Черное кимоно

Едва различимо колышется пламя горящих свечей, и чуть дрожа скользит приглушенный свет мелких огней по фарфоровой коже. Стекает множество легких, расписных шелков, огибая угловатые, обманчиво-хрупкие плечи, обнажая никем еще не тронутое тело, и россыпью густых прядей длинных волос, цвета утренней зари, прикрывается тонкая изогнутая спина. Небольшая темная комнатка в западном крыле массивного, столь вычурно смотрящегося дворца господствующей Империи, хранила в себе не один десяток запертых одним из младших принцев под замок тайн, а стены ее, держащие над собой невысокие, живописные потолки, повидали соблазнов, наверное, больше, чем видывали очи неизменного путника, вечного путешественника и покорителя семи морей. Подушки, шаровары, кимоно - дорогими тканями обтянутые вещи бесполезным мусором валялись на полу, покрывая собой широкий, длинноворсный ковер, кое-где примятый небольшими ступнями своего владельца. Множеством складок на пол спадали темно алые занавески, из легкого муслина, подобно кровавым лужицам расплывающегося по полу....их волновал теплым дыханием ночной призрачный ветер, проникающий в слегка приоткрытые створки большого окна. Златые, усыпанные множеством драгоценных камней резные ширмы скрывали от глаз возможных обывателей, что решат посетить столь запрещенное место, мягкую, тянущуюся практически от одной стены до другой, кровать, обставленную мелкими деревянными столиками, на которых горели тонкие палочки благовония, мирно покоящиеся на серебряных блюдцах, да пылали объемные свечи. Наполнено помещение сладким ароматом шафрана и имбиря, и тянется изворотливой полоской практически неощутимый запах зеленого чая и женьшеня, впитавшийся намертво в плетенье паутиновых нитей дорогого черного кимоно, растекающегося по алым простыням. Этот нежный аромат принадлежит только одному человеку во всей Азии и всем востоке, и хранится он лишь в одной комнате необъятного дворца - опочивальне старшего принца. Что делает ткань его одежд в пальцах младшего брата, обнажающегося сейчас в полном одиночестве в своих покоях - очередная загадка Коухи Рен. Тонкие ладони скользят по маленькому, быть может, кому-то кажущемуся, девичьем телу. Они приторно ласково поглаживают чувствительную кожу плеч, предплечий, рук, попутно сбрасывают бренные шелка на прогибающуюся под весом юноши перину, а те, более ни на чем не удерживаясь, тут же опадают шуршащими волнами к ногам стоящего на коленях принца, являя свету и взгляду одиноких потолков нагой стан прекрасного ребенка луны: его кожа бледна, как ее свет и гладка, словно поверхность пока считающегося божеством космического тела. Торс и изогнутая спина покрываются мелкой гусиной кожей - прохладно стоять полностью обнаженным, пальцы обхватывают острые плечи и чуть сжимают их, как будто стремясь прикрыть хозяина от чужих взглядов, которых, собственно, здесь нет. Рубиновые глаза стыдливо прикрываются, и падают длинные тени от густых ресниц на пухлые алеющие щеки. Он еще никогда не занимался подобным, и сейчас все внутри сжимается и дрожит в каком-то слепом предвкушении чего-то необъяснимо приятного. Острые зубы прикусывают нижнюю губу, покрытую тонким слоем вишневого масла, а подушечки лежащих на плечах перстов мягко принимаются поглаживать алеющую от предыдущего напора кожу. Рукоблудие - грех, но разве можно отказать себе в столь сладостной агонии, когда так тянет попробовать, когда нет больше вариантов, когда настал период полового созревания, а женщины в твоей опочивальне недопустимы?! Женщины - удел глупцов, женщины - удел Коэна. Коэн - он вовсе не глупец, и отрубить язык тому, кто скажет это. Длинноволосый нарушитель предписанных богом законов трясет головой, отгоняя ненужные, противоречивые сейчас мысли и