***
Гарри Поттер предпочитал жить тихой, спокойной жизнью. Удивительно, но стоило ему прикончить Волан-де-Морта и появиться на паре мероприятий местного значения, вроде назначения Кингсли Шеклболта на пост Министра Магии, и его оставили в покое. Разумеется, его по-прежнему узнавали на улицах, дети изредка просили автографы, а молодые ведьмочки - и даже некоторые волшебники - слали сов с любовными письмами целыми парламентами. Но никто не лез в его личную жизнь, репортеры во главе со Скитер не осаждали особняк на Гриммо, а Молли с Артуром перестали наседать с излишней опекой, ограничиваясь приглашениями на пятничные ужины и воскресные обеды. И ему такая жизнь была по вкусу. После войны он отбросил идею становиться аврором, вдоволь успев насмотреться на трупы товарищей. Вместо этого он подал документы в Институт Магического Правопорядка и Истории Магии, находя факультет дешифрования вполне достойным долгих изнурительных часов, проведенных за учебниками. Гермиона, которая училась с ним на одном потоке, но на адвоката, была безумно счастлива узнать, с каким рвением ее друг принялся за изучение культуры ацтеков, древнейшие египетские манускрипты и китайские талмуды, а Гарри, скромно улыбаясь, решил умолчать, что необходимую организму дозу адреналина он получает, выбираясь из ловушек пирамид и убегая с очередным артефактом от оживших китайских каменных идолов. И в тот момент, когда его жизнь раскололась на «прошлое» и «настоящее», Гарри сидел в любимом кресле Сириуса с очередным выпуском «Ежедневного пророка» и наслаждался тишиной, изредка прерываемой скрипом половиц под ногами старого Кричера. Близнецов Уизли, как одних из самых близких людей, камин пропускал беспрепятственно. Вот и сейчас из небольшого окна, в котором мирно потрескивали поленья, вылетело две голубых искры и наглейшим образом прожгли газету. – Когда вы уже научитесь здороваться как приличные волшебники? – вздохнул Гарри, даже не пытаясь побороть радостную улыбку. Только когда видишь этих двоих, понимаешь, как сильно по ним соскучился. – Мы бы с удовольствием и на чай бы зашли, Гарри, и на что покрепче, но будни, бизнес, сам понимаешь, – радостно подмигнул образ Фреда, проступивший в огне. Секундой позже рядом появился и Джордж. – У нас вообще экстренная ситуация, – серьезно закивал тот. – Что-то случилось? – мгновенно подобравшись, Гарри невербально призвал палочку и на всякий случай еще пару амулетов, которые удалось по-тихому списать из архива института. – Да! И нет, даже не знаю, с чего начать, – затараторил Фред. – Ничего опасного, если ты об этом. Ты мне вот что скажи, дружище, та картина, что мы с Луной и Сириусом подарили тебе после войны, все еще у тебя? Гарри непроизвольно кинул взгляд на огромное - по его меркам - полотно, покоящееся в старинной деревянной рамке, которую неизвестно откуда добыл домовик Блэков. На ней были изображены Билл с Флер и малышка Мари-Виктуар, которая вместе с крохой Тедди Люпином сидела на огромном черном псе. В небесах парили размывчатые фигурки Джинни и Чарли, близнецы сидели возле котла, который взрывался крохотными зелеными искорками раз в час, после чего стоящий рядом с ними Снейп размашисто давал им подзатыльники. Рон о чем-то шептался с Гермионой, а над ними изредка проплывали сердечки. Артур вдалеке ото всех раскурочивал что-то явно магловское, а Молли упорно пыталась натянуть на мрачного Северуса отвратительно розовый джемпер. Ремус то и дело подхватывал сползающего с Сириуса сына и трепал анимагу холку, отчего тот счастливо высовывал длинный язык. Картина жила своей жизнью, счастливой и беззаботной. Точно как и все, кто был на ней изображен. – Конечно, она у меня, – как можно беззаботнее ответил Гарри, но голос позорно дрогнул. Пожалуй, эта картина была лучшим подарком за всю его жизнь. И худшим одновременно, потому что для абсолютного счастья на этой картине не хватало еще нескольких людей. Например, Перси. Тонкс. И еще одного - не погибшего и даже не родного, но такого любимого. «Он бы так хорошо смотрелся выглядывающим из-за спины профессора», - вот, что думал Гарри каждый раз, рассматривая полотно. – В общем, это не просто картина, – Фред на заминку внимания не обратил. Или предпочел не обращать. – Ты до битвы был такой странный… Рон про кошмары рассказал… А потом эта смерть… – Фред пытается сказать, – одернул брата Джордж. – Что мы решили, что было бы не плохо в случае чего проведать тебя, не