ее одернул, сделав шаг назад. — Ты мне лжешь, — процедил Чимин, разгневанно глядя на Чонгука. В тот момент в Чимине лопнул пузырь гноя. На него накатило неведомое доселе отчаяние и гнев, которые выбросились наружу, окатив ни в чем неповинного Чона, который стоял, широко раскрыв глаза. Чимин всегда таился, всегда подавлял, всегда прятал. Так нельзя. Если долго сдерживать что-то, долго пытаться спрятать этот пульсирующий ком чувств, то однажды не хватит сил его сдержать, и он звонко лопнет. Именно так произошло с Чимином. — Когда ты собирался мне рассказать о газете? Никогда, да? Ну конечно! Ты же оказался в центре! Ты отобрал мое место! — Чимин, при чем тут это… — Если бы тебя не было, то место было бы точно моим. Это все из-за тебя. Все тебе потакают, поддерживают. А знаешь, ты не лучше! Ни разу не лучше! Я… я вообще… Горечь Чимина не знала конца и края. Она обнажала свои уродливые кости. Она показывала всю эту гниль, кипящую в Паке, от которой он так и не сумел избавиться, которую он так и не смог забыть. Чимин завидует. Всегда и всем. Это то, без чего он не может жить. Неважно кому. Каждому. Потому что Чимин другой. Потому что он несовершенный. Потому что как бы он ни пытался, он все в том же болоте. Утопает день ото дня. Он все пытается достичь чего-то, но не выходит ни черта. Одни неудачи. Одни проигрыши. Одни обиды. Он очень-очень ненавидит себя. — Ненавижу тебя! Смысл слов доходит до Чимина, когда он видит слезы в уголках глаз Чонгука. Извинения застревают в горле, а Чон утирает влажные глаза. — Я такого от тебя не ожидал, — качает головой младший. — Значит, вот так? Ну, хорошо. Даже отлично. Чонгук молча собирает вещи, пока Чимин стоит как истукан, наблюдая за его действиями и не в силах выговорить и слова. — Прости уж, что отобрал твое место, — говорит печально Чон на прощание. — Не провожай. Вот все и кончено. Чимин опускается на колени. А он-то сам его любил? Чимин не спит ночь, но идет в школу, а потом и в секцию. Он волнуется. Но Чонгук приветлив и выглядит счастливым. Пака игнорирует. Поделом. Чимин чувствует, как в груди разрастается дыра. Очевидно, что во всем виноват он один. Это он все испортил. Тэхен дружелюбный. Тэхен никогда не злится. Тэхен улыбается и всех поддерживает. Чимин наблюдает за ним, как загипнотизированный, как когда-то в прошлом. Ему необходимо измениться. Надо быть как Тэхен. Надо переродиться и стать, как он. Все начинается сначала. Чимин считает калории. Оборачивает тело пищевой пленкой перед тренировками. Пьет больше воды. Чонгук улыбается широко. Его собираются взять на региональные соревнования по танцам. И Хосока тоже. А Чимина не было на том празднике. Никто не увидел, никто не заметил. Поделом. — Чимин, мне кажется или ты похудел? — осторожно интересуется Юнги. — Глупости, хен. Калорий слишком много. Чимин устает от цифр, подсчетов. Очень-очень много. Весов по-прежнему нет. Чимин смотрит на себя в зеркале и видит только жир, только уродство, только недостатки. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Ему срочно нужно худеть! Во вторник Чимин заменяет еду водой, а вечером в среду происходит срыв. Это произошло спонтанно. Пак просто пришел на кухню, попил воды, открыл дверцу холодильника и пропал. Он никогда еще не испытывал такого невероятно сильного голода. Даже голодая неделями, он не чувствовал такой чудовищной жажды. Словно дикий зверь набросился на него. Чимин ел, ел, ел и никак не мог остановиться. Голод не проходил, не исчезал, а только нарастал, становился страшнее и ужасней. В итоге Чимину стало плохо и начало тошнить. Только тогда голод отошел. «Анорексия часто идет под руку с булимией» Чимин еще сильнее возненавидел себя. Жизнь превратилась во что-то ужасное, во что-то невообразимое, калейдоскоп ужасов и уродства. Теперь Пак то голодал, то впивался в еду, как ненормальный. Есть было невозможно. Один кусочек вел к неконтролируемой вспышке голода. Чимин насыщался до рвоты, до отвращения, до крайней степени ненависти к самому себе. Но он так и не смог взять это чувство под контроль. Пак