Berry flavor of your lips

Я смотрю в окно, я вижу людей. Я вижу, как по улицам проплывают такие разные удивительные миры, сталкиваясь между собой возведенными ими же стенами. Я знаю, что каждый из них по-своему прав. Но в своей правоте, в своей непоколебимой истине, они утратили умение слышать и понимать других. А кругом столько одиночества, столько боли, ссор, дрязг, ругани, ненависти... И никто, никто не хочет слышать и понимать, но каждый готов доказывать именно свою, единственно возможную правоту. Нет, это не война вер, это утрата утрат. Утрата понимания. Потому что за стеной своего тесного мирка, мирка внутри головы, все уже чуждо и враждебно. Мы не слышим друг друга. Мы не хотим слушать, мы и так уже все знаем. Но знаем ли? В своей крохотной жизни Лили впервые приняла действительное серьезное решение. То, к которому она, пожалуй, стремилась всегда. Мечта, что до сегодняшней минуты казалась такой неправедной и неисполнимой. Сегодня Коллинз ощутила свободу, за которой последовал страх и боязнь покаяния. Это решение — не её выбор. Скорее утверждение, непоколебимое задание, обязательно точное для выполнения. Сегодня Лили надеется увидеть мир, но правда ли, что он скрывается за пределами ее золотой клетки? Темноволосая уже около получаса примостилась в углу мини-автобуса, что был почти пустым. То место, куда она едет, не настолько известно, популярно, красиво. Туда, куда она едет, таится частичка чего-то большего, и даже частичка своего прошлого. Лили томно выдыхает, пристально вглядываясь в прозрачное стеклянное окно, наблюдая за быстро сменяющимся горизонтом. Проезжая, она тотчас может заметить, что никогда более не видала таких плантаций в Нью-Йорке. Даже здесь, в отдаленной пригороди, они были такие.. живые? Зеленые, с оттенками салатового и болотного цветов; игриво ласкающиеся на солнце, переливаясь на ласковых лучах; все они не похожи на однотипные кустарники и пальмы в большом городе. Здесь они казались более цветущими. И пусть это были самые ненужные сорняки, выглядели они намного красивее наигранно-изящных роз. Коллинз откинулась на спинку автобусного кресла, прикрывая усталые веки и вслушиваясь в мелодичные звуки, что наполняли ее голову различными мыслями. Несомненно, последние события она отчетливо прокручивала в голове, подобно какой-то старой кассете, подключенную в черно-белый старинный электронный коробок. Я — птица, ломавшая прутья золотой клетки, которую навсегда сломала та, что меня туда и засадила.

.. — Ты как назойливое клеймо, пачкающее имя нашей семьи.

Я ухмыльнулась. Саркастично и совсем ехидно. Я старалась отдать всю мерзость, что копилась во мне годами. Молодая женщина стояла передо мной, скрестив руки на груди. Она была старше меня буквально на пару лет, но несмотря на это, я должна обращаться к ней вежливо, ведь она — невестка отца. Завешанная стразами, одетая в дорогой шёлк, она гордо смотрела мне в глаза, внушая значение слова "семья". Семья здесь — торговля, экономический бизнес по правилам "Выживает сильнейший", где я — слабейшая из трех. Незначимое пятно, твердо въевшееся в отцовские документы. Определение семьи здесь зависит от статуса, от положения личности, отношения социума по отношению к. Это скорее договор, подпись о обязательных условиях проживания: правилах, нормах, исключений. Это дикое поле, расставленное минами, и этим я зову свой дом.

— Вот, — мачеха протянула мне бумагу с множеством цифор, безразлично фыркая. — Сегодня отправишься к своей сородичнице.

Не иди в бой, ты поранишься.

— И, к слову, — она прикусила нижнюю губу, с отвращением осматривая меня. — Твоему отцу я уже придумала оправдание, — добавила она. — Не волнуйся, я в подробностях опишу ему, как ты бесчувственно и нахально сбежала, оставив его одного.

