Непринятый финал

Полумрак каюты казался мягким, обволакивающим, и задорный смех Шепард прошивал его как блестящие нитки. Она вальяжно устроилась на кровати, подложив под спину подушку, и смеялась над попытками Гарруса описать одного из представителей палавенской фауны. Рядом с ними лежала открытая книга. В этот вечер – турианская. Они начали читать друг другу книги из их родных миров после Менае, и как и другие их маленькие тайные традиции, эта зародилась сама собой. Ни один из них ни разу не упомянул о том, что возможно книги, которые были в зоне отдыха Нормандии, вскоре станут бесценными свидетельствами жизни исчезнувших цивилизаций. Этого нельзя было говорить. Об этом нельзя было думать. Предательские мысли, вселяющие страх… или гнев. Они оба всегда предпочитали гнев страху и боли. А эти книги могли и напоминать, за что они сражаются. Не то, чтобы напоминание было нужно, каждая планета, которую они посещали, была чертовым напоминанием. Но звук голоса Шепард, когда она читала или смеялась, как сейчас, был куда лучше взрывов, рушащихся зданий и криков живых существ. Он напоминал, что если они победят, люди не только перестанут умирать, они тоже будут смеяться. Гаррус бросил попытки объяснить, как выглядят палавенские ящерицы, и повернулся, запечатывая на губах Шепард поцелуй. Иногда ему казалось, что её голос и её смех имели свой неповторимый вкус. Они внушали надежду и наполняли силой. Мир вокруг полыхал всё жарче с каждым днем, а жестокие расчеты войны твердили об уменьшающихся шансах. Но заглядывая в яркие глаза Шепард, Гаррус мог позволить себе забыть о статистике и прогнозах. Глядя в её глаза он верил и хотел сражаться. Сражаться за Палавен и Землю, за Сур’Кеш и планету-помойку Тучанку, за Тессию, Иден Прайм, Раннох… за эту женщину, её удивительный смех и глаза, способные сохранять в других надежду даже посреди кошмара. — Я не приведение, Вакариан, - насмешливо сказала она, толкнув его в плечо. – И не испарюсь под твоим пристальным взглядом, но… – она картинно зевнула и потянулась, медленно, вальяжно, так, чтобы продемонстрировать всю свою гибкость – …могу и уснуть, если мне наскучит игра в гляделки, а она уже почт… Гаррус рассмеялся на турианский манер и потянул её ближе к себе, вновь приникая к губам. Ему определенно нравилась человеческая традиция поцелуев… хоть Шепард частенько вредничала, называя их попытки целоваться настоящим межвидовым кошмаром. Поначалу они такими и были, и никакие обучающие видео бессовестного саларианца не помогли, спасала только практика. Много практики. Гаррус довольно усмехнулся воспоминаниям, когда стягивал с Шепард майку. Теперь его когти уже не путались в ткани, а из прикосновений исчезло то напряжение, которое судорогами скручивало их поначалу, когда он боялся прикасаться в мягкой, такой уязвимой коже Шепард. Теперь он знал, как прикасаться к ней, знал, что ей нравится и от чего она совершенно теряет самоконтроль, полностью отдаваясь его ласкам. Гаррус выучил язык её странной, человеческой мимики, и язык её мягкого, но столь сильного в бою тела, и язык её вздохов. У них тоже был свой вкус, который Гаррус подхватывал с губ плотнее прижимая их тела друг к другу. Она была особенной. С того самого первого дня, когда он её увидел и до послед… Головная боль раскаленным шипом впилась в висок, и Гаррус инстинктивно дернулся. Шепард, до того целовавшая незащищенную броней кожу на его шее, напряглась и чуть отстранилась, ловя метущийся взгляд. Её ладонь привычно легла на изуродованную половину его лица, и тепло, распространившееся от неё, смыло внезапно всколыхнувшуюся, непонятную панику. — Я сделала тебе больно? – спросила она, приподняв бровь в своей привычной манере: легкое веселье, а под ним – серьезный вопрос. — Ты… нет, - он улыбнулся, не сводя с неё глаз. Самая потрясающая женщина в галактике. И она здесь, рядом с ним. Как так вышло? – Голову кольнуло, но уже все прошло. Они друг другу не врали, и оба знали это. Поэтому Шепард через секунду снова усмехнулась и, приподнявшись, проложила дорожку поцелуев по его лицу от мандибулы до самого виска. Её пальцы заскользили по гребням, вырывая из его горла урчание. — Это должно помочь, - тихо заметила она между поцелуями. – Хотя на будущее, может всё же шлем? Гаррус рассмеялся и уронил её на кровать, нависая сверху. — Я всегда за тобой, Шепард, - отозвался он, переплетая их пальцы и прижимая её руки к простыням, в голосе веселье быстро уступало место нарастающей страсти, – так что, как только ты сама перестанешь их игнорировать… Шепард выгнулась, смеясь: — Грязный прием, Вакариан. Лучше заткнись и поцелуй меня!

