harmony

Зияющая дыра в правой части его лица отдается болью с каждым шагом, что он совершает. Неважно, как много он прикладывает усилий, неважно, что он делает, она не исчезнет. Он может прикрыть ее, опустив на нее волосы, может надеть дорогую повязку на глаз – но дыра, окруженная поврежденными тканями, никуда не исчезнет, она будет такой же ужасной и будет продолжать делать его слабым, заставляя бояться взглянуть в зеркало. Он знает, что безумен – честно говоря, безумны все, но он сильнее остальных – и будет ложью, если он скажет, что это уродство не имеет отношения к его безумству. Потому что так оно и есть – обезображенная часть его лица, по большей части правая – это либо зияющая рваная пропасть, либо ужасный, ужасный шрам. И увековечивать моменты, похожие на то, что случилось со сделавшим с ним это, довольно скоро превращается в одержимость. Но, в конце концов, он понимает, что все, что он когда-либо хотел, чтобы кто-то увидел картины прошлого, которое он сам так ненавидел. Он продолжал создавать свое искусство, потому что когда люди концентрировались на его жутких творениях, они не обращали внимания на его лицо. А потом появился МОБИУС. Он думал, что все будет по-другому, когда он начнет жизнь сначала – но ничего не изменилось. По крайней мере, до тех пор, пока мир не начал разрушаться, и все сделали ставку на маленькую девочку, которая могла даровать им силу, продолжая игнорировать ее отца, которому на самом деле нечего было больше терять. Он тоже так делал, сначала. Чтобы изменить свое мнение, ему чуть не пришлось распрощаться с собственной жизнью, но это того стоило. Это изменило его сердце. Он обладал силой, а его помощь, как он вскоре выяснил, была неоценимой. Сначала им было трудно работать вместе. Они пытались убить друг друга меньше, чем час тому назад, оба с переменным успехом, но интерес и целеустремленность позволили им пройти через это. И, невзирая на те ужасы, которые могли потом обернуться еще худшим адом, в конце дня они могли с гордостью сказать, что им удалось достичь чего-то наподобие перемирия. Он также должен был признать, хоть это и приносило боль, что кровь и смерть каким-то образом потеряли свою привлекательность для него. Словно приевшееся любимое печенье. А затем все это прекратилось. На мгновение он испугался, что он на самом деле умер. Он не хотел умирать. Он проснулся, встречаясь с обеспокоенно-раздраженным лицом Себастьяна. Стефано не мог вспомнить, когда он по-настоящему был счастлив, но вот он, в подземных сооружениях, очнувшийся от черт-знает-сколько-длившегося похожего на кому состояния, наполовину погруженный в отвратительную жидкость, в состоянии полного беспорядка. И все же, он не может сдержать улыбки, глядя на мужчину, которого ему действительно нравилось раздражать на протяжении короткого промежутка времени, что они провели вместе. Поэтому, конечно, он последовал за Себастьяном. Совершенно не потому, что у него нет никого или ничего, с чем или ради чего стоило остаться. *** Зияющая дыра в правой части его лица отдается болью с каждым шагом, что он совершает. Но сейчас она болит немного меньше – это уже не такое тяжелое бремя, как было с тех пор, как он только получил ее. Он даже уже не так сильно беспокоится по этому поводу, особенно в такие дни как этот, когда шрапнель, оставившая его без глаза, не болит вовсе и даже если его довольно беспорядочно расчесанные волосы не совсем покрывают эту сторону его лица. Единственные люди в этом доме, кроме него – это Лили, полностью сконцентрированная на своем домашнем задании, и Себастьян, заваривающий себе еще одну кружку его любимого, отвратительно горького кофе. И в этом тихом, идиллическом, уютном месте, которое не подходит ни ему, ни его кричаще яркому стилю, он, наконец, нашел свой дом. То место, где он действительно хочет остаться. Он не убивал никого с тех