Закон не имеет веса, если нет того, кто мог бы принудить к его соблюдению. Уйти от проблем есть обречение на вечный бег вокруг нерешенности. В некоторых случаях нам действительно надо отступить. Лили нервно сглатывает ком в горле, все еще обдумывая планы действий. В этот день много что изменится, и Коллинз, наконец, обретет свободу. Но та ли это свобода, о которой она мечтала? Может, внешний мир намного опаснее, чем она себе представляла и, в конце концов, домашней птице лучше обратно вернуться в клетку, ведь там есть кормушка. Она абсолютно не умеет выживать, но одного ее держит точно — воспоминания. Они для нее — стержень. Мост, по которому она целенаправленно двигается вперед. Прямо к расплывчатому образу, к стертым мыслям, к чему-то неизведанному, но такому родному. К своей матери. Не той, что живет по принципам и стандартам. А к той, что давно зажгла в ней огонь, оставив после себя лишь небольшую искру. Сердце трепещет от одного лишь упоминания о матери. Лили ничего о ней не знает, кроме указанного на листе бумаге адреса. Коллинз совсем не предполагает, как отреагирует мать на визит дочери. Что, если она давно хотела избавиться от нее, никогда больше не видя? Или, может, всё же с каждым днем томит до грубого желания взглянуть на своего потомка, которого не видала долгие годы. Лили было интересно, как живет ее родственница. Наверное, она действительно счастлива. Хотя бы потому, что живет по своим принципам. Свобода личности и выбора завсегдатай являлись для девушки мистикой. Чем-то неизведанным, непристойным, развратным. Разве можно жить по своей собственной воле в эдаком мире? Она считает, что всё это — абсурд. Но только потому, что собственно не испытала все ощущения на себе. Подчинятся и исполнять легче массой, нежели одиночно, оставаясь при своем мнении. Порой это — единственный выход. Коллинз впервые обширно мыслит.. она, наверное, единожды не боится думать, не боится быть услышанной хотя бы собой.

***

Вечереет. Небо разливается соком лесных ягод. Таких же, что встречались Лили на пути в новый городишко. Облака было невероятно красивыми. Нежно золотым, в длинных стрелах отгорающего заката. Чистыми, прозрачными. Далеким. И поистине бесконечными. Закат почти всегда, во всех мирах, багров, кровав, залит расплавленным золотом, пурпурен — что-то такое в нём патетическое, драматическое, тревожное… этакие пышные похороны дня по всем классическим канонам. А вот новый день рождается негромко и неярко. Чуть заметная позолота, еле ощутимая розоватость — в море утренней белизны, нежно и светло, внушает радость и надежду, просто прогоняет тьму и всё, без всякого пафоса, нажима и напряжения. И — редко наблюдаемое таинство: на закате мы бодрствуем, совы, так сказать, а на рассвете мы спим. Наверное, поэтому оптимистов на белом свете меньше, чем пессимистов. Лили всегда казалось, что небо во время заката пылает в огне. Сгорая в столь молчаливом и гордом одиночестве, небо словно покрывается копотью и становится черным, будто уголек. И лишь утром с появлением солнца небо вновь возвращает себе свой цвет до тех пор, пока не воспламенится вновь. «Прибытие — Бейкон Хиллз. Время: 20.00. Пожалуйста, покиньте автобус. Приятного времяпровождения». Эти слова.. монотонные и безэмоциональные, но не для Коллинз. Эта речь — новый глоток свежести; аромат новой жизни, плотно впитавшийся в ткань её одежды. Её тело немеет, язык прирастает к небу, и во рту появляется неприятная сухость, жжение. Простой шаг — самый первый для Лили. Неуверенный, мелкий, но её. Ступая на дорогу решительности и ответственности, она полностью принимает все препятствия, которые должна будет перешагнуть. Это могут быть камни, встречающиеся на обвале безысходности, или ядовитые грибы, найденные в казалось бы, безопасном лесу. Все это Лили принимает, и делает шаг, выступая из автобуса. Она вдыхает, запуская свежий воздух в свои легкие. С этого момента будь готова ко всему. Лили теряется, и между тем старательно бегает глазами по ново приходящей толпе. Люди встречаются и прощаются, а её ни ждет никто. Ещё бы, мисс Колинз вряд ли знает о её приезде. Но если бы знала, приехала бы? Благо, что девушка успела захватить пару карманных денег, что копила на что-то важное. Словив такси, она указывает адрес, томно выдыхая. Сердце трепещет, адреналин зашкаливает от одной лишь мысли о том, что через пару минут она сможет увидеть маму. Ту самую, из обрывистых воспоминаний и детского хохота. Ту женщину, что заполняла каждый миг в жизни Лили. Она стоит перед небольшим домом, самым обычным, огороженным белым зубчатым забором. В осиновом окне горит свет, и Лили тайком всматривается в него. На секунду все замирает, потому что в доме, приятно уложившись на кресле, располагается темноволосая женщина: невысокая, в поддержанной форме, совсем простая и по-особенному домашняя. Мисс Коллинз болтает по телефону, расплываясь в масляной улыбке, ненароком показывая возрастные морщины, выступающие на лице. Лили замирает, и даже замечает, что достаточно давно всматривается в ничего не подозревающую мать. Она улавливает реальность, и всё же, набирая всю свою смелость и отвагу, решается постучать в входную дверь, выжидая любезной реакции хозяйки. Железная скважина пропускает полоску искусственного света, и на пороге появляется та самая мисс Колинз. Она смотрит на девушку с непонятным взглядом, что вскоре сменяется на удивление и полное отсутствие понимания происходящего. Лили нервно сглатывает, пропуская очередной ком в горле. — Мама? — сухо спрашивает она, еле слышно проговаривая губами давно позабытое слово.