beat

ЧанЁль перешагивает через две ступеньки и считает удары своего сердца – всё в норме, никаких отклонений. Совсем скоро ему надоедает это занятие, и он садится на лестничной площадке клуба, поправляя чехол с гитарой за спиной. В кармане ещё находится одна сигарета и зажигалка. Огненный светлячок вспыхивает в темноте, и парень делает глубокую затяжку: дым пробирается в легкие тонкими бестелесными змейками, кусая альвеолы, которые лопаются, словно мыльные пузыри. Где-то за спиной гаснут звезды и спускаются на черный асфальт. В кармане чувствуются деньги, заплаченный за сегодняшнее выступление в клубе. Но кроме денег, там ещё куча ненужных визиток и обрывки чувств, которые всё ещё путаются и не позволяют жить так, как хочется. Над городом – ночь, а внутри ЧанЁля - тревога и немой вопрос, который требует немедленного ответа. Какой-то неизвестный бог правит миром и раскладывает пасьянсы, насмехаясь над мелкими силуэтами внизу. Он хохочет с ЧанЁля, который перед ним, словно открытая карта, со своими чувствами наизнанку. Многоэтажки монументально и пафосно возвышаются над головой парня, и от этого начинает ломить внутри и давить на виски, кажется, что стены по кирпичику наступают, нарушают личное пространство, сокращая его до нескольких сантиметров. Бог смеется в открытую, а ЧанЁль поднимает голову и долго смотрит на цветные огни вывесок. Реальность медленно, но верно, утопает в полуночном дыму, а облака цепляются за крыши, болтаясь на ветру. Бог искусно вертит ЧанЁлем, крутит между пальцами, словно старых, добрых королей или валетов, хохоча ещё громче. ЧанЁль возвращается домой, когда солнце поднимается над ещё сонным городом, окунает неторопливо верхние этажи в первые лучи и посылает привет пустынным тротуарам. Поднимаясь по ступенькам, парень уже не считает удары сердца, а просто перебирает в кармане монеты. Город за окном, ниже на три этажа, начинает дышать, выталкивая на асфальтно-черные проспекты первых людей. ЧанЁль пытается бороться с головной болью, глотая сразу две таблетки и забираясь под холодное одеяло, которое начинает согревать только через пару минут. Мнимый, несуществующий бог опять смеется над ЧанЁлем, испытывая на прочность чувства и желания, которые болтаются осколками «хочу» и «нужно не так сильно». Кая он хочет сильно, но не всё сбывается так быстро, как того хочется. Звонок в дверь вырывает из сна, который ещё путается обрывками между ресницами. На пороге - ДжонИн с бутылкой дорогого красного вина, его «можно?» и ЧанЁлевская невозможность отказать. Парень снова кутается в одеяло, натягивая его поплотнее на худые, озябшие плечи, а ДжонИн разливает вино по бокалам. Аромат поднимается в воздух, а первые терпкие капли оседают на кончике языка. Пить вино прямо в кровати – глупое расточительство, но с ДжонИном можно и так. Рядом с ним забываются грустные истории, и так хочется стать частью вечности, войти в неё и сложиться в единое целое, как кусочки пазла. ДжонИн рассказывает о древних цивилизациях, забираясь под одеяло к ЧанЁлю. Становится до невозможного жарко, невыносимо близко и запредельно хочется коснуться губ Кая. ЧанЁлю хочется верить в то, что не лживо, в то, что они будут вдвоём, верить ДжонИну и просто жить, не ища каждый раз предлог позвонить или встретиться. ЧанЁль касается кожи ДжонИна, словно клавиш пианино, пытаясь сказать о том, что он уже давно за краем и вовсе не играет в любовь. И хотя Кай не знает языка прикосновений, но снова хочется верить, что он обязательно прочитает в зрачках и по губам, которые безудержно шепчут о чувствах. Пальцы скользят быстрее, останавливаясь на левой стороне груди, где-то внутри ЧанЁль чувствует толчки ДжонИновского сердца, считая их по привычке, так же, как и свои. Оно немного быстрее отбивает ритм, выбрасывая новую порцию крови. И теперь он знает, что они с ДжонИном по одну сторону края. Невидимый бог напускает на город ночь, снова раскладывая свой пасьянс, сплетая чьи-то судьбы или развязывая узлы, разрезая нити, и снова смеется. Тишина крошится в комнате, словно мел, хрустит от хриплых стонов и плавится от жара тел. ЧанЁлю теперь совсем несложно верить ДжонИну, обнимать на смятых простынях и целовать кожу на смуглых плечах, сжимать запястья и слушать сердцебиение в его груди, которому вторит свое собственное.