Враг прямо за вашей спиной

      — Так значит, машина с пополнением попала под вражеский авианалёт, и в живых остался только ты один? — спросил по пути к кабинету оберштурмфюрер* Вольфганг Брандт, идя вместе с бойцом своей роты.       — Не совсем так. Водитель выжил, троим повезло — их лишь ранило, а потом всех, кроме меня, отправили в госпиталь. Даже до передовой не успели добраться, а уже понесли потери, — ответил на вопрос офицера гренадёр* Бок, моложавый боец, который на вид только вчера окончил школу и встал под ружьё.       Брандт должен был решить один вопрос, но для поддержки он взял недавно прибывшего в дивизию солдата, чтобы познакомиться с ним поближе и понять, кто прибыл под его начало.       — Говорят, мы скоро отойдём то ли в Бельгию, то ли в Голландию. Я тогда ещё за партой сидел, когда наши войска взяли Голландию за пять дней, — продолжил говорить, следуя по светло-коричневому коридору, рослый боец в шлеме, чья тень закрывала глаза, словно густая пелена. — А теперь нас выбивают отовсюду.       — У себя в роте я панику не потерплю. Ты сюда пришёл сражаться и выполнять приказы, а не разглагольствовать, — раздражённо сказал в ответ Вольфганг, на которого мысли о возможном поражении Германии в войне нагоняли страх настолько сильно, что порой офицер вздрагивал на пустом месте или никак не мог заснуть. «Через пару дней это проклятое лето наконец-то закончится. Надеюсь, осенью мы сможем удержать американцев», — итоги летних боёв во Франции совсем не понравились офицеру, однако он ещё умудрялся сохранять веру в победу.       Их дивизия отошла, а рота Брандта занялась охраной железнодорожной станции, откуда в Германию вывозился, пока была возможность, французский уголь.       — Виноват, оберштурмфюрер. Что мы будем с ним делать, когда он расколется? — извинился, а потом задал новый вопрос разговорчивый Бок.       — Я связался со штабом, сказали, раз идёт война, и наш полк уйдёт отсюда, то мы должны расстрелять его сразу после допроса. Никаких формальностей, у нас нет времени для созыва трибунала или ожидания людей из жандармерии или Гестапо. Сами справимся, на то мы и элита. Только признание сказали выбить из него.       Час назад один из офицеров роты Брандта попытался устроить диверсию: унтерштурмфюрер* Фихтнер установил несколько зарядов взрывчатки на вагонах эшелона с углём, однако проходившие мимо путей солдаты вовремя заметили знакомое им лицо и остановили предателя, не дав ему привести бомбы в действие. Изменник действовал непрофессионально, и поэтому его поимка оказалась делом несложным — он даже не стал начинать перестрелку с патрульными, а просто сдал «Люгер» гренадёру, подчинившись его команде с покорностью барана. То ли Фихтнер никого не хотел убивать, то ли понял, что с одним пистолетом у него не было никаких шансов победить трёх бойцов с парой винтовок и автоматом. «Не всех их двадцатого июля* перестреляли, — гневно подумал Брандт, разгневанный появлением среди своих подчинённых предателя. — Не самый лучший эпизод в твоей карьере, не правда ли? Тридцать лет, а командуешь ротой, когда пора подняться на ступень выше».       Больше всего Вольфганга раздражало то, что Фихтнер оказался хорошим офицером, за которым ничего сомнительного не числилось. Унтерштурмфюрер нёс службу без нареканий, неплохо сражался на фронте, руководя действиями взвода, и никто не мог бы подумать, кем он являлся на самом деле. «Скрытый враг. Такие у тебя не на виду, а опасности от них исходит намного больше, чем от волн атакующих на передовой. Твоя спина находится без защиты, а враг подло всаживает в неё лезвие ножа», — Вольфганг раньше слышал об операциях британских коммандос и других диверсантов, более опасных из-за того, что они были неотличимы от немецких военных, а потому офицер представлял себе величину угрозы.       — Оберштурмфюрер, я так и не понял, какова моя роль? — спросил Бок, отличавшийся крепким телосложением.       — А ты посмотри на свой кулак, он с два моих будет. Если Фихтнер станет сопротивляться, то ты отобьёшь мясо, — честно дал ответ Брандт, затем пояснив: — Я не люблю бить людей вне боя.       — Я даже не знаю, — наивный солдат растерялся, что стало хорошо заметно по смене выражения его лица.       — Тебе нужна тренировка. Как ты будешь сражаться?       — Но он не совсем враг.       — А ты уверен? Смеешь мне перечить? Фихтнер — самый настоящий враг, причём очень подлый. Ты бы спал завтра, а этот гад подложил бы тебе бомбу.       — Я понял, извините.       Арестованного офицера разместили в маленьком кабинете без окон. Фихтнер ожидал допроса, неподвижно сидя на стуле при тусклом свете лампы, словно статуя.       — Вы допрашивали когда-нибудь шпионов? — спросил перед входом Бок, нервировавший частыми вопросами командира.       — Не слишком ли много ты говоришь? Ни разу. У нас тут гарнизон слепили на скорую руку. Здесь нет никого из Гестапо или СД*, мы сами по себе.       Помещение, где находился Фихтнер охранял невысокий унтершарфюрер*, подтянувшийся, стоило только в коридоре появиться офицеру. «Раньше отбирали самых лучших, а теперь гребём всех без разбору», — мысленно проворчал Вольфганг, присмотревшись к щуплому бойцу с неказистой внешностью. — «Кто его вообще повысил, хотел бы я знать?».       — Вольно, как он? — обратился к охраннику Брандт, почувствовавший запах бетона.       — Не могу сказать точно. Сидит на месте, будто застыл, как истукан. Не думаю, что вам стоит его опасаться.       — Думаешь? Значит, не уверен? Ладно, — потом офицер повернулся к Боку. — Стой позади меня в темноте. Когда скажу, выйдешь из мрака и врежешь этой сволочи так, чтобы тот аж со стула упал.       — Есть. Оберштурмфюрер, можно будет там покурить? Сильно хочется, прям не могу.       — Ты гробишь своё здоровье, — Вольфганг свято чтил заветы фюрера на счёт курения и алкоголя, требуя от своих людей их соблюдения. Правда, в войсках ему пришлось столкнуться с неприятной картиной, из-за чего Брандт ограничился лишь запретом на «дымок» в его присутствии. Но сейчас в голову офицера пришла одна идея, и он на время предпочёл забыть о собственных принципах. — Сильно хочется? Валяй. Если скажу, то пустишь ему дым в лицо или воткнёшь сигарету в глаз. Идём.       В тесном помещении со светло-коричневыми стенами оставался тёмный угол, где встал Бок, чьё лицо скрылось во мраке, словно тень. Солдат, подобно призрачному наблюдателю, следил за допросом, а стол с Фихтнером находился напротив него. Брандт же предпочёл войти эффектно. Так, чтобы появление его стройной фигуры в сером мундире с зиг-рунами на петлице было похоже на удар молнии.       — Я скажу тебе прямо, будешь ли ты говорить или нет, но до завтра ты не доживёшь точно, — неумело начал допрос с неправильной позиции оберштурмфюрер, подсев за стол. — Но у тебя есть ещё шанс спасти своё честное имя в глазах родных. Спишем на потери в бою. Будешь говорить?       — Я не хочу умирать, — послышался слабый голос изменника, чьё узкое лицо было повёрнуто в сторону.       Щёлкнула зажигалка, после чего из темноты поплыли по воздуху в сторону допрашиваемого клубы дыма, а в кабинете запахло табаком. «Неправильно я начал разговор», — промелькнуло в голове у старшего офицера, ощутившего неприятный запах.       — Мы проиграем войну, нас обманули и втянули в неё, как маленьких доверчивых детей. Всё кончено, неужели вам это не ясно? — продолжил говорить Фихтнер, который всё так же смотрел в стену, не поворачиваясь к Брандту лицом, будто перед ним никто не сидел.       — Считаешь себя умнее штаба? Там явно сидят люди поумнее тебя, урод. Смотри мне в глаза!       — Они лишь отсрочили нашу гибель.       — Кто тебя завербовал?! Какие перед тобой стоят задачи?! Есть ещё кто-нибудь, кроме тебя?! Лучше отвечай, — Вольфганг силой повернул лицо Фихтнера в свою сторону, после чего стало заметно, что младший офицер боялся Брандта намного больше смерти.       — Я… хотел положить конец войне! — дрожавшим голосом ответил унтерштурмфюрер, на чьи серые близко посаженные глаза наворачивались слёзы.       — Ты честно служил стране несколько лет.       — Я совершил ошибку, меня, как и всех, обманули! Нас разгромят, но я хочу оказаться на стороне победителей.       — Ты был на ней, кретин. Отвечай на мои вопросы, а то хуже будет!       — Отвечу, но вы всё равно проиграете! — под натиском холодных, как лёд, глаз, в которых сверкала нечеловеческая злоба, рыжий предатель сломался, ощутив новую волну страха. Как показалось Брандту, его изнутри разрывало от стыда. «Парень из приличной семьи, привык к похвале. Слегка мягкий характер. Сейчас же он оказался в такой ситуации, где к нему относятся как к конченной сволочи, которой Фихтнер себя не считает. Ему унизительно здесь находиться, и это давит его или рвёт на части», — задумался над поведением предателя Брандт, довольно улыбнувшись.       — Я тебя сломал.       — Я давно во всем разочаровался, а три дня назад пошёл на контакт с одним разведчиком, не увидев его.       — Как это?       — Положили сообщения в одном укромном месте. Видимо, он наблюдал за мной. Тот человек знает о том, что здесь происходит, в один день мне оставили взрывчатку, чтобы я разнёс поезд, — рассказывал Фихтнер, чей голос продолжал дрожать. Он трясся перед лицом страха смерти и позором. — Я не видел того разведчика.       «Наверное, говорит правду. Вроде бы, так даже надёжнее будет, если шпион продолжит оставаться в тени. Он явно знал, с кем имел дело», — предположил Браднт, которому понравилась собственная версия. О ловле лазутчиков или диверсантов боевой офицер, привыкший сражаться с врагом на передовой лицом к лицу, имел отдалённое представление.       — Что ты должен был делать после? — последовал новый вопрос из уст офицера, снявшего фуражку, на чьём околыше блеснула кокарда с черепом и костями.       — Ждать приказа. Они недавно смогли к нам заслать человека в нашей форме. Я видел его, он выдаёт себя за обычного солдата и выглядит так, что его невозможно отличить от любого нашего бойца. Диверсант среди нас, я проводил его в запретные зоны. Возможно, их даже целая группа, просто со мной контактировал один для безопасности.       — Опиши его.       — Я могу узнать лазутчика. Как увижу, так сразу пойму, что это он. Но я не могу его описать! Не могу! Слушайте, мы можем договориться.       — Договориться? Как я могу с предателем вроде тебя договориться?       — Мы можем заманить его в ловушку, я опоздаю, а вы возьмёте, — говорил одержимый идеей спасения Фихтнер, что заставило Вольфганга недоумевать. «В бою он неплохо держался, не трусил. Почему же сейчас тогда хватается за свою жизнь, как никчёмный паникёр? Наверное, теперь у него нет никаких шансов на спасение, смерть уже на подходе, да и осознание пришло. В сражении всё иначе», — рассуждал о поведении унтерштурмфюрера Брандт, увидевший разницу между угрозой жизни, которая появлялась в бою, и той, что возникла сейчас.       — Диверсанты и разведчик знают о том, что ты попался. Не пытайся, они не пойдут с тобой на контакт. Мы усилим охрану путей и поездов, после чего твои новые друзья не осмелятся к ним подойти, — на худощавом лице обершутрмфюрера появилась хитрая улыбка, полная презрения. — Пиши признание.       — Вы сказали, что позволите мне сохранить своё честное имя.       — Да? Я солгал. Слово офицера дорого стоит, но тебе его я не давал. Пиши, кому говорю, — чтобы окончательно «добить» Фихтнера, Вольфганг стукнул по столу одной рукой, а другой он дал пощёчину предателю так, словно перед ним сидела вавилонская блудница.       Пока изменник писал чистосердечное признание, темноволосый офицер вспомнил, что три дня назад из штаба дивизии пришло сообщение о диверсанте, облачённом в униформу войск СС и действующем в районе железнодорожных путей. Он маскировался под обычного бойца, больше о нём ничего не знали. Послание от командования пришло ровно в тот день, когда Бок прибыл на станцию. «Просто совпадение», — не поверил в новую версию Брандт, задумавшийся о той опасности, которая исходила от переодетого в немецкую одежду врага. — «Завтра сюда прибудет ещё один поезд. А если засланцы решат перебить рельсы где-нибудь вдали? И, правда, их может быть целый отряд. Никто не знает, как диверсант выглядит. У нас полно простых солдат. Враг среди нас, но в то же время, он находится в тени, а мы зато у него на виду». По телу обершутрмфюрера пробежал холодок, словно у него за спиной застыла фигура убийцы с ножом. Однако там стоя только Бок, скрытый темнотой.       — Как же так вышло, Клаус? Ведь ты был толковым офицером из образцовой семьи! Об отце и матери подумал? Они бы слегли в могилу, услышав, что их сын стал предателем!       — Их тоже обманули. И вас, и меня. Я слишком поздно это понял. Нужно было бежать из страны, когда Гитлер пришёл к власти, — смиренно ответил Клаус Фихтнер с опустошённым видом, смотря в потолок. Ему не удалось избежать смерти, и теперь он наконец-то понял, что надежда на спасение умерла окончательно, а ему предстояло расстаться со своей жизнью и уйти в небытие. — Я думал, мне не будет страшно. А когда оказался на грани, то захотел жить. В бою можно хоть сопротивляться, сейчас я устал. Не могу больше.       — Мне не о чем с тобой говорить. Если хочешь помолиться, то молись.       Настало время выполнить приказ.       — Возьми лопату и иди к перрону. Оттуда увидишь нас, — выйдя в коридор, Вольфганг заговорил с Боком.       — Я буду должен убить его? — догадался большеглазый солдат.       — Тебе придётся убивать. Сейчас и начнём.       Вольфганг не мог убить безоружного человека после одного случая, произошедшего десять лет назад, когда офицер был ещё обычным бойцом СС. В «Ночь длинных ножей»* ему приказали застрелить арестованных штурмовиков из СА*, с чем Брандт справился, но в момент исполнения его передёрнуло изнутри. Потом он больше уже не мог наводить винтовку на безоружного человека. Такой работой оберштурмфюрер заставлял заниматься других.       Они вышли на перрон, где чувствовалась вечерняя прохлада и дул лёгкий, но уже осенний ветерок. Под лунным светом офицеры обогнули патруль, а здание станции вскоре осталось позади.       — Я не видел того бойца. Меня ведь он расстреляет? Я хочу посмотреть ему в глаза перед тем, как меня убьют, — сказал, отойдя от перрона, Фихтнер.       Путники остановились у забора и отдалились от железнодорожных путей. Вдали послышалось гудение паровоза, за ним по громкоговорителю прозвучало объявление — транспортный узел жил своей жизнью на фоне одной маленькой трагедии.       — Мы проиграем. Скоро. Вы и сами знаете, но не хотите в это верить, успокаивая себя ложными надеждами. Раньше мы плыли по течению, но я решил изменить ситуацию, — после смирения у Клауса пропал страх, а на его место пришла смелость, давшая изменнику решимости совершить последний рывок, пусть и словесный. — Сегодня меня казнят как преступника, однако завтра начнут чтить как героя.       — Хочешь выговориться? Валяй, но на твои мысли мне плевать.       Через несколько минут к ним подошёл Бок с лопатой в одной руке и винтовкой Mauser Kar 98 в другой. Солдат держался на расстоянии от предателя, пока Брандт говорил с ним.       — Ты был офицером. Бок выкопает тебе яму, пусть поработает, — бросил напоследок Вольфганг, стоявший спиной к стрелку.       От предателя оберштурмфюрера отделяли два метра, от бойца — три. Клаус находился правее, что позволило ему рассмотреть при свете фонаря на столбе своего палача, вонзившего лопату в землю. Позади него виднелся перрон с навесом.       — Встань перед забором, — потребовал Вольфганг.       — Вам крупно повезло, оберштурмфюрер. Враг стоят прямо за вашей спиной. Я узнал его, ваш солдат и есть тот диверсант, — спокойно сказал Фихтнер, выдав перед смертью союзного лазутчика. — Теперь темнота и тень его не скрыли.       «Значит, не совпадени? Им оказался Бок. Помнишь, о чём в детстве мама говорила? Когда тебе становится страшно, обернись назад и посмотри, что там происходит», — испуганно подумал Брандт, застыв на месте, словно оледеневшая фигура.       — Враг прямо за вашей спиной! — решительно крикнул изменник, который гордо поднял голову вверх. Он стал считать себя героем-мучеником, чья жизнь была отдана во имя новой Германии.       Голова Вольфганга медленно повернулась назад перед тем, как Бок выстрелил. Когда старший офицер с простреленной спиной упал на землю, винтовка ударила во второй раз…       ...Человек, выдававший себя за немецкого солдата, убедился, что Фихтнер был мёртв. Винтовочная пуля превратила его голову в месиво из крови и костной жидкости, расколов его череп, как орех. «Настолько удачно всё сложилось. Избавился от пойманного немца на законных основаниях. Узнал меня ведь ублюдок!» — довольно подумал диверсант, с облегчением вздохнув. Теперь их сети ничего не угрожало.       Оберштурмфюрер Брандт затих, но у стрелка не было уверенности на его счёт: «Лучшей пущу этой нацистской сволочи ещё одну пулю, только в башку, для гарантии. Такой урод сделает из любого новобранца жестокую фанатичную тварь». Лазутчик передёрнул затвор, чтобы выпустить гильзу, а через секунду навёл оружие на поверженного офицера. Палец почти скользнул по спусковому крючку, но не до конца, так как диверсанта окрикнули сзади патрульные. «Дерьмо», — пронеслось в голове скрытого врага, опустившего винтовку.       — Что здесь произошло?! Почему тут два тела?! — спросил солдат с перрона, после чего патруль спустился на землю.       — Мы слышали непонятный шум и пришли сюда, — добавил второй боец в камуфляжном кителе. — Кто-то кричал «враг».       — Оберштурмфюрер Брандт пытался дать предателю сбежать! Я их остановил! — солгал диверсант, чтобы защитить собственное прикрытие.       — Стал бы он тогда брать с собой лишнего человека? Ты же всё увидел бы, — засомневался первый боец, почувствовав неладное. — Проще было ему одному всё провернуть.       Потом неожиданно послышался крик Брандта, который прозвучал, как истошный вопль из пучины христианского ада:       — Это шпион! Предатель его узнал! Взять, стреляйте!       — Не двигаться! — последовала команда из уст первого пехотинца, чьи руки уже потянулись к оружию.       «Вот же сволочь!» — выругался рассекреченный противник, подняв винтовку.       — Он лжёт!       — Командира мы больше тебя знаем, сопля!       Щёлкнули затворы винтовки и пистолетов-пулемётов…