плотнее смыкает веки, стараясь всеми силами отключиться от внешнего, скудного мира, проникнуть в страну своих грез и тайных желаний. И, когда кончики пальцев поглаживают собственные, выступающие ключицы, сползая с чувствительной тонкой шеи все ниже, тело невольно дергается, а губы приоткрываются в рваном вздохе. Сейчас для Коухи не существовало ничего: ни его самого, ни этой опочивальни, ни грядущей войны, только старший брат, только его родной запах, только его кимоно, в которое мальчишка утыкается лбом, падая практически на живот, разводя чуть в стороны и без того разъезжающиеся колени, прогибаясь в пояснице, принимая весьма компрометирующую позу и ласкающий свою грудь неумелыми круговыми движениями. Перед глазами, что объяла темнота, внезапно всплывает образ алых прядей волос, столь же ярких очей, милой бородки и томного взгляда, и младший Рен захлебывается в собственном вздохе, когда ладонь задевает затвердевающие от фантазий бусинки бледно-розовых сосков, а в рот настойчиво лезет одна из растрепанных прядей волос. Это его игра, игра, в которой он будет победителем. Пальцы одной руки продолжают так же медленно обводить по контуру особо чувствительную часть груди, заставляя ее еще больше напрягаться в страстной жажде более настойчивых прикосновений. Второй - скользят ниже, едва касаясь подрагивающего животика, прямо по центру, до пупка. Погрузить в него указательный пальчик, чуть поморщиться от зудящих ощущений и снова вынуть, продолжая размеренное движение вниз. Это оказалось неожиданно приятным - ласкать себя вот так - невесомо, касаться покамест не столь запретных частей, заставляя себя представлять на месте собственных рук его - чуть огрубевшие от частых тренировок, но от этого не менее нежные и ласковые. Да, в фантазиях Коухи, Коэн был размерен и заботлив, и плевать на то, как он относится к своим реальным любовникам в своей реальной постели, мир мечтаний младшего не подходит для подобных бытовых размышлений. Ухоженный, острый ноготок подцепляет небольшой сосок, слегка царапая, но доставляя при этом колоссальное удовольствие - с губ юнца в первый раз за этот, он уверен, долгий вечер, слетает сдержанный стон. Ему все еще стыдно, неловко, но постепенно это все отступает на задний план, вознося вперед этот образ обнаженного брата перед глазами. Брата, который в его собственной империи принадлежит только ему. - Хорошо... Шепот самому себе - он отражается от потолков и растворяется в треске таящих свечей, а где-то там, будущий император откликается на его слова более смелыми действиями, и вот Коуха уже крепко сжимает чувствительный участок кожи, оттягивая и слегка прокручивая меж пальцев, заставляя себя заходиться в более частых постанываниях, а руку еще более активно поглаживать едва различимую полоску темно-розовых волосков, тянущуюся к гладко выбритому паху. На нежной, до умопомрачения гладкой коже начинают появляться почти не различимые капельки пота, так эротично поблескивающие в тусклом освещении покоев третьего принца. Щеки становятся чуточку алее, но дело, отнюдь не в смущении… - Жарко… Атмосфера в комнате распаляется, и накал страстей, ни с кем неделимый, постепенно начинает сводить с ума. Персты аккуратно обхватывают слегка напрягшийся небольших, но вполне подходящих фигуре юноши, размеров член у основания и слегка сжимают, в ответ на что из приоткрытых уст льется такой отчетливый стон, что, если бы кто-то посторонний слышал его, не смог бы удержаться, и обязательно заглянул за запретную драгоценную ширму. Он уже немного влажный, но все еще не до конца набухший - Коуха стремится исправить ситуацию - он прерывает поглаживание ставшего уже красным от приятного раздражения соска и, поднеся пальцы к чуть подрагивающим губам, втягивает в рот