***
Глядя на кучу детских трупов перед собой, Детлеф изо всех сил старается не стоять, как истукан. Ноги у него подкашиваются. Тачку, доверху наполненную исхудавшими и белыми, как мел, холодными телами, он погружает в фургон. Альтхаус, сидевший в это время за рулём, вылезает из машины и говорит, что он отойдёт ненадолго. Закуривает. Детлеф быстро кивает, изображая энтузиазм. Трупы в машине, Альтхауса рядом нет, значит, нужно заняться чем-нибудь, чтобы отвлечься. Дет бесцельно бродит вокруг машины, понимая, что куда бы он ни пошёл, его везде ждёт одно и то же. На глаза ему попадается отбившийся от общей шеренги мальчик. В сознание острой иглой впивается совершенно идиотская идея. Детлеф понимает, что вариантов развития событий совсем немного. В лучшем случае мальчишку изобьют или оставят на холоде. В худшем — он отправится в ту же гору трупов, которую нужно перевезти Дету и Альтхаусу. Для этого даже особого повода не нужно было. Любое отклонение от принятых порядков жестоко каралось, вплоть до повешения. Поэтому… да, мальчишке жить осталось совсем недолго. Дет вообще не думает о том, что он делает. Ох, как ему за это попадёт. Кайзер на месте расстреляет, если узнает. А если доложит штурмбаннфюреру… Детлеф на мгновение зажмуривается, но не останавливается. Подходит вплотную к узнику, затаившемуся за углом барака. — Не бойся… не бойся, — одними губами шепчет Дет по-русски, — я помогу. Мальчишка таращит на него свои ярко-голубые глазища и невольно подаётся вперёд, видимо, удивлённый тем, что немец знает русский язык. Да, русским Дет владел пусть и не в совершенстве, но на вполне достойном уровне. Он живёт на этом свете гораздо дольше обычного человека и успел много где побывать. Кроме русского знает ещё и английский, французский и худо-бедно изъясняется по-итальянски. — Пойдём, — снова шепчет, беря мальчика за тонкую, слишком тонкую, почти как спичка, руку. То ли узник и впрямь ему доверился, то ли он просто испугался, но он не сопротивляется. Идёт за Детлефом, а тот и сам трясётся, как осиновый лист, потому что ему страшно, как никогда прежде: ведь сейчас погибнуть может не только Дет, но и этот ребёнок, которому он пытается подарить шанс выжить. Быстро, пока никто не увидел, Дет заталкивает его в фургон, к трупам, и мысленно поражается схожести этого мальчика с погибшими детьми. От мертвецов его отличает только лёгкий румянец на щеках и лихорадочный блеск глаз. — Прячься и сиди тихо, — бросает ему Детлеф и захлопывает дверь фургона. Душа уходит в пятки. Только сейчас Детлеф осознаёт весь ужас его положения. Если хоть кто-нибудь прознает о том, что он только что учудил… о последствиях лучше лишний раз не думать. Возвращается Альтхаус. Стоит ему замереть на пару секунд у машины, как Детлефа охватывает ледянящая волна ужаса. — Ты чего такой бледный? — спрашивает Альтхаус, — съел чего-то не того? — Замёрз, — коротко выдыхает Детлеф и сразу же обрывает любые попытки Альтхауса мило поболтать, — поехали уже. Чем скорее с этим разберёмся, тем лучше. — И то верно, — соглашается помощник коменданта, — меня уже тошнит от этих вонючих уродов. Детлеф с трудом удерживается от того, чтобы не ляпнуть в лицо Альтхаусу, что вонючий урод тут всего один, и это далеко не ребёнок. Раздаётся ворчливое рычание фургона. По обе стороны от дороги мелькает частокол голых полосатых берёз. Изредка среди них встречаются и тёмные, будто вырезанные из куска чёрного картона, ветвистые стволы вязов и высокие ели. Детлеф упорно смотрит в окно, без особого