попытался огородить себя от еды, забить себя учебой и танцами, забить чем угодно, но только не едой. Она стала страшнейшим врагом, ужаснейшим кошмаром. Во снах Чимина не было крови, не было ужасов, кишок и монстров, там была еда. Он ел. Становился шире, пока не лопался, как надутый шар или мыльный пузырь. Чимин снова стал очищать желудок после приемов пищи. Он помнил, что так было в самом начале. Он вычитал где-то на сайте такой метод борьбы с лишним весом. Пак пообещал себе, что не будет так больше делать. Но опять вспышка голода, опять неконтролируемый аппетит. Два пальца и включенная вода, чтобы мать не слышала. Чимин не знает, сколько прошло времени. Он становится у зеркала в надежде, что стал немного лучше, немного красивей. Нет, не стал. Чонгук никогда не полюбит его. Ненависть Чимина к себе не знает границ, не знает меры. Она рвется наружу и требует формы, требует слова. Чимин кричит в подушку от отчаяния. У него нет слов, которые могли бы описать эту вскипающую ненависть в его груди, которая разрывает ее когтями, отрывает куски мяса. Он никого в жизни ненавидел так сильно, так больно. А ненависть рождает агрессию. Буйную, неконтролируемую, ничем не подавляемую. Чимин не переворачивает комнату, не пытается сравнять ее с землей, потому что знает, что отец голову ему за такое снесет. Чимин делает проще, легче, безобидней. Он берет канцелярский нож и полосит запястье. Быстро проводит лезвием и наблюдает, как красные нити порезов вспухают от капель крови и те под действием силы гравитации несутся вниз, опадая на пол. Это наказание за то, что он никак не может взять себя в руки. Это месть за Чонгука, который слишком для этого добр. Это за то, что Чимин ненавидит себя. Обособленность. Замкнутость. Одиночество. Руки чешутся от порезов. В голове пустота. Только одна мерцающая фраза: «я ненавижу себя». Мама все видит и со слезами на глазах просит у отца что-то сделать. Тот кричит. Чимин в полном порядке. Он кивает. Все в порядке. Мертвые глаза, худоба, длинные рукава и отсутствующая улыбка. — Просто оставь его в покое! — гремит басом отец. Чимин ничего не хочет. Совсем ничего. Все чуть-чуть теряет смысл. Жизнь теряет яркость. Очень хочется спать и молчать. Поэтому он принимает такое решение. — Уйти? — Хосок не верит, говорит громко, взволновано, все смотрят на них. Чимин же смотрит на свои кроссовки. Он устал от этого. — Я понимаю, что ты не смог тогда выступить, но это ведь не значит, что это конец! Чимин, ты отличный танцор, ты не можешь просто так уйти. В голове у Чимина лампочки. Красная и синяя. Красная — ненависть к себе. Синяя — чувство голода. Больше там ничего нет. Они переключаются. Щелк. Щелк. Щелк. — Что происходит? — раздается рядом знакомый голос. Это Чонгук. Появляется еще одна лампочка. Желтая. На ней написано «Чонгук». — Он хочет уйти из секции! — негодует Хосок. — Чимин, ты приложил столько стараний и просто не можешь так просто уйти! На Чонгуке его любимые свободные черные штаны и белая футболка. Чимин не смотрит выше. Скорее всего, Чон ненавидит его. Пак улыбается этой мысли. Потому что он тоже ненавидит себя. У них есть что-то общее. — Чимин-хен, ты слушаешь? — спрашивает Чонгук. Голос звучит взволнованно. Нет. Не слушает. Уходит. А Хосок хватает его за руку. Что-то говорит опять. Очень зря. Порезы болят. Очень болят. А еще не хочется, чтобы кто-то прикасался. Пак толкает хена, вырывается и убегает со всех ног под крики ребят. Еще, кажется, кричит Чонгук: «постой, Чимин-а!». Прошел уже месяц. Чимин понял это только сейчас. Дома никого. Тишина. Пока не хочется есть. Чимин сидит в темноте у своей кровати и смотрит в зеркало напротив. Очень хочется его разбить. И Чимин не о зеркале вовсе. Внутри пусто. А еще страшно. Чимин не знает, что делать, не знает, как с этим справляться, что решать. Ему плохо. Очень плохо. Но никто не сможет его поддержать. Пак вспоминает, как с ним сидел здесь Чонгук, как бережно держал его за руку, как говорил, как помогал. Он все-все испортил. Какая разница, кого любил Чонгук, если он был