***

— Гаррус… Гаррус! Проснись, Гаррус! Голос шел издалека, и в нем было что-то неправильное, но Гаррусу не хотелось в этом разбираться. Его окутывала теплая нега дремоты, приятная слабость пропитала мышцы и заполнила разум, поглощая посторонний шум и убаюкивая. Но он всё продолжал звучать, этот раздражающий голос… это была не Шепард, Шепард бы позвала раз, а потом просто толкнула бы его в бок. Хотя на ее зов он обычно отвечал сразу. Тогда кто? СУЗИ…? Голос был не её, но знакомый. Мысли вяло ворочались в голове, отчаянно не желая искать ответ, но в конце концов Гаррус заставил себя открыть глаза. Просто из любопытства, чтобы узнать, кому он так понадобился, что за ним пришли даже на капитанский чердак. Прямо перед ним маячило лицо Лиары. Встревоженное лицо. Знакомое и незнакомое одновременно. Черты, обычно мягкие, заострились, под глазами постоянная усталость проложила темные круги, вокруг плотно сжатых губ проступили морщины, а изгиб бровей был каким-то… болезненным. Но больше всего боли было в глазах. Какой-то странной боли…не совсем той, что была в них после Тессии. Тессии? – эта мысль волной беспокойства пробежала по нервам, и Гаррус нахмурился, глядя на то, как Лиара облегченно вздохнула, но уже в следующую секунду её плечи опустились. Поникли. Это было неправильно. Молодая азари была куда сильнее, чем многие полагали, и со стальным хребтом. Почему сейчас кажется, что что-то в ней сломалось? — Лиара, что ты… - начал он, но слова примерзли к языку, когда солнечный луч упал на щеку азари и высветил на её коже призрачные зеленоватые микросхемы. И её глаза тоже были зелеными. Он вспомнил. Воспоминания прокатились как огненный шквал. Мощный поток информации и ещё более мощный поток эмоций. Гаррус захрипел, садясь и инстинктивно хватаясь за горло. Когти проскребли по пластинам и оставили след на незащищенной коже, вторая рука впилась в спинку дивана, и на ней оставляя полосы разреза. Лиара вздрогнула как от удара, но не удивилась. Она скользнула на диван рядом с ним и обняла, прижимаясь щекой к плечу и тихонько раскачиваясь, будто пыталась убаюкать его. Синие пальцы протянулись к его руке и переплелись с его пальцами, мягко убирая когти от шеи и стискивая. Привычный жест. Разделенная боль. Гаррус ничего не сказал, только сжал руку азари в ответ. Слова им были не нужны, все возможные слова уже были сказаны, а слов утешения просто не существовало – за последние месяцы они в этом убедились. Той зеленой вспышкой Горн возвестил о начале новой эры, и обитатели галактики приняли её, решив не упускать шанс, который им подарила Шепард. Шанс, за который она отдала жизнь. Вопреки опасениям объединившиеся расы Галактики не бросились рвать друг другу глотки сразу, как угроза миновала. За это Гаррус был им благодарен. Шепард бы это понравилось, хоть вид из окна, где Разрушители и Сборщики перетаскивают бетонные панели для стройки и взорвали бы ей мозг. А вот за что он не был благодарен, так это за то, что они так легко смирились с её гибелью. Слишком легко. Преступно легко! Голос разума – почему-то говоривший в точности как отец – утверждал, что это естественно и даже хорошо, незачем оставаться в прошлом и позволять ему отравлять будущее. Надо идти вперед. Незачем проливать слезы о том, чего не исправить. Гаррус подозревал, что голос прав, и что Шепард с ним бы согласилась. У Шепард бы хватило духу на это. У него – нет. Он не верил в её смерть, он не верил, что расследование провели достаточно тщательно, он не верил, что не осталось никаких следов. Люди не исчезают просто так. Осталось тело Андерсона. Осталось тело Призрака – жуткое, изломанное и изуродованное технологией Жнецов. Но ни следа Шепард. Поначалу остальные относились к его подозрениям более серьезно, но чем больше проходило времени, тем больше в их глазах становилось сожаления, а порой и жалости, и тем меньше надежды. Гаррус ушел после безобразной драки с Кайденом, в которой они сломали друг другу пару костей. Гаррус его не винил. Он знал, что Кайден любил Шепард. Турианец немало удивился, услышав, что Аленко попросился обратно на «Нормандию», получив звание СПЕКТРа, и ожидал, что это создаст им проблемы, но Кайден повел себя удивительно адекватно: он не ругался с ними, не пытался учить жизни, он даже от взглядов исподлобья воздержался. Единственное, что он делал – прикрывал Шепард, как и прежде. Во время тех редких миссий, когда она брала на высадку их обоих, Гаррус это отмечал. Кайден Аленко делал ровно то, что собирался делать и сам Гаррус, когда во время бессонных ночей на Палавене гадал, останется ли всё по-прежнему или при следующей встрече между ним и Шепард повиснет табличка «только друзья». Тогда он решил, что в любом случае останется рядом и будет прикрывать её. Как в старые времена. Он не винил Кайдена за то, что тот, в конце концов, схватил его за грудки. Возможно, ему даже не стоило бить его в ответ на это. Чертов Кайден Аленко