(не)больно

Знаете, это совсем не больно — чиркнуть лезвием по запястью и наблюдать за тем, как вместе с кровью из тебя вытекает жизнь.       Ведь даже Ханна кричала вовсе не от физической боли, ибо ее она давно перестала ощущать. Ханна кричала от той удушающей пустоты и морального истощения, что тяжким грузом накапливались в душе. А еще ей было страшно. Она боялась того, что будет дальше, после смерти. Но гораздо страшней оставаться среди тех, кто не единожды сравнял тебя с дерьмом, предал и вывернул наизнанку всю твою душу и доброту. Люди жестоки, очень жестоки. И Ханна Бейкер узнала это на своем горьком-горьком опыте. Целых тринадцать, мать вашу, раз.       Тринадцать раз она открывалась и верила кому-то. Надеялась и думала, что в этот раз все будет иначе. В этот раз не предадут. Тринадцать раз ей причиняли боль, клеветали и позорили перед обществом. Перед самой собой и теми немногими, чье уважение еще хоть что-то значило. Тринадцать людей, которые даже не понимали, какие муки ей доставляют. Забавно, что сожалеть они стали только после ее смерти. Да и то, как оказалось, не все. Некоторых не исправить. Как, например, тебя Брайс, да? Тринадцать причин, чтобы уйти. Не чувствовать боли. Не дать больше кому-то причинить тебе страдания и разбить сердце.       Всего минута, чтобы перерезать вены и закричать от страха, когда понимаешь, что это действительно конец.       Ты сражалась, Ханна. И ты проиграла. Ты давала себе и своей жизни тринадцать шансов, чтобы все исправить. Ни один из них не оправдал ожиданий, все больше вгоняя тебя в пучину ужасов и кошмаров наяву. Ты честно пыталась и думала, что это лишь черная полоса и ты сможешь справиться. Пережить.       Но каждое новое предательство не только уничтожало частичку твоей души, но и напоминало о прошлом. Той прошедшей боли, которую, как ты думала, забыла. Каждый новый человек, появляющийся в твоей жизни и разбивающий надежды, вскрывал старые раны, что даже не успевали до конца зажить.       Твои кровоточащие запястья оказались просто пустяком по сравнению с тем, как обливалось кровью сердце. Сердце глупой и доверчивой семнадцатилетней девочки, мечтающей уехать в Нью-Йорк и так тайно и по-детски влюбленной в своего вечно странного напарника, которого ты в шутку называла «Шлем». А потом исписывала этим глупым прозвищем поля тетради, обводя напоследок сотнями сердечек.       Возможно, если бы кто-то из них поступил с тобой иначе, Ханна Бейкер была бы сейчас жива и снова дарила миру свою улыбку. Возможно, если бы кто-то осознал свои поступки раньше, ты бы не легла в ту злосчастную ванну и не провела лезвием по коже. Возможно, если бы ты смогла довериться Клэю в ту ночь, сейчас вы были бы самой счастливой парой в школе Либерти.       Кто знает, что было, если бы ты, Ханна Бейкер, действительно смогла забыть все то дерьмо, что с тобой творилось. Но жизнь не любит сослагательных наклонений и сейчас мы имеем лишь то, что ты решила после себя оставить.       Свою ненависть, боль и надежду на то, что обидчики будут страдать так же, как страдала из-за них ты. Ты понимала, что после мистера Портера кассеты попадут в полицию и все всплывет. За тебя отомстят. Жаль только, что правосудие стоило тебе жизни.       Да, наверное, не все из них заслуживают наказания. Кто-то действительно не хотел делать тебе больно и, быть можно, он жалеет и хотел бы все исправить. И ты не держишь зла на весь мир. Тебе просто обидно. Ханна Бейкер просто хотела, чтобы это кончилось. Эта боль. Жизнь. Ведь каждый раз, закрывая глаза, Ханна видела все произошедшее и переживала это вновь. Каждый раз, смотря на себя в зеркало, она вспоминала, что это лицо ненавистно и обсмеяно большей частью учеников старшей школы Либерти.       Каждый раз, касаясь своего тела, Ханна вспоминала ту злополучную вечеринку у Брайса. Его руки на своей коже, боль от резкого проникновения и грубые, неровные толчки, которые вжимали ее в края джакузи. Она помнит, как было отвратительно чувствовать его внутри себя и лишь болезненно мычать, жалобно повторяя: «Брайс, пожалуйста, не надо». Он тогда как-то мерзко усмехнулся и сказал, что они лишь хорошенько повеселятся, да и только. Ведь Ханна, по его суждениям, просто умоляла быть трахнутой им. Его не смущали ее слезы и протесты. От этого Брайс еще больше заводился, наматывая ее волосы на кулак и гортанно постанывая от удовольствия.       И в тот момент Ханна думала лишь о том, что чувствовала тогда Джессика. Было ли ей больно так же, как самой Ханне? Наверное, это своеобразная карма, да? Помешай она тогда Брайсу изнасиловать свою лучшую подругу, она вряд ли бы оказалась изнасилованной сама.       В ту ночь сломалась и была растоптана последняя струна ее души.       В ту ночь вы окончательно сломали Ханну Бейкер.       Нет, не так. Вы убили Ханну Бейкер. Ведь уже тогда она была мертва, пусть и только изнутри. Все, что только могло умереть, умерло задолго до того, как она вскрылась в ванной. Осталась лишь пустота и холод, который сковывал все тело, пока внутренности гнили вместе с остатками чувств.       Ханна помнила о вас. Обо всех, кто раз за разом втыкал ей нож в спину и потихоньку убивал, шаг за шагом приводя ее тонкой нитью к залитой кровью ванне. Это, наверное, единственное место, где она не чувствовала опасности и страха быть преданной. Потому что сейчас, проводя лезвием по запястью, Ханна делает все сама.       Она, сама того не понимая, стала своей четырнадцатой причиной для того, чтобы умереть. И, закрывая навечно глаза, Ханна Бейкер поняла это. Как и то, что забыла записать кассету под номером «14». Впрочем, кто-нибудь обязательно сделает это за неё.