интереса разглядывая однообразный серый пейзаж. Уж лучше любоваться на скрюченные деревья, чем на спокойное лицо Альтхауса. Хотя, это только Альтхаус, а не Кайзер. В присутствии Кайзера ему было бы совсем невыносимо. Внутри всё холодеет при мысли о том, что достаточно одного только всхлипа мальчишки, и весь план посыплется, как хлипкий карточный домик. Детлеф вздрагивает буквально от каждого движения Альтхауса. С ужасом замирает, когда тот вдруг останавливает фургон и вылезает наружу. Только спустя четверть минуты до него доходит, что они приехали, и сейчас помощник коменданта начнёт выгружать трупы. Он откроет дверь, и увидит беглеца в залежах мёртвых тел. Достанет оружие, и они будут сжигать на одного человека больше. На онемевших ногах Детлеф вылезает из фургона и обнаруживает Альтхауса курящим неподалёку от машины. Вокруг — безлюдный густой лес. Где-то в овраге громоздится ещё одна куча сожжённых мёртвых детей. — Ну что, приступаем? — спрашивает Альтхаус, подмигивая Детлефу. Окурок выкидывает в пушистый белый снег и потирает руки. — Да, конечно, — эхом отзывается Дет. Он отчётливо слышит, как бьётся жилка на шее Альтхауса. Понимает, что в любом случае пути назад нет. Детлефу чудится, будто бы с каждым шагом невидимая петля на его шее затягивается всё туже и туже. В глазах Альтхауса — искреннее непонимание. Детлеф будто бы обнимает его. Помощник коменданта дёргается, а затем, вскрикнув от боли, пытается вырваться. Зубы Детлефа с силой впиваются в его шею. Дет держит крепко и даже не пьёт — высасывает тёплую кровь точно так же, как эти мрази сосали кровь из детей. Выкачивает из него всё без остатка. Альтхаус умирает быстро. Он, должно быть, даже не успевает понять, что вообще произошло. Тем лучше для него. Детлеф наскоро осматривает его тело. Из карманов вытряхивает небольшую плитку тёмного шоколада, которую Альтхаус захватил с собой перед поездкой, и какие-то бумаги. Оружие тоже забирает себе, как и тёплую куртку, после чего оттаскивает ближе к оврагу и, совершенно не церемонясь, сталкивает его вниз. Дело сделано. Остаётся проверить, что там с мальчишкой. Рукавом Детлеф быстро вытирает перепачканный чужой кровью рот. Открывает дверь фургона и, замерев не месте, осматривает гору трупов. Что, если спасать уже некого? — Эй! Эй! — зовёт Детлеф, — это я! Вылезай скорее! Тут он замечает в самом углу мерцающие глаза. Протягивает ребёнку свои руки. — Хватайся, — дрожащим голосом шепчет Дет. Кое-как он вытаскивает мальчика наружу и закутывает его в куртку Альтхауса. Немного подумав, он снимает свою тоже и отдаёт её мальчишке. Тот всё равно дрожит, то ли от холода, то ли от страха. Дет шуршит обёрткой шоколадки, отламывает кусочек и даёт мальчику. — Держи, — мягко говорит он, — это тебе. Ребёнок смотрит на шоколад круглыми глазами, и через мгновение от кусочка лакомства ничего не остаётся. — А можно ещё? — робко спрашивает он у Дета. Энгель качает головой. — Извини. Нужно оставить про запас, — с этими словами он берёт мальчика на руки, — как тебя зовут? — Лёша. — Лёша, значит, — Детлеф едва заметно улыбается, — хорошо. А меня можешь звать Дет. Впрочем, очень скоро от его улыбки не остаётся и следа. Детлеф действовал спонтанно. Не думал о том, что его может ждать в будущем. Не думал и о том, что ему делать дальше, после того, как он спасёт ребёнка. По-хорошему его надо было спрятать в каком-нибудь безопасном месте, но где, чёрт возьми, можно найти безопасное место в разгар войны? Лёша словно чувствует, что Детлеф нервничает, и