просто пытался жить дальше. Как он делал после Алкеры, когда в конце концов нашел в себе силы оставить очередной стакан недопитым и выйти из бара. Жить дальше в мире, где её не было - чертовски сложное задание, но Кайден пытался, вряд ли можно было винить его за ту ярость. Всё же Гаррус со своими теориями и непробиваемым упрямством слишком мешал процессу. Возможно, боком обернулось его умение быть убедительным или годы службы в СБЦ, приучившие не верить ничему без веских доказательств. Он не знал и не особо стремился разбираться, но слова Кайдена, брошенные в пылу той драки, до него дошли. «Прекрати это! Не тяни в эту чертову пропасть всех вокруг! Ей бы это не понравилось, Гаррус!» Ей бы это точно не понравилось. Может, Кайден Аленко после той ссоры на Горизонте учел свои ошибки и стал обращать внимание на то, какой Шепард была на самом деле, а не на то, какой он хотел её видеть. А может он просто угадал, как в той человеческой поговорке про сломанные часы, которые дважды в сутки показывают правильное время. Так или иначе, после того, как доктор Чаквас, ругаясь и проклиная их, залечила переломы, Гаррус покинул «Нормандию». Мир вокруг предоставлял возможности стать кем угодно. Хочешь продолжить карьеру военного? Легко: в условиях хаоса, который принесла с собой война, тренированные турианские солдаты с их хваленой дисциплиной всегда ко двору. Хочешь вернуться в полицию? Нет ничего проще: с твоим статусом и репутацией любое отделение на любой планете с радостью согласится, тем более, что всегда найдутся предприимчивые мерзавцы, которые не прочь нажиться на военном хаосе. Хочешь начать с чистого листа? Это тоже возможно: в отстраивающейся галактике ещё долго будет существовать острая нехватка в пилотах, строителях, инженерах, техниках всех мастей, медиках… и так далее и так далее. Будущее раскрывалось тысячами возможных путей. Гаррус решил шагнуть назад. Это всё ещё не было его будущее. Он вернулся на Цитадель, где несчастного вида сотрудники с посеревшими лицами делали свою скорбную работу, собирая тела жителей и пытаясь опознать их. Здесь – как и всюду сейчас – от помощи не отказывались, и Гаррусу не составило труда получить формальное назначение и участок работы. Впрочем, судя по тому, как посмотрел на него дежурный офицер, было понятно, что он не ждет исполнения обязанностей, прописанных в документах. Он понимал. Гаррус задался тогда вопросом, было ли дело в том, что его просто узнали, или эти чертовы зеленые татуировки действительно неуловимым образом способствовали пониманию? Ответ не казался достаточно существенным, чтобы о нем думать. Не сейчас. Может, когда-нибудь. Когда он её отыщет. Гаррус быстро нашел «место преступления». Всё тут пребывало в разрухе и грозило в любой момент обвалиться. В центре помещения зиял провал, с одной стороны от него виднелась какая-то колба, а с другой что-то вроде помоста с магнитными катушками. Их требовалось изучить, но взгляд Гарруса притягивал провал. От этого ощущения внутри разливался холод, а горло сдавливало. В голове роились мысли о том, что это неспроста, что именно здесь Шепард приняла свое решение. В этом самом месте. …именно там нашла его Лиара. На краю этого провала, казавшегося бездонным. Она пришла и села рядом, переплетая их пальцы, прямо как сейчас. Она ничего не сказала. Ничего не сказал и он. Они просидели на той платформе несколько часов, а потом ушли вместе. Того прикосновения было достаточно, чтобы понять многое. Куда больше, чем Гаррус обычно мог понять по представителям других рас, даже если они были его друзьями. Может во всем виноваты чертовы микросхемы, а может разделенная боль открывала глаза на то, что раньше оставалось скрытым. Он не знал. Ему было не интересно. Единственное, что он знал наверняка так это то, что сидя на том обрыве и чувствуя присутствие Лиары, он впервые за долгое время смог вздохнуть. Всего на секунду ощущение пальцев, сомкнутых на горле, ослабло. Всего на секунду он ощутил … надежду? Тень того чувства, которое внушала ему Шепард. Не отчаянное, яростное упрямство, запрещающее думать о том, что всё действительно может закончится так, а что-то большее. Что-то более сильное и более светлое. Возможно, это было «у нас получится» вместо «я не сдамся!». Тогда он не желал разбираться в выражениях лиц собственных внутренних демонов, ему просто понравилось ощущение. Именно поэтому он не отпустил руку Лиары. Поэтому, покинув обломки Цитадели, они вместе вернулись в дом, который он занимал на Земле. Именно поэтому всю следующую ночь он показывал Лиаре схемы, чертежи и примерные планы, обрывки ткани, снимки пятен крови, следов, найденный пистолет Шепард и каждую мельчайшую зацепку, которую успел обнаружить. Лиара не перебивала и не смотрела на него с сожалением. Она слушала внимательно и изредка задавала скупые, уточняющие вопросы. А в её позеленевших глазах он видел отражение собственного взгляда. Двое, застрявшие в прошлом.