навязываясь в гости. Вот и поговорили с Блэком и профессором Люпином. Они раздобыли краски, которыми рисовали карту Мародеров, а Луна усовершенствовала следящие чары, – он порывисто тряхнул головой, откидывая челку с лица. – И так появилась эта картина и светильник, который мы тоже расписывали вручную. Чтобы каждый из нас мог за тобой присмотреть. – Ты имел в виду, подглядеть? – уточнил Гарри, тихо вздохнув. Чего-то такого он от великих проказников Уизли и ожидал. Злиться на них почему-то не выходило, а Сириусу с Ремусом у него еще будет возможность высказать. – Фу, Гарри Поттер, ты извращенец, – фыркнул Фред, понимая, что опасность миновала. – Мы же просто волновались. – Допустим. А зачем рассказали мне о ней сейчас? – Гарри посмотрел на картину еще раз, но уже совсем иными глазами. – О, а об этом ты узнаешь сам, – образ Джорджа в огне расплылся коварной ухмылкой, которая в данной ситуации нагоняла разве что жути. – И, уверен, мы будем прощены за все наши шалости на многие годы вперед. – Что ты… – Гарри нахмурился, но его перебил Фред. – Картина активируется теми же словами, что и карта, но палочкой нужно трижды стукнуть Снейпа, – отрапортовал он. Гарри не смог сдержать веселого фырканья. – «Шалость удалась», и изображение пропадет. И как опробуешь, не забудь, что за потрясающие и неповторимые волшебники подарили тебе это чудо! А нам пора. Дела, дела, – Фред озорно подмигнул, и его лицо исчезло с обугленного полена. – Изображение? – запоздало переспросил Гарри. – Джордж?.. – Дела, дела, – важно закивал тот и тоже поспешил скрыться. Гарри непонимающе смотрел на догорающие поленья, и единственным, что доказывало реальность странного разговора, был «Ежедневный пророк», в котором красовались две прожженные дырки. Отбросив ставшую непригодной газету, он устало потер переносицу пальцами. С одной стороны, прерывать такое размеренное и спокойное утро решительно не хотелось. Но с другой - расстраивать близнецов он тоже не горел желанием, а они наверняка ждут от него каких-то новостей. Да и, честно сказать, Гарри было дико интересно, что же там выдумала эта сумасшедшая четверка. – Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, – прошептал он, сморщившись, но все же щелкнув фигурку Снейпа на картине кончиком палочки. Тот оскорблено зыркнул на него темными глазами и растворился. За ним медленно начали исчезать и остальные, пока на полотне не остались только Фред с Джорджем да Сириус (уже в человечьем обличии) с Римусом. Они, в свою очередь, вскинули нарисованные палочки, искры из которых складывались в прыгающие буквы «Безухий, Фартовый, Бродяга и Лунатик представляют вам Любопытного Тома (1)». Пока Гарри пытался отсмеяться, а Кричер бурчал что-то про спятивших и отвратительных грязнокровок, исчезли и их фигурки. Полотно на несколько секунд стало кипенно-белым, до поплывших перед глазами цветных пятен, а потом вдруг затянулось коричневатым сплошным пятном, а гостиная наполнилась чеканным стуком каблуков по плитке. Гарри замер, напряженно вслушиваясь. Он что-то помнил из курса Магловедения о камерах, но самому столкнуться с подобным не доводилось, да и Гарри свято верил, что в мире магии они бы не получили такое уж широкое распространение. Зачем они нужны, если можно было мгновенно и бесплатно апарировать куда угодно? Наконец, стук затих, а светильник («Джордж же говорил про светильник?») поставили возле широкой - куда шире даже двуспальной - кровати. То, что Гарри принял за пятно, оказалось изящной ладонью с длинными наманикюренными пальчиками, которые теперь откидывали светлую челку с холодных карих глаз. Девушка, достаточно миловидная, внимательно рассматривала узор на диковинке, то прищуриваясь, то хмурясь, видимо даже не догадываясь, что за ней наблюдают по ту сторону. – Ох уж мне эти маглолюбцы, – наконец, вынесла странный вердикт она и выпрямилась, обходя кровать с другой стороны, где стояло огромное зеркало - намного выше и шире, чем сама девушка. Пока Гарри пытался вспомнить ее и почему вдруг Уизли потребовали от него за ней проследить, девушка слитным движением расстегнула молнию платья, и оно бесполезной тряпкой рухнуло к ее ногам. В комнате было темно, несмотря на разгар утра, и единственным источником света был сам светильник. Именно его приглушенное свечение скользило по молочно-белой коже, лишенной каких-либо дефектов. Длинные ноги переходили в крутые бедра, в изгиб узкой талии упирались те самые