через какое-то время начинает тихонько хныкать. Приходится долго-долго убеждать его в том, что всё будет хорошо, хотя даже сам Детлеф не до конца уверен. Они бродят по этому лесу уже несколько часов. Руки коченеют; пальцы не сгибаются. Каким-то чудом Дет умудряется и дальше нести Лёшу в том же положении. У него нет никаких ориентиров; он понятия не имеет, куда нужно идти. Просто нарезает круги по чаще леса в надежде каким-то чудом отыскать место, где они оба смогут укрыться. Изредка Детлеф останавливается, садится прямо в сугроб, опустив Лёшу себе на колени, и даёт ему ещё кусочек шоколада: другой еды нет, а истощённый мальчик нуждается в хоть какой-нибудь пище в срочном порядке. Детлеф старается не думать о том, что таким образом он лишь отсрочит смерть Лёши на пару часов, если повезёт — хотя бы на сутки. Но не спасёт. Ноги перестают гнуться и всё глубже увязают в снегу, но Дет продолжает идти вперёд. Идти хоть куда-нибудь, главное не останавливаться. Ему мерещатся выстрелы позади, и тогда он начинает шагать быстрее. Спотыкается, падает и тут же встаёт, не выпуская Лёшу ни на минуту. Прижимает его к себе, кутает в куртки и молится всем богам, которых знает, чтобы мальчик не умер от холода. Весь его мир сокращается до ничтожных размеров. Он состоит лишь из бесконечного снега и вращается вокруг единственной цели: спасти Лёшу. Защитить его ценой собственной жизни. Детлеф будто бы уже и не помнит всего, чего хотел когда-то достичь. В голове сидит только эта мысль, которая и продолжает вести его дальше по лесу, словно компас, словно путеводная звезда. Детлеф не чувствует ни своего лица, ни рук, ни ног. Временами ему кажется, что он выронил мальчика, и тогда приходится останавливаться, проверять на месте ли он. На месте. Спит или уже умер, и Детлеф просто несёт ещё один труп. Несёт чёрт знает куда. Он не в состоянии отличить холодное от тёплого, поэтому ему остаётся надеяться, что все эти усилия не напрасны. Ветер бьёт в лицо колючими льдинками. Глаза слезятся, и Дет не видит ничего, кроме белого снега. Ему кажется, что он и не движется вовсе. Вроде бы идёт, а вокруг ничего не меняется. Носок сапога за что-то цепляется, и Детлеф падает. Тихий вскрик — не померещилось ли? — слегка отрезвляет его, и он поднимается с новыми силами. Непослушными губами шепчет, что всё хорошо, что совсем скоро они будут в тепле. Это наглая ложь, ведь на самом деле Детлеф даже понятия не имеет, где они находятся. Чудо, что никто другой их не нашёл и не застрелил. В очередной раз упав снег, Детлеф с трудом подползает к чернеющему рядом стволу и упирается в него спиной. Ребёнок по-прежнему у него на руках. Дет обнимает его крепче, пытаясь хоть как-то согреть, передать жалкие частички тепла, хотя он и понимает, что не в состоянии этого сделать. Ему кажется, что они оба сейчас находятся на краю Земли, где нет никого и ничего. Только одна холодная белая пустота вокруг и свист ветра. Впереди маячат какие-то тёмные фигуры. Детлеф щурится, пытаясь сквозь покрытые инеем ресницы рассмотреть приближающихся людей. Когда их очертания принимают более чёткие формы, внутри всё обрывается. Детлеф видит оружие в их руках. Хватка сразу же становится крепче. — Не стреляйте! — из последних сил кричит он, заметив, что один из людей наставил винтовку точно на них, — не стреляйте, прошу! Несколько раз он выкрикивает это по-немецки. Затем по-русски. После этого крики теряют всякий смысл, потому что люди подходят вплотную и силой отбирают у него ребёнка. Детлеф отчаянно цепляется за рукав куртки, в которую был завёрнут Лёша, зовёт его, плачет, умоляет не убивать хотя бы мальчика. Падает лицом в снег и пытается приподняться, опираясь на локти. Снова падает от бессилия. В голове всё звенит, и виски горят со страшной силой. Язык заплетается, потому что Детлеф продолжает то ли кричать, то ли шептать, и он сам не понимает, на каком именно языке. Тьма окружает его так же внезапно, как если бы в это мгновение он вдруг провалился под лёд.***