указательный, потирая чувствительной подушечкой влажный, чуть шершавый язычок, намеренно настойчиво лаская, смачивая, представляя на его месте куда более горячую и гладкую плоть. Не кривя душой: он бы сделал это, больше всего на свете сейчас ему хотелось ощутить первого принца на вкус. Пальцы второй руки скользят по объемному детородному органу чуть выше и оттягивают тоненькую крайнюю плоть, обнажая наливающуюся кровью головку, чуть блестящую от смегмы. Это незабываемое ощущение, и молодой человек мычит, чуть приоткрывая рот и размазывая пальцем слюну по и так влажным губам. Ему нравится это. Нравится тот запрет, который он нарушает. Нравятся его сумасшедшие фантазии, в которых Коэн сейчас едва ли сдерживает свою жажду войти в неподготовленное тело, продолжая удовлетворять своего младшего брата всеми пока доступными ему способами. Коуха вцепляется зубами в черную ткань ароматного кимоно, а влажным перстом касается второго соска, потирая его - лишенного внимания, но требовавшего его едва ли меньше, чем уже начинающий пульсировать в его ладошке член. С каждой секундой он становился все больше, пальцы то крепко сжимали сам ствол, то практически невесомо поглаживали проступающие венки. Влажные звуки движения крайней плоти немного смущали, но, в то же время, заводили до безумия - естественной смазки было, наверное, слишком много, она иногда даже капала с кончика головки на дорогое одеяние старшего Рен, подобно простыни растланное под изгибающимся юнцом. Коуха более не смог держать себя в таком неудобном положении - саднящие локти и лоб, скользящие по шелку, подобно каплям пота по юному телу, безумно мешали, не давали окончательно расслабиться и окунуться в омут удовольствия с головой. Парень нашел идеальный выход - прогнулся сильнее, и теперь лежал практически на груди - пальцы от столь резкого движения чуть не выпустили скользкую плоть из обманчиво-цепкой хватки, а соски приятно проехались по мягкой ткани - юноша рвано выдохнул. Приоткрыл глаза, повозился немного и снова закрыл их - что-то рассмотреть было практически нереально - все расплывалось, было покрыто какой-то полупрозрачной шифоновой тканью, и видел отчетливо розововолосый рукоблудник только отсвет пылающих свечей. Пальчики второй, теперь освободившейся руки шаловливо скользнули по напрягающемуся бедру, поглаживая. Таз как-то интуитивно приподнялся, хотя, казалось, дальше некуда, Коуха мог просто сломать себе позвоночник пополам, однако, гибкостью природа его не обделила, а потому он только удовлетворенно простонал что-то нечленораздельное и облизнулся, практически прикусывая себе язык, когда самолично сжал правую, округлую ягодицу. Упругая и гладкая, она тут же покраснела от внезапного и незнакомого натиска, но принц не желал останавливаться – подобная незнакомая ласка ему понравилась, особенно, где-то там, на задворках сознания, где аловласый мужчина безжалостно сминал сексуальную, девственную попку распластанного под ним мальчишки. Вторая ладонь заскользила по раскаленному члену сильнее и, казалось, вот оно - еще парочка секунд, и он изольется в собственные пальцы и, расслабляясь, отдастся во власть давно ждущего его Морфея...Нет . Крепко сжал свою плоть у основания, не давая разрядке захлестнуть его с головой так быстро, подавился рваным криком и повернул голову в другую сторону - к стене, сквозь полу прикрытую завесу переплетенных ресниц стыдливо глядя на собственную тень, отражавшую столь развратную позу и пошлые действа. Ладошка, ласкающая детородный орган юноши сместилась чуть ниже, и теперь длинные, хрупкие пальцы аккуратно перебирали поджавшиеся яички, поглаживая чувствительную кожу и слегка оттягивая их. Громкий вскрик потонул в складках кимоно будущего императора, когда в очередной