тонкие пальчики, а упругая грудь с розовыми сосками ярким пятном выделялась на фоне общей картины. Девушка придирчиво рассматривала себя в зеркало, поворачиваясь из стороны в сторону, то сматывая волосы в странное подобие рогалика, то наоборот, расправляя локоны по плечам. Гарри же, смотря на эту картину, даже не знал, плакать ему или смеяться. Девушка была, несомненно, прекрасна, и он наслаждался ее внешностью, но исключительно эстетически - плавные линии, ухоженные волосы и бархатистая кожа радовали глаз, но… Только глаз. Ни возбуждения, ни желания коснуться или оказаться рядом не наблюдалось, и Гарри мрачно ухмыльнулся себе под нос. «Кажется, попытка вернуть меня в ряды натуралов с треском провалилась, Уизли», – подумал он, потянувшись палочкой к картине, и почти открыл рот, чтобы произнести заветные слова, но девушка его опередила. – Здесь не хватает, – звонко сказала она зеркалу, обхватив себя за плечи. – Здесь слишком много, – пальцы легли на бедра. – Отвратительная эргономика, – ладони сжали грудь, и девушка скривилась. – И что только в них находят? Пока Гарри озадачено заморгал, опустив руку, девушка резкими движениями стряхнула с ног туфли на тонких «шпильках» и, приоткрыв шкафчик, резко опрокинула в себя содержимое какого-то флакона. С пару минут ничего не происходило, и Гарри вместе с девушкой рассматривали ее в зеркало, только Поттер - с каким-то сладким ожиданием неизвестного чуда, а девушка - закатывая глаза и цокая, разглядывая то, что Поттеру разглядывать мешала природная стеснительность. А потом длинные женские ножки пошли легкой зыбью, увеличиваясь в икрах и разительно уменьшаясь в бедрах. Гладкая спина с острыми лопатками начала бугриться, расширяясь и выделяя тугие гибкие мышцы. Конский хвост платиновых волос натурально загорелся, моментально сгорая до плеч и затухая, будто пожара не было вовсе. Лицо в отражении, скривившееся от боли, заострилось, еще ярче выделились скулы, светлые брови окрасились в почти черный, а на шее проступил крупный подвижный кадык, слегка подрагивающий от неприятной трансформации. Еще пара мгновений, и темные - темные! - ресницы дрогнули, являя миру серебристо-серые глаза. Тонкая рука, все также по-девичьи изящная, плавно поднялась к короткому хвосту, стягивая с волос тонкую зеленую ленту. Рука с темнеющей на предплечье Меткой. – Малфой! – против воли вскрикнул Гарри, тут же затыкая рот ладонью. Вдруг он тоже мог его слышать? Гарри так и видел заголовок в «Пророке» - «Гарри Поттер: Мальчик-Который-Оказался-Вуайеристом». Но Малфой никак не отреагировал, продолжая придирчиво расправлять холеные волосы. Потянулся, выгнув спину и плавно прогнувшись в талии, и улыбнулся зеркалу. – Куда лучше, – намного довольнее произнес он, проскальзывая пальцами по плоскому животу, на котором четко обозначались кубики пресса - хочешь того, или нет, но квиддич поддерживал тело в великолепной форме. «Выключи. Уйди отсюда. Сожги картину, в конце концов. Это же его личная жизнь», – вопили отголоски разума, но вместо этого Гарри опустил палочку, жадно скользя взглядом по широким плечам и груди с едва различимыми шрамами, по длинным тренированным ногам до подтянутых светлых ягодиц и ямочек на пояснице, которые абсолютно точно должны были объявить вне закона. «Он заавадит тебя, если узнает», – настаивал нудный голос в голове, но его почти заглушил стук крови в висках, стоило Гарри заметить, что волосы Малфоя слегка вьются на концах. Почему-то именно это откровение заставило дыхание сбиться, а температуру самого Гарри подскочить на пару градусов. «Он же наверняка кого-то ждет», – ехидно добавило сознание последний и хлесткий довод, и Гарри вздрогнул. Отрешенно проследил, как Малфой ленивым взмахом палочки перестелил белье со светло-сиреневого на темно-зеленое, почти черное, и с силой сжал зубы. Действительно, одинокий Малфой - это что-то из разряда «Не смешите меня». Хогвартс полнился слухами о его любовных похождениях, уступая разнообразием разве что историям о сексуальной жизни Забини. Гарри снова схватил палочку, готовясь прекратить эту сладкую пытку, как бы ни хотелось продолжать любоваться идеальным телом любимого. Смотреть, как он сжимает в руках кого-то другого, или, что еще хуже, как белоснежное тело Малфоя кто-то вжимает в эти темные простыни, было выше его сил. Слишком больно и до стыдных слез обидно. Но вместо того, чтобы кого-то встречать, Малфой вдруг запечатал дверь ленивым