Thirteen days before

День первый: Я чувствую себя ужасно... Со мной что-то не то и не так. Я это понимаю, но не могу объяснить, что именно меня беспокоит. Тело сковывает паника, твердя что-то невнятное. Я не могу найти ни одной причины для истерики, которая поглощала меня, загоняя в депрессивное состояние. Что-то скребётся в груди, подкатывая к горлу, возбуждая рвотные рефлексы. Еле сдерживаясь, я со всех сил бегу в ванную, извергая лишь желчь, что покоилась в моём желудке до этого момента. Подхожу к крану. Проворачиваю ручку несколько раз… Холод. Ледяная вода обжигает горячие пальцы, заставляя те окоченеть в считанные секунды. Подношу руки к лицу, выплескивая воду, что покоилась в них, выводя себя из состояния оцепенения. Легче, немного легче. Где-то за окном слышаться визги детей и шум проезжающих мимо дома машин, что так сильно раздражают мои слуховые рецепторы. Рывком подлетая к стеклянному предмету в стене, я резко захлопываю его, слыша звенящий стук. Так-то лучше. Тишина – это именно то, чего так не хватает. Сегодня меня никто не потревожит… День второй: Мне кажется, что кто-то следит за мной, но это ощущение возникает только тогда, когда я один, с самим собой, со своими мыслями. Сижу в комнате. Взгляд сверлит стену, расположенную напротив, за спиной слышаться шорохи. Смотрю назад – никого. Снова тишина и пустота. За окном темнеет. Солнце заходит, отдавая полномочия ночи, что окутывает улицы тьмой, принимая власть в свои руки. Темно и тихо. Но почему-то меня не оставляет чувство беспокойства, что кто-то здесь есть. «Уйди, мать твою, прошу! Я хочу побыть наедине!» – кричу изо всех сил в пустоту. Парень, что с тобой не так? Настенные часы слишком громко стучат, оглушая меня своим: «Тик-так! Тик-так!» День третий: Нил говорит мне, что всё нормально. «Парень, ты не болен! По-моему, кто-то просто слишком переусердствовал с работёнкой. Горячая цыпочка и хороший виски – вот мой рецепт от тоски и «депрессии». Не нагнетай, Люк», – размахивая во всю руками и растягивая губы в широкой улыбке, оголяя ряд белых зубов, проговорил светловолосый, поднимая меня с дивана, пытаясь увлечь тем самым в какой-то недорогой бар поблизости. Но я не верю ему, я чувствую, что что-то не так. Я участник, а он обычный прохожий, решивший проведать старого знакомого лишь первый раз за эти три дня моего одинокого заточения – замка тишины, одиночества и отчаяния, узником и творцом которого стал я сам… День четвёртый: Я был прав. Я не один. Она всегда рядом. Она следит за мной. Она дышит мне в спину и тянет свои костлявые руки... Её дыхание обжигает шею, а взгляд сверлит мой силуэт, говоря: «Обернись…», но её уста молчат, я не слышу голоса. По-прежнему тишина, которую периодически обрывает прерывистое дыхание. День пятый: Они твердят, что я сошел с ума, что это всё плоды моей бурной фантазии, воображения, но я знаю, что это не так. Они лгут мне. Говорят, убеждают, что, когда они уходят, я остаюсь один, что никого здесь нет, кроме меня. Но я знаю, что она рядом. Она здесь. Стоит лишь только обернуться, и ты увидишь её... Но я боюсь... Я не говорю им ничего, это моя борьба с той, которая не оставляет меня. Лишь туплю взгляд в пол, раскачиваясь из стороны в сторону. Парни в белых халатах тянут меня за собой. Крик – душераздирающий крик моего отчаяния. Резкая боль в предплечье. Пустота. Заходи, я скучал. День шестой: Сегодня я не чувствовал её. Мне казалось, что я одинок. Впервые за 10 лет я был один. Она ушла. Надолго ли? Белые стены, потолки; голоса за замкнутой дверью, твердящие что-то о новом возможном душевнобольном пациенте, у которого по всей видимости наблюдаются сильные расстройства психики: Люк, Люк Райт. Гортанный смех. Глупые людишки, неужто вы думаете, что я один из тех, кто воображает себя Наполеоном или кричит на каждом шагу, что за ним кто-то гонится? Возможно, вы думаете, что во мне есть несколько личностей, которые поочередно сменяю друг друга, периодически совершая тяжкие преступления? Ложь. Я здоров, абсолютно здоров! Из-за приоткрывшейся двери выглядывает доктор, широко