раз облизанный указательный палец, до этого оставивший мокрый след тянущейся слюны где-то в области поясницы, коснулся сжавшегося от неожиданности колечка анальных мускул. Бархатистое, узкое, до безумия чувствительное - Коуха не смог себе отказать и погладил себя там еще раз, одновременно с этим слегка надавливая на мошонку и сплевывая прилипшие к внутренней стороне щеки длинные волосы, попеременно поскуливая, как выброшенный на улицу щенок - так ему было хорошо. Прерваться всего на пару секунд, дабы перевернуться на спину, еще раз ущипнуть себя за соски, что-то прошипеть и дотянуться до одного из прикроватных столиков, чтоб схватить оттуда нагретую от близстоящей свечи вязкую мазь в полупрозрачной баночке. Откупорить крышку дрожащими, влажными пальцами и, обмазав приторно пахнущей субстанцией практически всю правую ладонь, принять исходное положение, приподнимая таз и упираясь грудью в чуть скрипнувшую кровать. Левая ладошка снова скользнула по уже подрагивающему подтянутому животу и коснулась горячего члена - контраст успевших охладиться пальцев и пульсирующей обжигающей плоти просто свел с ума - мальчишка снова застонал, при этом скользя смазанными перстами по пылающей ложбинке меж ягодиц - стыд и смущение растворились в этом пьянящем аромате благовоний, утонули в сладостных мечтах, в безмятежных желаниях, где Коуха поглаживал столь желанное тело, где громко кричал под ним, заведомо сообщая Коэну о том, как он жаждет ощутить его в себе, как он хочет и любит его. - Коэн... Страстный, глубокий стон, и плевать, пусть хоть весь дворец слышит о том, как ему сейчас хорошо, главное не останавливаться, не на секунду, он хочет почувствовать его внутри. Средний палец мягко обводит дрожащий сфинктер по контуру, чуть нажимает на него и туго входит внутрь на одну фалангу. Младший Рен громко вскрикивает и подается вперед, навстречу ласкающей себя руке, дабы скрасить одновременно божественные и странные ощущения. Это подобно водовороту - затягивает все больше и больше и остановиться уже невозможно, и хочется еще, даже несмотря на то, что страшно...Коуха глубоко вздыхает, закусывает нижнюю губу и проталкивает палец глубже, практически до конца, поджимая остальные, утробно рыча и закатывая глаза от удовольствия - так приятно было ощущать пальцем влажные, пульсирующие стенки, столь чувствительно реагирующие на, быть может, слишком уж аккуратные движения внутри. Перед глазами стояла совершенно другая картина, и младшему генералу казалось, что он и правда ощущает на своем теле прикосновение чужих, горячих рук. Искусанные губы то поджимались, то открывались в звучных стенаниях, и юнец уже не обращал внимания на то, как вниз по подбородку медленно стекают тянущиеся ниточки слюны - ему было слишком прекрасно, чтоб обращать внимание на такие мелочи, как небольшие влажные пятнышки на черной ткани. Глубоко вздохнуть, хныкнуть, словно маленькому ребенку и вытащить палец, ощущая, как анальный проход судорожно сжимается в яром, но бесполезном желании удержать его. Еще раз погладить снаружи чуть растянутую дырочку и ввести уже два пальца, медленно, постепенно расслабляясь, ощущая как поддаются зудящие мышцы и как начинает поднывать ободок раскрасневшегося сфинктера, в который сейчас пропихивали совершенно противоестественные вещи. Коуха медленно ввел оба перста до основания и принялся размеренно скользить ими внутри, поглаживая себя, разводя пальцы в стороны, стараясь растянуть как можно сильнее, крича от каждого неверного движения, которое отдавалось немного болезненной пульсацией где-то в области поясницы. Постоянно отвлекаясь на анальные ласки, мальчишка порой даже забывал трогать себя спереди, где ныло от неудовлетворения едва ли меньше, чем где-то там, глубоко, до куда