взмахом палочки, а затем на постель упал бумажный пакет, сверкнувший в свете лампы золотым узором двух волшебных палочек, скрепленных наручниками. Рука Гарри с палочкой опустилась в который раз за это сумасшедшее утро. Логотип «Тебета» он узнавал всегда и безошибочно. К смуглому лицу прилила кровь, покрывая скулы румянцем, и Гарри отвел взгляд, судорожно переводя дыхание. «Еще минуту. Всего минуту. Посмотрю, что у него там, и точно отключусь», - пообещал он себе, стягивая с себя свитер. Дышать становилось катастрофически нечем. Глухо зашелестела бумажная упаковка, и Гарри вернулся к полотну, закусывая губу и непроизвольно жмурясь: Малфой стоял лицом к светильнику, и в искусственном свете его кожа казалась золотистой, хотя аристократам, как он, загар был, разумеется, чужд. Даже в паху цвет кожи совпадал с цветом рук, но, в отличие от них, лобок был абсолютно лишен волос. Когда-то Гарри думал, что если он увидит Драко Малфоя голым, то его наваждение спадет. Что дело в банальном интересе. Зависти. Он даже на ненависть готов был списать свою одержимость, но теперь, увидев того во всей красе, Гарри лениво отметил, что теперь обязательно станет только хуже. Если девичьего тела коснуться не хотелось, то провести по этим бедрам и торсу хотелось неимоверно. И, к сожалению самого Гарри, провести хотелось не только руками. В ладони Малфоя что-то блеснуло, и Гарри вынырнул из своих мыслей. Розовое масло он узнал сразу - ему вообще нравилась эта линейка товаров Уизли. На правах лучшего друга, его первого знакомили со всеми новинками, в том числе и с той, что Малфой достал из пакета дальше. Фаллоимитатор, подстраивающийся под желания, был зачарован лично Фредом. Он мог двигаться самостоятельно, будто настоящий, стоило только произнести специально - кодовое - слово активации. Ох и повеселились же они втроем, придумывая это слово! Гарри познакомил братьев с терминологией магловских «Звездных воин» и их «Чувствуй, а не думай» и «Легче, быстрее, соблазнительнее». И с сагой про «Властелина колец» с не менее эпичным «Молви «друг» и войди». После того, как икающие Фред с Джорджем чуть не задохнулись от смеха, пытаясь заставить фаллоимитатор двигаться фразой «Мужество прячется в самых неожиданных местах», было решено срочно с этим завязывать. Подходящее слово пришло на ум само собой и было, на вкус самих братьев, слишком обычным, тривиальным и скучным. Небольшой брусок из материала, природы происхождения которого Гарри не пожелал узнавать, но похожего на смесь пластмассы, дерева и застывшей смолы, лег в ладонь Малфоя, будто для нее и был создан. Вытянулся, замерцал всеми цветами радуги, мигнул в тигриный, собачий и даже конский, и, наконец, принял оптимальные для него размеры, считав его эмоции. Интересная штука, но над ее спецификой мешало Гарри размышлять бьющееся в горле сердце - может, когда-то он и был не особо сообразительным, но сейчас картина складывалась абсолютно ясная. Гарри порывисто закрыл лицо ладонями, глухо застонав, а потом несильно ударил себя по щекам, чтобы проверить реальность на прочность. Реальность отозвалась жжением щек и тихим вздохом Малфоя, заставившим Гарри снова посмотреть на него сквозь щелочку пальцев. Малфой держал в руках ленту. Длинная черная полоска огибала длинные пальцы, почти стекая по гладкой коже, создавая с ней такой соблазнительный контраст, что Гарри не в силах был оторвать от нее взгляда. Малфой медлил, о чем-то задумавшись, а затем, словно решившись, встал коленями на кровать, пробираясь к середине воистину царского ложе, и быстрым движением завязал себе глаза. Устроился на спине, глубоко и медленно дыша. Будто боялся. Или опасался. Еще так стеснялись, но этот вариант Гарри отбросил сразу - Малфои не стесняются. Просто не умеют. Гарри уже забыл, что всего несколько минут назад хотел картину сжечь, хотел отключиться и оставаться в святом неведении. Теперь, жадно оглядывая раскинувшееся на темно-зеленом белье идеальное тело с вздымающейся грудью и слегка приоткрытыми губами, он сыпал невербальными Фиделиусами, запечатывал все камины и накладывал отпугивающие на совятню. Начнись сейчас Третья Магическая Война, он бы не пошевелился. Не сейчас, когда мечта была как никогда близка к реальности. А Малфой, слепо нащупав на кровати оставленный флакон с маслом, откупорил его проворными пальцами и вылил на руку щедрую порцию. Пара тяжелых капель упала на пресс, и Гарри порывисто выдохнул