Всё вокруг горит. Детлефу снится, как его ставят в одну шеренгу с узниками концлагеря, и спускают на всех них гигантских овчарок Кайзера. Собаки кидаются на детей и в один укус разрывают им глотки. Сильными ударами лап вспарывают животы. Воют с каким-то клокочущим, булькающим звуком. Вдруг одна из собак подходит к Детлефу вплотную, и он видит, что глаза у неё человеческие. Глаза Альтхауса. Запах его крови. Бьющаяся жила. Детлеф будто бы становится одним из этих псов. Он опускается на четвереньки, упирается взглядом в свои руки и наблюдает за тем, как человеческие ладони обрастают густой шерстью и превращаются в собачьи лапы. Овчарка с глазами мёртвого Альтхауса радостно лает, и Детлеф, ведомый запахом его крови, впивается клыками в шею. Терзает зубами горло и слизывает кровь. Разрывает мягкое брюхо, и дурманящий аромат накрывает его с головой. Детлеф с жадностью пожирает ещё тёплые внутренности, как вдруг останавливается, заслышав детский плач. Вместо собаки он видит сидящего на снегу Лёшу. Голубые глаза смотрят на него с таким ужасом, что так и хочется поскорее обнять мальчика, успокоить его, заверить, что всё в порядке. Детлеф бы так и сделал, если бы не сжимал в пасти мальчишечью руку. Против воли он стискивает зубы лишь сильнее, будто бы намереваясь отгрызть Лёше предплечье. За спиной раздаётся чёткий ритм марша. Люди в чёрных сапогах. С ружьями. С ехидными ухмылками Кайзера. У каждого из них — жидкие светлые волосы с залысинами, злые светлые глаза и небольшое брюшко. Много-много Кайзеров. Много-много комендантов. Он стреляет в Детлефа Энгеля, своего помощника. Одного выстрела ему кажется не достаточно, и он стреляет до тех пор, пока тело Детлефа не превращается в кровавое месиво. Детлеф тихо стонет сквозь сон. К его полыхающему лбу прикладывают что-то прохладное и влажное. Помогают слегка приподнять голову и приставляют к губам край жестяной чашки. Инстинктивно он приоткрывает рот и начинает жадно глотать жидкость с металлическим привкусом. Только после этого понимает, что во рту сухо, как в раскалённой пустыне. Закончив пить, Детлеф укладывается обратно. Его сотрясает крупная дрожь, как если бы он сильно замёрз, но на самом деле его тело буквально горит. Глаза слезятся, из-за чего он ничего не может разглядеть даже у себя под носом. Спустя три секунды так и вовсе снова погружается во тьму. Снова видит череду кошмаров, сменяющих друг друга, воскрешающих в памяти всё самое страшное и неприятное. Кошмары кажутся настолько реальными, что Детлеф толком и не осознаёт, что он спит. В себя он приходит гораздо позже, когда жар начинает понемногу спадать. Приподнимается на локтях и взволнованно озирается. Он лежит на полу какой-то плохо освещённой комнаты с бревенчатыми стенами. Рядом, прислонившись спиной к стене, сидит молодой человек, облачённый в военную форму. Форма не похожа на ту, что Детлеф привык созерцать вокруг себя, из чего он делает вполне закономерный вывод — перед ним вражеский солдат. Впрочем, с тем же успехом он может назвать своими