хотелось бы дотянуться, но, почему-то не получалось. Рен захныкал, как ребенок и снова что-то прошептал себе под нос. Казалось, он повторял одно и то же имя, в безумном и наивном желании того, чтоб его услышали и приняли таким, какой он есть, чтоб ему ответили тем же страстным вожделением и чтоб его на самом деле целовали так же страстно и яростно, как в его мечтах. А время течет, подобно равнинной реке, в коей ни раз в далеких временах уже ушедшего детства купаться приходилось шедшим в дальний поход трем принцам Империи Ко. И вот юноша уже ни сколько не сдерживаясь загоняет в себя три пальца, глубже, ощущая, как крепко и даже болезненно сжимают мышцы хрупкие персты, когда средний все же умудряется задеть узелок простаты - Коуха громко кричит и чувствует, резко скручивающийся внизу живота тугой комок готового вот-вот выплеснуться наслаждения, и кажется, он даже стонет что-то откровенно-пошлое. По коже давно струятся мелкими потеками капли пота, а влажные колени то и дело разъезжаются в разные стороны, скользя и не удерживая бренное тело - внутренние мышцы бедер болят, но юноша упорно заставляет себя думать о том, что так надо, и что это не дело случайности, и это старший брат так рьяно раздвигает его стройные ноги, желая увидеть столь раскрепощенную позу любовника. Четвертый палец входит с огромным трудом и острой болью - парнишка дергается, недовольно мычит, словно его кто-то заставляет, но тут же одергивает себя и подается навстречу, стараясь не заостряться на боли. У Коэна гораздо больше, чем его скудные четыре пальца - он уверен, и неужели он не сможет вытерпеть такого?! Резко и до конца - кончики двух перстов сразу же уперлись в точку удовольствия, и Коуха, изогнувшись, подобно самой изящной танцовщице Синдории, громко стонет имя брата, растягивая себя и неугомонно лаская. Розовые волосы взметнулись вверх, создавая иллюзию сошедшего с неба божества, на которого их хозяин, несомненно, был похож. Тут же облепили мокрую спину причудливым узором, вытканным будто на самом дорогом персидском ковре, и стоны стали вмиг подобны пьянящей музыке, соблазняющему голосу русалок. Пульсирующая плоть была просто каменной и, когда в очередной раз скользкие пальцы принялись немного грубо потирать горячую головку, юнец не смог себя сдержать. - Коэн! Последний крик, и воображаемая иллюзия идеальной игры рассыпалась на миллионы мелких осколков разбитого зеркала, что отражало искаженную реальность в душе младшего Рен как-то по особенному, по-своему. Белое густое семя, стекая с дрожащих пальцев на дорогое черное одеяние первого принца империи оставляло после себя специфический запах, кой, смешиваясь с ароматом использованной смазки, создавал удивительный возбуждающий контраст. Хрупкие персты с громким, хлюпающим звуком выскользнули из размятого, широкого сейчас анального отверстия и юноша, недовольно поморщившись, рухнул обессиленным телом на мягкую кровать, поджимая ягодицы, ощущая под собой влажное пятно и чувствуя, как собственная слюна стекает уже по груди, а в уголках глаз застывают теплые слезы. Немыслимо...хорошо. - Я люблю тебя... Испачканные ладони крепко сжимают шелковые одежды, которые несчастный принц принимается в легком забвении покрывать мелкой россыпью поцелуев. А за одной из золотых ширм, усыпанных множеством драгоценных камней, скрывающих от глаз возможных обывателей, что решат посетить столь запрещенное место, мягкую, тянущуюся практически от одной стены до другой, кровать, стоял почти не различимый в царящем полумраке силуэт, скользнувший не скрывающейся, поначалу, тенью в приоткрытую деревянную дверь, а после застывший незамеченным за резной завесой, желающий послушать еще немного, мгновенно забывший о том, что пришел сюда он в поисках своего кимоно.