сквозь сомкнутые зубы. Он был готов поклясться, что это зрелище было самым сексуальным в его жизни, но Малфой стремительно выгнал эти мысли из его головы. Влажные пальцы коснулись машинально сократившихся мышц живота, неторопливо растирая масло, то сжимая кожу почти до синяков, то едва касаясь тела подушечками. Заскользили выше, пересчитывая ребра аккуратными ногтями, размазали масло по груди, попутно сжимая соски, но, не задерживаясь на них, двинулись к ключицам, с нажимом проводя по трогательным ямкам, а затем длинные тонкие пальцы коснулись шеи, сжимая горло. Не сильно, всего на пару мгновений, но открывшийся шире рот и слегка выгнувшееся тело Малфоя заставили Гарри глухо застонать и, наплевав на правила приличного поведения в домах с домовиками, нырнуть ладонью в белье, сжимая давно вставший член. Бледные руки дрогнули, повторяя пройденный по торсу путь обратно, замерли под ребрами и с нажимом скользнули по бокам, вырывая из горла Малфоя протяжный хриплый стон, от которого у Гарри все тело пошло мурашками, и переместились на бедра. Он последними крохами ускользающего сознания заметил, что Малфой совершенно не касался члена, идеального, как и все его тело: гладкого, чуть изогнутого и восхитительно поблескивающего выступившей смазкой на яркой розовой головке. Вместо этого он сжимал кожу на боках, сдавливал пальцами талию и на эти нехитрые ласки отзывался так открыто, что выгибался дугой, становясь на лопатки и приглушенно постанывая. И посреди одного из таких стонов он замер, часто надсадно дыша, и одним плавным движением перевернулся на бок. И Гарри не знал, благодарить ли Мерлина за то, что не видел теперь этих приоткрытых в страсти губ, скользящих по торсу рук и блеска масла, или проклинать его за то, что видел теперь. Бледная рука растирала оставшееся на ладони масло по бедру, медленно, будто вырывая из этого сумасшествия пару секунд, чтобы прийти в себя. И Гарри надеялся и одновременно с этим до жути боялся, что Драко действительно остановится, потому что сам он остановиться будет не в состоянии. Но вот нога, покоившаяся сверху, медленно согнулась в колене, а Малфой слегка подался телом вперед, упираясь им в постель, открывая неожиданному наблюдателю обзор на самое сокровенное. Такая откровенность Гарри снилась всего пару раз, и то лет в шестнадцать, после чего он остервенело сдергивал грязные простыни, а позже, уже под упругими струями воды, яростно намыливал волосы, пытаясь вымыть из головы эту грязь. Но сейчас он был не в Хогвартсе. Это был не сон. И Гарри с вожделением блуждал взглядом от разметавшихся по подушке волос до слегка дрожащей спины, по острым плечам и снова возящимся с флаконом рукам, скользя плотно сжатым кулаком по каменной эрекции, со всей остротой чувствуя реальность происходящего. Его лицо горело, и отнюдь не от возбуждения. Ему было стыдно, бесконечно стыдно за то, что он так бесчестно лезет в чужое, тайное, интимное. И от этого все ощущалось острее, посылая по венам потоки сладкой на вкус лавы. Единственное, что его успокаивало, это что Фиделиус Поттеров еще никому не удавалось пробить, а потому все, что произойдет в его доме - останется в его доме. А Малфой уже скользил ладонью по ягодице, то сжимая ее до красных отметин от пальцев, то едва касаясь, тихо постанывая и издевательски-сексуально прогибаясь в пояснице. Гарри, почти загипнотизированного этим странным танцем пальцев, из собственных распирающих его мыслей и транса вырвал стон - громче, чем были до этого, но по-прежнему не настолько громкий, чтобы нарушить хрупкую волшебную атмосферу, - когда Малфой резко проскользнул пальцем в сжатое колечко входа в свое тело. «Как уж под камень», – подумал Гарри, просто чтобы думать. Чтобы не потерять сознание от возбуждения, пульсирующего внизу живота болезненным комком. Чтобы не кончить от одного лишь пальца Малфоя, медленно разрабатывающего тугие мышцы. Среднего пальца, на котором в тусклом свете приглушенно блестел фамильный перстень-печатка с гербом его рода. И этот блеск заставлял Гарри шумно втянуть воздух сквозь сжатые зубы, до боли стиснуть основание члена, но продолжать смотреть. Смотреть на то, как медленно двигалась кисть, как к первому пальцу вскоре присоединился второй, как свободная рука запуталась в волосах вместо того, чтобы ублажать себя спереди в том же размеренном темпе, что и сзади. И Гарри видел все это и радовался, что не видит ко всему прочему еще и эрекции