врагами бывших сотоварищей. Штурмбаннфюрера. Коменданта Кайзера. Убитого Альтхауса. Солдат, выглядевший до этого вполне расслаблено, поднимает голову и, встретившись взглядами с Детлефом, моментально вскакивает с места, наставляя на него винтовку. Дет падает обратно на спину и показывает дрожащие пустые ладони. У него нет оружия. Он пришёл с миром. Всё, чего ему хотелось, это спасти ребёнка. Ребёнка… Тревога впивается в сознание острым шипом. — Где Лёша? — тихо спрашивает Детлеф, когда солдат опустил дуло винтовки. Тот бурчит нечто невразумительное и выходит из комнаты. Видимо, собирается привести кого-то ещё. Что-то подсказывает Детлефу, что легко он не отделается. Что, скорее всего, его будут держать в плену и ни за что не отпустят. Даже при том, что он спас мальчика. Если, конечно, Лёша выжил в том жутком буране… «Пожалуйста, пусть он будет в порядке», — молится про себя Детлеф, стараясь не думать о том, что он мог всё это время нести безжизненное тело. Через несколько минут в помещение заходят двое. Один — тот самый молодой солдат, которого Детлеф уже видел до этого. Другой — среднего роста, усатый, хмурый и явно не испытывающий к Дету симпатии. Оно и понятно. — Что с Лёшей? — повторяет Дет, стараясь ничем не выдать нервную дрожь. Мужчины переглядываются. — С ним всё хорошо. Наелся, отогрелся, теперь отсыпается, — говорит усатый. Из груди вырывается облегчённый вздох. Дет обмякает на своей подстилке, прикрыв глаза. У него как будто камень с души упал в эту секунду. Теперь ему всё равно, что с ним сделают. Пусть хоть расстреливают. Самое главное он уже сделал. Да и терять ему больше нечего. Смерть всё равно настигнет его, если не от руки врагов, то от руки своих. Смерть таится повсюду, за каждым поворотом, но одно дело, когда умирает кто-то вроде Детлефа, живущего на этом свете непозволительно долго, и совсем другое, когда умирает невинный ребёнок. Маленький мальчик, толком не видевший жизни. Убивать Детлефа солдаты пока не собираются. Вместо этого они его допрашивают. Да, в этом смысла больше, чем в простом убийстве врага. Дет рассказывает им всё, что знает. Прямо сейчас он предаёт «своих» в очередной раз, но его совесть совершенно спокойна. Если это поможет остановить войну, он будет только счастлив. А кто именно победит — это дело десятое. Лишь бы всё прекратилось. Лишь бы не увидеть снова то, что теперь будет каждую ночь преследовать его в страшных снах. Закончив с допросом, усатый отрывается от бумаг и внимательно смотрит на Детлефа. — Хорошо говоришь по-русски, — отмечает он. — Мать из России. Я с ней до восьми лет жил, потом отец увёз меня в Берлин, — вяло врёт Детлеф. В глазах мужчин мелькает нечто, напоминающее сочувствие, но Детлеф прекрасно понимает, что это его вряд ли спасёт. Впрочем, если такова его участь, то пускай. Зато Лёша будет жив. В одиночестве никто Детлефа не оставляет. Рядом дежурит другой солдат, товарищ тех двоих, что его допрашивали. Но, как ни странно, забыться тревожным сном это не мешает. Глаза закрываются сами собой. Вновь вокруг растекается одна тьма. Детлеф видит протоптанную чьими-то тяжёлыми сапогами дорожку. Следы ведут вниз, к оврагу, до краёв заполненному окровавленными трупами, над которыми вьются стаи чёрных мух, но запаха почему-то никакого нет. Как будто перед ним всего-навсего муляж, а не настоящие бездыханные тела со вспоротыми животами и глотками, искалеченные, втоптанные в грязь и облитые ею сверху. На вершине горы из трупов возвышается крест, а на нём раскачивается безвольно