пор, как оставил МОБИУС позади, чуть более года тому назад. Он даже не чувствует потребности в этом, хотя и держит камеру всегда в пределах досягаемости. Он делает другие фотографии сейчас. Они светлые и яркие и полны жизни. Честно говоря, на них по большей части только Лили и Себастьян, потому что Стефано чувствует, что мужчина каким-то образом хочет восполнить те моменты, проведенные порознь. Но есть и другие, и их число постепенно увеличивается, на которых запечатлены Стефано и Лили или Стефано и Себастьян, последние немного размазанные и не под тем углом, снятые Лили. С каждым разом они получаются все лучше. Но что действительно по-прежнему продолжает удивлять его – это то, как хорошо он вписывается в эту маленькую семью из двух человек. Или же их все же трое? Он не чужак, или обязательно присутствующее зло, или прохожий. Он помогает Лили с ее домашней работой и ходит с ней за покупками, потому что у Себастьяна совершенно нет вкуса. Они добродушно подшучивают над этим, постоянно, подкалывают друг друга и спорят, какой кофе купить или дозволено ли Себастьяну приобрести себе пачку сигарет. Стефано никогда не разрешает ему. Запах ужасен, он не переносит его. Как и Лили, поэтому Себастьян, который купил бы их назло, сдается и подсаживается на кофе. А когда Стефано начинает жаловаться по поводу того, что то, что он пьет – дешевые черные помои, он лишь покупает новую пачку. Мудак. *** Зияющая дыра в правой части его лица отдается болью с каждым шагом, что он совершает. Кошмары преследуют его, картины той войны, что лишила его глаза, его красоты и практически лишила его жизни. Бывают моменты, когда зияющее отверстие на его лице не идет ни в какое сравнение с той тупой, холодной болью, которую он чувствует в груди и которой не может найти разумное объяснение. Они все теперь видят кошмары, постоянные безликие страхи следуют за ними, временно затихают, но никогда не исчезают. Он не может сосчитать, сколько раз он просыпался от застрявшего в горле крика. Или сколько раз он видел, как Себастьян резко вскакивал, полностью сосредоточенный и напряженный, готовый атаковать. Сколько раз он засиживался допоздна, а потом просыпался посреди ночи из-за тихих всхлипов из соседней комнаты, сколько раз он сидел с Лили на кухне в 3 часа утра, сжимая в руках кружку с горячим шоколадом, пытаясь сбросить наваждение от еще одного ужасного воспоминания того ада, в котором они побывали. Но они справлялись. Лили – самая сильная из них, серьезно, разум ребенка легко травмируем, но также легко исцеляем с течением времени. Она уже спит с выключенным светом и редко просыпается посреди ночи. А Стефано уже привык к своим демонам, чтобы противостоять им. Поэтому когда он чувствует, как выражение лица Себастьяна ожесточается, он просто льнет к нему ближе, шепча ничего не значащие глупости до тех пор, пока мышцы на его лице не расслабляются, а дыхание выравнивается. Все они сломлены, но живы. *** Зияющая дыра в правой части его лица отдается болью с каждым шагом, что он совершает; но эта боль, что вызвана травмой, сейчас по большей части лишь плохое воспоминание, а рана в его груди практически исцелена. Она становится все меньше и меньше с каждым днем. С каждым утром, что он встречает в руках Себастьяна, с каждым завтраком, на котором он отчитывает его за то, что он пьет этот отвратительнейше ужасный черный кофе, только затем, чтобы быть высмеянным в ответ. С каждым разом, когда Лили улыбается и берет его за руку, увлеченно что-то рассказывая, с каждым разом, что она налетает на него со счастливым писком, когда наступает его очередь забирать ее из школы. Каждым поздним вечером, что они проводят в гостиной, смотря вместе фильм, каждым поцелуем, что Себастьян оставляет на его коже, когда они, наконец, оказываются наедине в их общей спальне. Впервые за долгое, долгое время он счастлив.