Малфоя. Потому что всего этого было уже слишком. Слишком остро, слишком грешно и слишком желанно. За этими мыслями и неуместным стыдом, сжигающим его щеки почти до кости, за рваными движениями собственной ладони, Гарри почти упустил тот момент, когда Малфой вытащил из себя пальцы. Задышал надсадно, судорожно, откинувшись затылком на плоскую подушку, кусал губы, а потом отчего-то вздрогнул особенно сильно и медленно поднес те же сомкнутые пальцы к своему лицу. Гарри вымученно застонал и спрятал лицо в сгибе локтя, потому что даже в самом откровенном сне ему не могло приснится, как быстрый, ярко блестящий от слюны язык эти самые пальцы вылизывает так, будто они только что держали вкуснейшее из французских пирожных, а не двигались в его теле. Поднялся он с руки лишь когда раздался тихий хлопок, с которым из колбы с зельем вынимают деревянную пробку-затычку. Малфой снова налил на ладонь масло, а подрагивающие от желания губы, слегка двигающиеся, будто шепча что-то в темноту, блестели тем же маслом, и Гарри порывисто облизывал свои, вопреки своим же думам о порочности происходящего желая ощутить этот вкус. Когда Малфой взял в руки фаллос, Гарри замер, не решаясь даже дышать. Длинные пальцы все с тем же проклятым серебряным перстнем неторопливо размазывали по нему масло, согревая своим теплом, то сжимая его узкой ладонью, то едва дотрагиваясь подушечками до искусственной головки. И если бы Малфой знал, что Гарри за ним наблюдал, то он мог бы объяснить, почему тот не ласкал себя. Очевидно, он не хотел бы, чтобы Гарри схватил удар от одной этой картины. А Малфой все продолжал издеваться, притом в первую очередь - над самим собой. Он вел себя, будто пребывал в каком-то мареве, где нет места торопливым и резким движениям: неторопливо подтянул колено ближе к животу, открываясь сильнее, осторожно приблизил руку с фаллосом к ложбинке между ягодиц, неспешно обвел сфинктер смазанной головкой и… замер. Гарри потребовалась вся его выдержка и собранность, чтобы посреди малфоевского тяжелого дыхания разобрать тихое «Рано» и не выматериться, когда тот снова отложил игрушку. Вместо нее Малфой снова взялся за флакон с маслом, помедлил секунду, а затем, словно решившись, нервно облизнулся и приставил его донышком к узкому входу, проталкивая внутрь и выгибаясь в пояснице. Гарри жадно хватал ртом воздух, потому что совершенно забыл, как дышать. Он и имя-то свое почти забыл, оставаясь способным разве что следить глазами за тем, как мышцы покорно принимали гладкое стекло, обхватывая его тугим коконом, и как дрожало стройное, блестящее - не то от пота, не то от масла - тело, и слушать тихое частое дыхание, срывающееся на приглушенные хриплые стоны. Поттер хотел этого, наслаждался этим, желал запечатлеть на сетчатке, клеймом выжечь в памяти так, чтобы на границе жизни и смерти, когда не помнишь ни лиц родителей, ни имен друзей, помнить этот приоткрытый рот с яркими губами, эти худые кисти и проклятую метку на любимом предплечье. И неожиданно разозлился на чертову повязку на глазах, скрывающую расширившееся от вожделения зрачки и мутное серебро радужки за поволокой похоти. Но больше всего его интересовало, кого же этот принц, это языческое божество представляло себе в абсолютной темноте, извиваясь на простынях от движений внутри и не смея прикоснуться к себе? Кому Малфой хотел отдаваться так самозабвенно, бездумно, не заботясь о собственном удовольствии? И ревность эта - раскаленной спицей в сердце. Сразу вспомнилась и рельефная мускулатура Забини с его блядской улыбочкой и высокими скулами, шикарные волосы и яркие глаза Нотта, с которым Малфой делил спальню... Гарри припомнил даже Флинта - длинного, угловатого Флинта с его сильными руками и неожиданно цепкой хваткой пальцев на жестком древке метлы. И одна только мысль, что эти пальцы могли бы сейчас касаться Малфоя - он и так слишком часто прикасался к нему на тренировках! - заставили Гарри тихо зарычать на манер Сириуса и взорвать невербальным стоящую на камине вазу. Его! Драко был его! Еще с той встречи у миссис Малкин, никого другого рядом с ним не было так долго, как был Гарри Поттер. Поток яростных метаний прервал очередной тихий стон, и Гарри потерянно вернул свой взгляд картине, мгновенно успокаиваясь и стесняясь своей же странной вспышки. Вот же он, его Хоречек - светлая шкурка и кошачьи движения, - на кровати, один, изнывающий от болезненного желания, но почему-то продолжающий