повисший в петле Альтхаус. Вдруг он открывает глаза и смотрит точно на Дета. Лицо мертвеца искажает кривая чернозубая улыбка, от которой внутренности скручиваются в тугой узел. Детлефа подташнивает от этого зрелища, но оторвать взгляда от скалящегося трупа он не в состоянии. Смотрит на него, словно заворожённый. «А мы знаем, где ты», — доносится зловещий скрипучий шёпот. Детлеф разворачивается и ступает прочь от оврага. Рукой хватается за правый бок и чувствует, что одежда будто бы чем-то испачкана. Чем-то влажным и липким. Опускает взгляд вниз, к руке, и видит, что вся ладонь красная, точно спелые ягоды рябины. Тёмные точки мух садятся на вымазанную в крови кожу и присасываются к ладони, будто пиявки. Бок совсем не болит, а кровь из него хлещет фонтаном. Затекает в выемки следов. По снегу словно расстелили алую ковровую дорожку. Иди точно по ней — и непременно выйдешь к нужной цели. Обуреваемый нехорошим предчувствием, Детлеф несётся по кровавым следам. Впереди маячит ещё один крест. У креста стоит невысокая фигурка. Светловолосый мальчик в белом саване. В голубых глазах видно такое суровое осуждение, что кажется, будто бы это лицо должно принадлежать не ребёнку, а взрослому. «Они знают, где ты», — негромко говорит мальчик, и на его груди расцветают алые пятна, а глаза закатываются, обнажая белки. Земля под ногами Детлефа рушится, и он летит прямиком в кровавую бездну. Тонет в этом алом мареве без запаха, а над его головой грохочет хохот штурмбаннфюрера, Кайзера и советских солдат. Детлеф резко распахивает глаза. Сновидение до сих пор маячит перед глазами так, словно всё это случилось на самом деле. Особенно сильно в память въелся образ цепочки кровавых следов. И эхо слов мальчика до сих пор звучит в ушах. «Они знают, где ты». Детлеф обводит комнату лихорадочным взглядом и обнаруживает у стены солдата. Того самого, который его сторожил. — Следы, — прокашлявшись, тихо говорит Дет, — я… оставил следы. Там, у оврага. Куда мы высыпали трупы. Там мои следы, они ведут прямо сюда… их найдут… найдут меня… придут сюда… Язык заплетается, и какой-то частью сознание Детлеф понимает, что несёт полный бред. — Никаких следов не осталось. Всё замело, — раздаётся суровый голос. — Всё замело, — эхом отзывается Детлеф. «Всё замело», — думает он. Представляет себе, как по его следам пускают овчарок, и те носятся по заснеженной опушке, неуклюже тычась носами в сугробы. А Детлеф стоит возвышается над ними и радостно хохочет. «Не найдёте! Не найдёте! — радостно выкрикивает он, разражаясь хриплым смехом сумасшедшего, — всё замело!» Собаки раздражённо скалятся и коротко гавкают, мол, не мешайся. А Дет всё хохочет и хохочет. Смеётся, не понимая, что на самом деле он даже не разомкнул губы. И что спустя полминуты он вновь опускает отяжелевшие, будто бы налитые свинцом веки. И откуда-то с высоты, прямиком с затянутого белесой пеленой неба звучит тихий, едва различимый детский голос. Детлеф с трудом перекатывается на бок и, раскрыв глаза, несколько секунд бессмысленно глазеет в пустое пространство перед собой. Кто-то тормошит его за плечо. Кто-то с непривычно маленькими руками и тонким голосом. Это явно не солдат. Неужто Лёша к нему пришёл? Детлеф тут же разворачивается лицом к посетителю и с радостью отмечает, что это и в самом деле Лёша. Сейчас он кажется совсем иным. Не таким, каким был в концлагере. Там Детлеф видел настолько напуганного ребёнка, что тот даже не смел лишний раз подать голос в присутствии солдат или надзирателя с его