рядом? Он тратил столько времени, столько сил, столько себя. А Чимин взял и плюнул ему прямо в душу. За это Чимин тоже ненавидит себя. Как много ненависти. Пак устало вздыхает. Как же ее в нем много и вся, до чего забавно, адресована именно ему. От этого хочется плакать, а еще смеяться. Странно. Ведь не очень же смешно? Звонок в дверь. Это отец, у которого, как обычно, нет ключей. Чимин встает и идет открывать. Хотя рановато для отца. Чимин не верит своим глазам. — Привет, Чимин-хен, — приветливо говорит Чонгук. — Привет, — отвечает Чимин, тушуясь и пряча руку с порезами за спиной. — Прости, что без приглашения, можно зайти? Будто бы он может отказать. Первым делом Чимин идет в комнату и надевает толстовку, чтобы скрыть порезы от глаз Чонгука, чтобы не упасть еще больше в его глазах. Чон раздевается в коридоре, а потом заходит в комнату, оглядывая ее внимательно, подмечая, что у Чимина он еще никогда не видел такой бардак. — Я могу сесть? — спросил Чон, указывая на незаправленную кровать Пака. Чимин сел рядом, но на приличном расстоянии, чтобы не нарушать личного пространства. — Ты серьезно намерен уйти из секции? Старший кротко кивнул. Он уже решил. — Хосок-хен сказал, что это так не оставит. Скоро будут конкурсы, и он хочет, чтобы ты выступал. — Он в порядке? — пропустив мимо ушей слова Чонгука, спросил Чимин. — Ты о том, что его толкнул? Не переживай, он даже не упал. Чонгук рассмеялся очень непринужденно. Чимин понял, что давно не слышал его смеха так близко. Он приятный и такой невообразимо родной. От этого защемило в груди. Чимин больше не имеет на это никаких прав. — Чимин-хен, не уходи из секции. Ты очень нужен нам всем. Пак ничего не ответил. — Ты из-за меня хочешь уйти? — вдруг спросил Чонгук. — Я понимаю, что наверно… — Нет, — твердо отрезал Чимин. — Ты тут вообще не при чем. Я только… Я виноват во всем. — Ну, ты же пока не ушел, верно? Оставайся! Будет весело. Новый танец очень крут! Я очень хочу его с тобой порепетировать. Чимин почувствовал, что сейчас расплачется. Чонгук до невозможного хороший. Даже после всего, что сделал и сказал Чимин, он так к нему добр. Это невероятно. Непостижимо. — Ты, кстати, хорошо кушаешь? Мне кажется, ты опять похудел. — Это не важно, Чонгук, — покачал головой Чимин. — Еще как важно! — возразил Чон. — Я вот постоянно думаю о том, как ты кушаешь. Наверно звучит странно, но это так. Когда ем, постоянно надеюсь, что ты не голодаешь, а кушаешь, что тебе нравится и ты улыбаешься. Это предел. Красная черта. Синяя и красная лампочки лопаются. Чимин больше не может держаться. Он вспоминает, как объедался до тошноты, как пил воду, заменяя ей еду, как вызывал рвоту, чтобы не набрать лишних килограмм, как всячески себя истязал, а где-то там сидел Чонгук и думал о том, что он кушает. Чимин закрыл лицо руками, согнулся и разрыдался, как ребенок. Чонгук испугался. Он не ожидал такой реакции, не знал, что делать, но доверился своим инстинктам и бешено бьющемуся от волнения сердцу: обнял Чимина крепко и прижал к себе. Чон гладил Чимина по волосам, успокаивая и без конца приговаривая, что он самый лучший, самый милый, самый дорогой, самый красивый. Чонгук опять признался. Много-много раз. Чимин ни в чем не уверен, кроме одного: Чонгук любит его. Через время Чимин, наконец, успокоился, но выглядел по-прежнему очень грустным. Чон не захотел отпускать его. Они легли на кровать. Пак, как в прошлом, прижался к его груди, а Чонгук гладил его по волосам. Они молчали. Тут слова не нужны. Все очевидно. Они вновь вместе. — Прости меня за ту истерику, — смущенно проговорил Чимин. — За все прости. — Мы просто друг друга не поняли, верно? Когда я пришел домой, я был очень зол, но потом остыл. Я хотел с тобой поговорить, но как-то и не смог подобрать момент. Лучше расскажи мне, что это было? Чимин рассказал. О Тэхене и своей ревности. Об их тайных прогулках и своем сумасбродном решении, которое все разрушило. — Мы с Тэхеном только друзья, я тебе клянусь, — твердо доложил Чонгук, заглядывая в глаза Чимину. — А насчет той тайной прогулки.