себя мучить. Никакого Блейза, никакого Теодора и уж тем более никакого Маркуса. Драко внезапно всхлипнул как-то задушенно - жалко, как он, наверняка, сам бы охарактеризовал этот звук, услышав его со стороны, - и резко вытащил из себя флакон, откидывая тот в сторону и снова нащупывая фаллоимитатор. Подтянулся на постели, с пластичностью змеи перевернулся на живот и с некоторым неудобством поднялся на колени, снова смазывая игрушку по всей длине и укладываясь грудью на слепо подтянутую к себе подушку. Устроился поудобнее, развел ноги - читай, почти обессилено разъехался коленями, - и, заведя руку за спину, медленно начал вводить изобретение сумасшедших братьев во все еще узкое, но расслабленное отверстие. Гарри видел - теперь он мог открыто наслаждаться его профилем - как нахмурился гладкий лоб, как из-за наверняка не очень приятных ощущений Драко кусал губы, но упрямо продолжал двигать кистью, проникая в себя все глубже. И всем этим таким живым, ясно читаемым эмоциям на лице любимого Гарри был так рад, что ему наверняка уже топили котел в аду. Но на ад ему было глубоко плевать - главное, что у Драко никого не было, кроме этой штуки. Его ангел грешил исключительно с волшебной разновидностью магловского разврата. Фаллос вошел почти до конца. Снаружи оставалась лишь пара сантиметров, и Драко судорожно выдохнул, выпуская многострадальную губу из плена зубов, слегка поерзал на скользких простынях, схватился руками за прутья деревянного изголовья и лег щекой на кровать. Своей чертовой прекрасной щекой на собственную чертову кровать, повернувшись восхитительно порочным чертовым лицом к чертову светильнику Уизли. Лицом к Гарри, который в очередной раз за этот сумасшедший вечер проклял идиотскую ленту на его глазах. Драко замер. Вместе с ним замер и Гарри. Он ждал его, вслушиваясь в хриплое тяжелое дыхание, смотря на дрожащие губы и с жадностью щупая взглядом изящный изгиб спины и задранный зад. Он любовался своим возлюбленным, и ждал. Ждал того самого кодового слова, замерев рукой на члене, и чувствовал, будто не только его движения, но и вся жизнь зависели от голоса Драко. А тот, наконец, сжал пальцами прутья и, судорожно облизнув губы - искусанные, припухшие, блестящие и такие идеальные губы - шепнул в тишину комнаты горячее и дозволяющее «Двигайся». И Гарри сорвался, с тихим рыком начиная работать кулаком, будто сквозь вату слыша стоны Драко, которого фаллоимитатор имел именно так, как он сам того хотел: сначала медленно, почти выскальзывая наружу и снова протискиваясь в горячую тесноту, отчего Драко вел бедрами и слегка подавался навстречу, а затем, покинув тело вовсе, резко ворвался внутрь, отчего он бы закричал, но вместо того вцепился зубами в предплечье - то, что чернело меткой - тихо поскуливая и раскрываясь все сильнее, пока игрушка вбивала его в перину. Как считал Гарри, в постели Драко был прекрасен. Беззастенчиво стонал и сбивчиво шептал что-то, то и дело сбиваясь на французский. Цеплялся пальцами то в плотное дерево кровати, то бессильно комкал простыню выламывающимися от удовольствия пальцами, даже не пытаясь ими стирать ниточку слюны, стекающей из приоткрытого рта. То замирал покорно, недвижимо, желая более глубоких толчков, то вертел тазом, как обезумевший, желая увеличить их амплитуду... Но единственным безумным оставался Гарри. В нем проснулась такое неуместное сейчас упорство, запрещающее сдаваться в схватке с Малфоем, что Гарри готов был метаться по Гриммо в поисках резинки для волос, которые вечно забывала у него Луна, и, найдя ту, затянуть ею что-то имеющее к волосам весьма сомнительное отношение. Да он на что угодно был готов, чтобы не кончить раньше!.. Но чудесное видение Драко, который с каждым толчком фаллоса внутри выгибал спину так сильно, что проезжался напряженным членом по простыне, было сильнее врожденного упрямства. – Др-рако-о, – тихо простонал он, пожирая гибкое тело на картине почти сумасшедшим взглядом. – Давай же, сделай это. Для меня. Ох, что же ты… Что же ты делаешь со мной, любимый. Драко вдруг замер, будто внял его полузадушенным мольбам, вздрогнул всем телом раз, другой, выгнул спину натянутым луком и выплеснулся тугой струей, тускло блеснувшей на темном белье, так ни разу и не прикоснувшись к себе. И только когда последняя капля сорвалась с все еще напряженного ствола, Драко запоздало вскрикнул и рухнул на бок, ленивым движением губ останавливая игрушку и силясь