помощниками. Пока Детлеф нёс его по лесу, он не чувствовал никакой тяжести — оголодавший мальчик был лёгкий, как пушинка. Странно, что его никуда не унесло сильными порывами ветра. Болезненная худоба никуда не делась. Глаза мальчика по-прежнему казались слишком большими для такого маленького лица со впалыми щеками. Тонкие руки и ноги, выпирающие кости и белая, как мел, кожа делали его похожим на одного из той кучи трупов. Дет не сводит с Лёши взгляда и про себя отмечает совсем неуловимые изменения. Лёгкий румянец на щеках. Блеск в глазах. Постоянное движение. Перед ним однозначно живой ребёнок. Живее всех живых. — Тебя ранили? — вполне серьёзно спрашивает Лёша. Детлеф едва заметно улыбается и качает головой. — Нет, нет, — тихо отвечает он, — я просто замёрз и устал. — Во-от как, — тянет мальчик, внимательно разглядывая Дета, — ты так метался во сне, и я подумал, что тебе очень больно… «Я метался?» — удивляется Детлеф, но вслух ничего не говорит. — Ты теперь вернёшься к своим? — погрустнев, задаёт вопрос. — Нет, не вернусь, — Детлеф вздыхает, — я их предал. Приду к ним обратно, и они меня убьют. К тому же, они творят ужасные вещи… Я не хочу к ним возвращаются. Детлеф бросает взгляд в сторону, где по идее должен был сидеть его сторож. Он и сидит там до сих пор, только глаза его плотно закрыты. Уснул. Или же просто дремлет. Слишком хороший момент для побега, но Детлеф продолжает лежать на месте. Ему всё равно некуда пойти. Где бы он не очутился, он для всех будет врагом. И это при том, что он всей душой желает прекращения войны. Смех смехом. — А мне сказали, что ты попытаешься уйти к своим, поэтому тебя нужно сторожить, — Лёша хмурится, старательно пытаясь сообразить, где тут правда, а где ложь, — и что, ты даже ни по кому из своих не скучаешь? Совсем? Детлеф пожимает плечами. — Разве что только по семье. Но их уже давным-давно нет в живых. — Понятно. А я вот принёс тебе. Детлеф, слегка оторвав голову от жёсткой ткани, смотрит вперёд, на Лёшу, сжимающего в руках ворох какой-то тёмной одежды. Запоздало узнаёт в ней куртки, свою и Альтхауса. — Пойдём, — вдруг говорит Лёша, вставая на ноги, — покажу кое-что. Отказать ребёнку Детлеф почему-то не может. Преодолевая вспыхнувшую в ногах боль, он поднимается и следует за своим юным провожатым. Детлеф идёт позади мальчика, прислушиваясь ко всем шорохам. В старой ветхой избе, куда его приволокли, стоит мёртвая тишина. В тишине каждый шорох, каждый скрип кажется громче, чем он есть на самом деле. Вой ветра заставляет Детлефа нервно оборачиваться и судорожно искать малейший намёк на опасность. Что будет, если его застанут гуляющего по дому вместе с Лёшей? Дет невольно ёжится, но мальчик почему-то очень спокоен. Детлефу только и остается, что следовать за ним. — Сюда, — кивает Лёша и толкает тяжёлую дверь. Детлеф ему помогает. Перешагнув порог, он оказывается в каком-то небольшом, но очень холодном помещении. Стены тут тонкие и совсем не спасают от завывающего ледяного ветра. — Что ты хотел мне показать? — спрашивает Детлеф, накидывая куртку себе на плечи. Вторую отдает мальчику, чтобы он не мёрз. — Я тут нашёл кое-что, — с чрезвычайно довольным видом сообщает Лёша. Он отходит к самой дальней стене этого сарайчика, сиротливо прикрытой коричневатой потрёпанной тканью из какого-то жёсткого материала, вроде мешковины. Срывает ткань, а затем хлипкую дверь. — Этот дом такой старый, — фыркает Лёша, — в нём давным-давно никто не живёт, и в сарай этот никто не ходит, потому что тут холодно, как