… Это вообще не прогулка. Не надо было от тебя это скрывать. Я устроился на работу. — На работу? Зачем? Чонгук вздохнул, понимая, что пришел момент все рассказать. Дальше без этого откровения двигаться нельзя. Чон возложил свои руки на плечи Пака и заглянул ему в глаза. — Я хочу, чтобы ты прошел лечение от анорексии. Я знаю, что у вас нет денег, поэтому решил помочь и подзаработать. У меня была накопленная небольшая сумма. Потом я попрошу еще у родителей вместо подарков. Ну, еще ты можешь добавить. Чимин-а, ты болеешь. Я вижу, что тебе нужна помощь, и один я помочь тебе не могу. Я хочу, чтобы с тобой поработал хороший специалист. — Зачем? — только и мог выговорить Чимин, большими глазами глядя на Чонгука. — Потому что я люблю тебя, конечно же, и хочу, чтобы ты был счастлив. Чимин снова был готов расплакаться. Это слишком мило. — Только не плачь, мне больно на это смотреть. Не должно быть секретов. Не должно быть больше преград. Чимин хочет быть откровенным, хочет помочь Чонгуку. Пак давно от этого бегал и заставлял страдать маму, которая высохла от нескончаемых слез о своем единственном сыне. Больше Чимин не может игнорировать их беспокойство и делать вид, что все нормально. Ненормально. Он болен. Ему надо лечиться. — В последнее время я режу себя, — признался Чимин, опустив глаза. — А еще у меня, кажется, булимия. И я ненавижу себя. Чонгук, ты не представляешь, как я ненавижу себя. Я хочу, чтобы ты это знал. Тебе будет со мной очень сложно, поэтому, я пойму, если ты уйдешь, я, правда, не хочу… Чимин поднял на Чонгука глаза, чтобы сказать, что больше не хочет причинять ему боль. А тот впился в его губы, не давая закончить. Чон хотел сказать, что совершенно не важно: больной, здоровый. Чимин, ты просто мой. И я помогу тебе с этим бороться. Они пообещали, что справятся со всем вместе. Чимин оголил свою покалеченную руку, позволяя Чонгуку трогать и обрабатывать. Чон попросил только одного: никогда больше так не делать. Он попросил Чимина звонить ему в любое время, когда появится желание себе навредить, и они будут говорить. Долго-долго говорить, пока Чимин не забудется сном, позабыв о своей боли. Чимин вернулся в танцевальную студию, но ненадолго, потому что Чонгук решил, что врач Паку нужен прямо сейчас. Вместе они поговорили с мамой Чимина, которая только и могла, что плакать и кивать, плакать и кивать, а затем устроила долгий разговор с мужем, который отпирался, но когда сам Чимин сказал: «папа, мне нужна помощь», — сдался, обещая, что они отправятся искать лучшего специалиста. — На две недели, — вздохнул Чимин, заваливаясь на кровать. Они с Чонгуком сидели в его комнате и собирали его сумку. В больнице ему предстояло провести две недели для диагностики. Все это время он сможет видеться с Чонгуком только в единственный выходной день. Да и звонить часто не получится. Это Чимина очень тревожило. Не хотелось расставаться с Чоном даже на эти две недели. — Это не так много, — утешал Чонгук, примеряя у зеркала вещи хена. — Я буду тебе выписывать все самое интересное, чтобы не забыть. Чимин улыбнулся. Звучит весело. — Ты совсем не волнуешься, мне бы так, — усмехнулся Пак. — На самом деле только кажется, что я не волнуюсь. Я очень переживаю. Буду по тебе скучать. Чонгук улегся с Чимином рядом и взял его за руку. Хорошо и безмятежно вот так лежать, держась за руки, и молчать. Очень хорошо. — Знаешь, Чимин, после того как ты выйдешь, как насчет… Чонгук вдруг замолчал. Пак повернулся к нему, выжидая, когда тот договорит, а он вдруг покраснел, как спелый томат, и отвел взгляд. — Ты о чем? — все еще не понимая, спросил Чимин, поднимаясь на локтях. Чонгук от смущения закрыл лицо руками. Почему именно в такие моменты Чимин так недогадлив? Ведь он же тоже парень. Это должно быть очевидно! — Я не понимаю, — озадаченно вздохнул Чимин, тыкая пальцем в плечо Чона. — Ну, скажиии… С Чимином сложно, но без него нельзя. Чонгуку пришлось подавить безумное смущение, убрать руки от лица и, наклонившись к уху Чимина сказать честно и безапелляционно: «я хочу тебя».