Изощренный флирт

Заголовком их книги было бы жирно перечеркнутое «Любовь сильнее ненависти». В этом вопросе Эван Лайсачек и Джонни Вэйр упёрто ставили знак равенства, загоняя и себя, и других в дремучий лес сложных межличностных отношений. Их тандем восхищенно сравнивали с затянувшейся химической реакцией, в которой пассивная агрессия с бурлением сменялась настоящим очаровательным противостоянием, когда оба без остановки начинали обсуждать друг друга. Казалось, они ночуют в интернете, чтобы не упустить новую возможность процитировать «тупой бессмысленный выброс его твиттера» или сослаться на «уродское бездарное селфи». — Эвану следует больше думать о своём питании, — невинно отпускает Джонни, — нежели о прическе. — Вэйр беззлобно усмехается, но глаза горят, будто живой Лайсачек протянет к нему руки через крохотный экран и возьмёт за горло. — Знаете, его новый костюм очень невыгодно сидит на задней части... Так... Это заметил не только я. Журналисты жадно глотают каждое его слово. Интернет рвётся на части, раскалывается на осколки, где есть фанаты Джонни, Эвана, те, кому они надоели, простые зеваки и, конечно же, местные твиттерские амуры, воспевающие любовь во всех её проявлениях. — Джонни такой неуклюжий, — странно, что он назвался «лебедем»... Ему больше подходит «медведь», — Лайсачек ядовито взглянул на репортёра, почёсывая густую щетину. — В этом сезоне он не обманет зрителя своими приколами; я считаю, что ему нужно лучше стараться... и сменить тональный крем, этот выглядит, будто Джон — большой любитель изваляться в шоколаде. Эван никогда не был мастером тонких подколов, и Джонни искренне улыбался, смотря на его лицо через монитор компьютера. Вэйр смеялся, дергая Пэриса, сидящего рядом: — Смотри, — залп восторженных хлопков по плечу, — а Эван, кажется, похудел... Нет, не кажется — видишь, это заметно. Джонни подтянул ноги к груди. В интервью настала та самая скучная спортивная часть, которая никому на самом деле не интересна, и он внимательно взглянул на своего соседа по квартире, чуть скептично поглаживая щёки пальцами. Вопрос бегущей строкой читался в его глазах. Пэрис не смог сдержать усталого смешка, не досчитавшись одного тюбика на их туалетном столике. Но настоящий театр начинается лишь с ближнего взаимодействия. Жадные глотки, глухой стук лезвий о лёд и напряженный гул, витающий под крышей крытого катка. Тренировка никогда не считается приватной, если на ней сталкиваются такие известные нарушители спокойствия, как «лебедь» и «мангуст». Взрослые люди не показывают друг дружке язык... Но это и не взрослые люди, а лишь подростки в двадцатилетней коже. Джонни безобидно пил у бортика и казался вполне спокойным, выдаваемый лишь напряженно стиснутой в ладони салфеткой. Тут два варианта: либо это горло Эвана, либо его член, а Вэйр сам еще не определился. Лёд с треском разошелся под строгим мужским коньком, и осколки крошечными хрусталиками осыпались на ноги Джонни. Он медленно обернулся, меланхолично приподнимая брови. — Научись тормозить плавно, — Вэйр многозначительно взглянул на глубокие борозды от лезвий под его ногами. На ум сразу пришли такие же широкие и явные следы от шин. Джонни вспомнил нахальный вид Лайсачека и его агрессивный джип, который будто проклятье внезапно возникал перед носом обтекаемой серебристой Chevrolet всякий раз, как нужно припарковаться побыстрее, — не хочешь взять у меня мастер-класс? — Мастер-класс не хочу, а вот тебя взять вполне можно, — Эван обнажил обманчиво добродушную улыбку. — Класс, я тоже читал ту статью в интернете — «10 способов наконец-то потерять девственность», — но не думал, что ты настолько отчаялся, — уголки губ Вэйра дергались в попытках удержать улыбку. — Хотя... — он как бы оценивающе повёл глазами по мужчине и состроил гримасу отвращения. — Очень даже зря... Я ведь отлил из своих золотых медалей интересную игрушку для тебя. Хоть не на шее, но золото у тебя побывает. — Отлей лучше в туалете: ноги кривые, будто ты уже три часа туда попасть не можешь. Никто из них не смог сдержать улыбки. Флирт — это всегда приятно, даже в такой изощренной форме. Благополучно разъехавшись по разным концам катка, они еще долго строили из себя маятник, отворачиваясь всякий раз, как поворачивался другой. Их глаза не сталкивались, зато коньки мелькали рядом постоянно, соперничая за этот лёд. Молчание сменялось раздающимся по стенам гулом, каток порядел, а лёд состарился, исчерченный бороздами и закрученными характерными спиралями. Полосы от оставшихся двух спортсменов встречались как две стихии — против часовой стрелки и по. Джонни уже и забыл, почему пошел против правил и стал закручивать прыжки... Странно, но сейчас символизм ситуации так ласкал его романтичную душонку, что даже не хотелось об этом думать (Джонни чуть ли не единственный фигурист, который прыгает по часовой стрелке). Эван лениво вращался у самых трибун, махая на себя рукой, будто готовясь прикрыть рвущийся наружу зевок. — Что это? Сеанс экзорцизма? — Да пошёл ты, Вэйр. Джонни заливисто