отдышаться. Подрагивающие пальцы скользили по подтянутому животу, собирая жидкий жемчуг, втирая его в кожу с тем же усердием, что и розовое масло, а на губах играла легкая полуулыбка. И эта улыбка - лучшее доказательство того, что Драко было действительно хорошо, - стала последней каплей в терпении Гарри. Уже позже, приходя в себя после лучшего оргазма в своей жизни, оглушенный удовольствием Гарри смотрел в потолок гостиной Гриммо, старательно пытаясь не думать, что он вообще натворил. А, главное, зачем растравил себе душу. Смахнув пот со лба чистой - относительно чистой - ладонью, и ею же ероша волосы, он перевел осоловевший взгляд на картину, тут же отшатываясь так, что чуть не завалился на спину вместе с креслом. Свесив с постели ноги, на которых в отголосках оргазма изредка поджимались и расслаблялись пальцы, Драко вертел в руках стянутую ленту, внимательно смотря прямо на светильник. В блестящих глазах не было и намека на холод, к которому Гарри привык за школьные годы, они и не моргали, высматривая в узоре что-то определенное. И, наконец, губы тронула легкая улыбка, - несмелая, как подумал бы Гарри, если бы смел. – Надеюсь, – охрипший голос вызвал на коже замершего Гарри толпу блаженствующих мурашек, – в следующий раз мы обойдемся без оборотного зелья. Ты и сам прекрасно знаешь, насколько оно гадкое на вкус, Поттер. И пока Гарри молча хлопал глазами, впервые в жизни жалея, что когда-то воспользовался воскрешающим камнем, Драко, нисколько не стесняясь своей наготы, изящно спрыгнул на пол, сладко потягиваясь. – Я сейчас иду в душ, и ты - тоже, – он красноречиво окинул его фигуру взглядом - а пунцовый Гарри уже не сомневался, что он его видит,- и тихо хмыкнул. – А потом у нас два пути развития событий. Первое - я возвращаюсь в спальню к расколдованному светильнику, и мы оба об этом забываем. Второе - я возвращаюсь в спальню к тебе, и мы проверяем, как горит эта штука, – он, не оборачиваясь, кивнул на изобретение Уизли и, не дожидаясь ответа, накинул на светильник ленту, закрывая обзор тугим узлом. Пристыженно застонав и скорее шестым чувством, чем слухом уловив «Надеюсь, тебе не нужно объяснять, какой путь предпочел бы я», Гарри закрыл лицо ладонями, даже не пытаясь прогнать с лица улыбку. Он тоже ничего объяснять не собирался. Он собирался показывать. (1) Любопытный Том – Peeping Tom – (лит.) человек с нездоровым любопытством, заглядывающий в окна, подслушивающий под забором, разглядывающий всех в бинокль и тд.***
Драко осторожно выбрался из-под неожиданно тяжелой, но такой отвратительно надежной руки, и бесшумно выскользнул за дверь, на ходу накидывая халат. Невербальное Силенцио на дверь, приставленный следить «за порядком» эльф, и он апарировал в синюю гостиную поместья, на ходу призывая себе стакан с вином и горшочек с порохом. – Графство Девон, поместье Паркинсонов, – тихо сказал он, кидая пригоршню порошка в яркий огонь. Уже спустя несколько секунд в огне проступил образ, который даже глазами-угольками умудрялся смотреть в никуда. В любое другое время Драко бы поежился, но сейчас ему было слишком хорошо. – Все прошло по плану? – тихий, инопланетный и пространственный голос. Будто призрак. – Даже лучше, чем я думал, – кивнул Драко, довольно отпивая напиток из запасов, что заложил еще Абраксас. – Рада слышать, – тонкий пальчик в задумчивости закрутил огненную прядь. – Наш уговор в силе? Драко тихо хмыкнул. Вот она, факультетская холодность и предприимчивость. – Скажи мне, Лавгуд, тебя совесть не гложет, что ты так друга подставила? Полумна перевела отсутствующий взгляд на Драко. – Единственное, из-за чего может быть недовольна моя совесть, это что я не сделала этого намного раньше, – она снова улыбнулась легкой, понимающей улыбкой. – Уговор, Драко? – Малфои держат свое слово, Лавгуд. Как и обещал, можете сыграть свадьбу у меня, – отсалютовав камину бокалом, Драко спрятал улыбку за очередным глотком. Видимо, Панси так и не сказала невесте, что он, на радостях за подругу детства, уже давно предложил играть свадьбу в поместье Малфоев. Все сложилось даже лучше, чем прекрасно. – Но Гарри будешь сама объяснять, почему ты хранила ваши отношения в секрете. И, да, скажи, как отключить эту штуку. Не хочу, чтобы эти рыжие извращенцы увидели хоть крупицу нашей жизни. – Вашей жизни, – эхом повторила Луна и, прежде чем ее образ пропал в огне, улыбнулась широко, открыто. По-человечески. Ну, почти. – «Шалость удалась».