на северном полюсе. Дверь, кажется, выломали давным-давно, а времени на то, что приделать её на совесть, не было. Дет изгибает брови, а мальчик словно понимает его без всяких слов. — Жизнь за жизнь, — серьёзно произносит он. Детлеф с трудом сдерживает улыбку и ласково ерошит светлые волосы Лёши. Мальчик вдруг бросается его обнимать, и Дет готов поклясться, что он тихонько всхлипывает. Детлеф тепло обнимает его в ответ. — Береги себя, — тихо говорит он, а затем, отстранившись, направляется к проёму. Пурга ещё бушует. Ветер яростно разбрасывает во все стороны искрящиеся колючки мелкого снега и тянет их за собой вверх. Завернувшись в куртку, Дет с усилием протискивается наружу и, сцепив плотнее зубы, медленно движется вперёд, рассекая сугробы. Он не знает, поймают ли его, а если поймают, то кто именно и как скоро. Не знает, куда идти, потому что он для всех вокруг чужой. Одно Детлеф знает точно: он постарается выжить. Не упустит шанс, данный ему Лёшей.***
После окончания войны Детлеф эмигрировал в Штаты и жил там под новым именем, никому неизвестный, никому ненужный. Жил, не заводя никаких близких знакомств и борясь с кошмарами. Ни одна ночь не обходилась без очередного жуткого видения. Каждый раз, когда Дет закрывал глаза, лёжа в постели, он мысленно готовил себя к предстоящей встрече с призраками Кайзера, Альтхауса и погибших детей. Наутро он просыпался весь в холодном поту, дрожа от страха. Пить кровь из шей живых стало совсем невыносимо, и Дет старался свести эту потребность к минимуму. Он бы и дальше так жил, если бы однажды не услышал, что на месте того самого концлагеря лет двадцать назад открыли мемориал. Детлеф буквально тут же сорвался с места, на остатки своих скудных сбережений устроился себе внеплановое путешествие к мемориалу. Почему-то ему очень хотелось увидеть, что там сделали. Он бродит по огромной бетонной площадке. Ни одного барака не осталось. Крайне непривычно вместо них видеть гранитные статуи отощавших детей, а вокруг площадки — плотный ряд высоких зелёных деревьев. В сознании Детлефа прочно укрепился образ зимнего лагеря и серого пейзажа вокруг. Слишком прочно. Ему не верилось, что он и в самом деле стоит на том самом месте. Тогда хозяйкой этих мест была ледяная смерть. Сейчас здесь царит яркое и пышное лето. Людей тут совсем немного. Детлеф так и вовсе их не замечает, полностью погрузившись в свои мысли и воспоминания. Вздрагивает, когда к нему обращается очень худой мужчина средних лет. — Извините, молодой человек, — осторожно говорит он, заглядывая Дету в глаза, словно ища там что-то, — просто… вы мне напомнили кое-кого. — Кого? — удивляется Детлеф. — Этот человек спас меня, когда я был совсем ребёнком, — грустно улыбается мужчина, — его звали Дет. Вам не знакомо это имя? Просто вы так на него похожи, словно две капли воды... Детлеф стоит, замерев, не в силах проронить ни слова. К горлу подкатывает горький ком, и Дет лишь чудом сдерживает рвущиеся наружу рыдания. Ему ничем нельзя выдать себя, потому что это вызовет лишние вопросы. По идее ему сейчас должно быть за шестьдесят, но Детлеф выглядит в точности так же, как и тогда, на войне. Как и за много лет до неё. — Детлеф Энгель, — тихо произносит Дет, не отрывая от лица Лёши взгляда. — Ваш дедушка? — с улыбкой спрашивает он. Детлеф скупо кивает. Лёша вновь извиняется за беспокойство и хлопает Дета по плечу на прощание. Оставляет его наедине с оглушительной тишиной и гранитными фигурами детей, вздёрнувшими руки вверх, к непривычно яркому небу.