засмеялся, также лениво скользя с левой ноги на правую — почему-то по его потерянному взгляду он понял, что Эван попросту не знает такого слова. — Книжки бы больше читал... Гоголя там, Достоевского... Вэйр напрягся, заходя на прыжок. — Досто... чё? — тихо вырвалось у Эвана, и он резко поднял глаза, вздрогнув от оглушительного глухого удара тела об лёд. — Как можно трепаться и прыгать одновременно? — расплывчато раздавалось вокруг, словно Джонни находился в огромной стереосистеме. И у него на голове ведро. А может, и Эван Лайсачек стучит по нему ложкой... А, стоп, вот же он. Вэйр нетвёрдо сидел на лавке, скромно сложив ладони. Глаза его медленно плыли по предметам, перетекали с напряженного лица Эвана на пульсирующий белым светом каток. Он может и не должен так делать, но в голове всё билось в такт с сердцем, будто под корочкой началась буйная вечеринка со светомузыкой. — Дебил ты, блять, Вэйр. Кривоногий придурок, — продолжало гудеть где-то над ухом. — Ай, — безучастно вскрикнул Джонни, непроизвольно дергаясь в сторону. Он не чувствовал контроля над своим телом, и было так больно, что хотелось заплакать. И никто не даёт гарантии, что у него получится сдержаться. Длинные черные реснички уже чуть подрагивали, а дыхание выходило сбивчивым, будто искусственным, сколько Вэйр ни старался. — И как тебя угораздило?.. — задал риторический вопрос Эван, осторожно отклоняя голову Джонни и забираясь пальцами между черных прядок волос. Быстро он плеснул антисептиком на нашедшуюся рваную ссадину. Вэйр шумно втянул воздух, зажевал губы и зажмурился. Пара слезинок соскользнула вниз по щекам, и Лайсачек тихо ругнулся, невесомо прикасаясь краешком салфетки к свежим соляным дорожкам. — Всегда знал, что ты принцесска... — едва различимо прошептал он. — Если бы... — с горечью усмехнулся Джонни и, забрав салфетку, быстро промокнул глаза, стараясь, действительно стараясь держаться достойно. Если бы он не отключился, то даже бы не пикнул. Какой пустяк — упал. С кем не бывает. Но после внезапно обрушившейся на него темноты грудь до сих пор давил страх. Он никак не мог ожидать нежного прикосновения к плечу. — Не тошнит? — строго спросил Лайсачек, сосредоточенно изучая его руку. Он встал и заставил Вэйра вытянуть её, посгибать, чтобы быть точно уверенным, что перелома нет. — Нет, — севшим голосом ответил Джонни. Настала неловкая тишина, нарушаемая лишь шуршанием пальцев по ткани. Вэйр послушно подставлял голову под горячие руки и позволял, будто ребёнку, вытирать алые подтёки, пробившиеся сквозь волосы на виски. — Вау, — невпопад выдал Эван и закряхтел в кулак, — мы уже как несколько минут нормально разговариваем... — Спасибо. Джонни хотел сказать это холодно, скупо, как будто по принуждению, но голос очаровательно подрагивал. Лицу стало жарче, и Вэйр нахмурился, пытаясь скрыть за непроницаемой миной осыпавший его скулы румянец. — Ты идиот, слышал? Еще постараться нужно так упасть. Ты как мешок с дерьмом грохнулся, будто совсем группироваться не учили. Зато вон этого... Досто... читал, ну и что. Джонни тактично промолчал, вынуждая Эвана отвернуться и почти так же мило пробормотать: «Любой сделал бы так же». Вэйр отчётливо видел на его щеках смущение. Лайсачек покусывал себя за губы, нервно катая между пальцами пропитанную салфетку. Так тихо они не вели себя ещё никогда... Джонни задумался и, завертевшись на месте, решился, смело выпадая вперёд. Нежные губы аккуратно коснулись небритой щеки, и Эван вздрогнул, краснея еще ощутимее. Джонни болтал ногами под лавкой, выжидая реакции, а Лайсачек, будто выходец из подросткового ситкома, трогал еще горящий на коже чмок. — Твой первый раз? — подстегнул его Вэйр и игриво высунул язык. Эван едва дернул уголком губ, но не ответил. Над головой Джонни едва не взлетели шокированные знаки вопроса. *** В коридоре жутко хлопали двери, и Вэйр неспешно семенил перед Эваном, бесконечно ловя на себе его странные взгляды. — В следующий раз я тебя ударю в благодарность, идёт? Ты, видимо, только язык насилия понимаешь... Едва Джонни успел закончить фразу, как Лайсачек резко подрезал его и пихнул в стену, требовательно целуя в приоткрытый рот. Его язык жадно скользнул внутрь, губы узкие и удивительно мягкие вели в этом поцелуе. Вэйр простонал, его глаза закатились от внезапно нахлынувшего удовольствия. Он согнул ногу и оказался прижат сильнее, согнул вторую — и его легко подхватили на руки, вбивая в стену. Шлепки и стоны, укусы, розами рассеянные по шее, адреналин, струящийся по венам, — вот как он представлял секс с Эваном и, как оказалось, был не одинок в своих мечтах. — А у тебя маленький член, — внезапно выдал Лайсачек, запыхавшийся, потный, конечно, совсем возбужденный, с поволокой на темных глазах. — А ты не знаешь, кто такой Достоевский, — едва выговорил Джонни, прижимаясь макушкой к стене и подставляя шею для чувственного мстительного засоса. — К тебе или ко мне? — К твоей мамке. — Тогда лучше в машине. Черт, а кто вообще был против такой развязки их остросюжетного романа?