улыбаясь и что-то бормоча себе под нос. Пошел к чёрту, старый ублюдок! Будто услышав мои мысли, он скрывается за белым объектом, вновь позволяя насладиться мне одиночеством. День седьмой: Тишина... Эта тишина не такая, какой я её помнил, она другая. Тишина, которая таит в себе ЗЛО. Я это чувствую... Затишье перед бурей. Комнату окутывает отвратительный смрад, что вызывает рвотные позывы. Какого черта? Они решили удушить меня, наполнив комнату каким-то зловонием? Голова кружиться, а в глазах темнеет, вновь пустота. День восьмой: Её нет. Возможно, это действительно были приступы паранойи, и никого не существует, кто мог бы делить со мной одиночество в пустом тёмном помещении. Тело окутывает паника, и я впервые в жизни переживаю за своё психологическое здоровье, усомнившись в своей адекватности. На душе становится как-то легче, исследования и анализы твердят о том, что я здоров, ссылая все приступы на обычное переутомление и недостаток сна. Пакуя вещи, насвистываю незамысловатую песенку, радуясь тому, что наконец-то вернусь в свою обитель, пропитанную запахом растворимого кофе и крепкого табака. Впервые за всё это время я ощущаю легкость и наслаждаюсь пением птиц, ярко-светящим солнцем и детворой, что, казалось, заполнила каждую улицу этого небольшого городка. Весь оставшийся день я был погружен с головой в свой проект, который был намерен завершить буквально за два дня после посещения психиатрической лечебницы и за неделю до сдачи. Настолько увлёкшись вычислениями и множеством чертежей, что были разбросаны по всей комнате, я и не заметил, как вырубился посреди гостиной, распластавшись на ковровом покрытии. День девятый: Лёгкое дуновение ветра заставляет меня пробудиться и вынырнуть из столь длительного крепкого сна. Но вместо чувства лёгкости, говорящего о том, что я отдохнул и готов приступить к нормальной жизни, последовала лишь головная боль, кроящая черепную коробку пополам. Ноги будто налиты свинцом, из-за чего все мои дальнейшие движения являются медлительными и неуклюжими. Тело пробирает лёгкая дрожь, в доме невыносимо холодно. Окно, распахнутое настежь, изредка постукивает о стену деревянной рамой. Дверь на втором этаже поскрипывает, периодически приоткрываясь, а после очередного дуновения ветра, создававшего сквозняк, прикрываясь, повторяя подобные манипуляции раз за разом. Мимо мелькнула чья-то тень, заставляя меня напрячься, а сердце начать качать кровь с удвоенной скоростью. Я снова ощущаю чьё-то присутствие при полном отсутствии существующего субъекта. Вновь это томное дыхание и легкое прикосновение пальцев, что прошлись вдоль всего позвоночника. Нет, нет, нет... Этого не может быть, она вернулась, что ей нужно? День десятый: Её горячее дыхание обжигает моё ухо. Её костлявые пальцы скользят по моей шее, и я слышу лишь одно слово – "обернись". Оно звучит так нежно, но в тот же момент так требовательно. Оно вводит меня в ступор. Я перестаю контролировать своё тело, но что-то мешает мне обернуться. Она как наркотик, заставляющий зависеть от неё, от её присутствия, заставляющий ненавидеть день и, проклиная его, ждать ночи, полного мрака за окном и где-то внутри меня. Она оставляет меня одного ждать темноту и лишь тогда появляется – с заходом солнца… День одиннадцатый: Хлопок двери за спиной в три часа ночи. После очередного моего неповиновения она злится, начиная шипеть и разбрасывать различные предметы по гостиной, скидывая вещи с их привычных мест, разбивая вдребезги любимую вазу Эвелин – единственное, что осталось у меня от неё. От человека, который когда-то, казалось, был смыслом моей жизни, но в итоге оказался лишь ненужной частицей моего существования. Она кричит на меня нечеловеческим голосом, обращается ко мне какими-то нечленораздельными фразами, и единственное, что я могу выловить из огромной массы сказанного – «Обернись!». Но я не могу, что-то внутри не позволяет мне этого сделать, сковывая тело, превращая меня в бездумный памятник, который никто не может сдвинуть с места. Звон разбитых окон. Её пронзительный крик. Жуткий свист в ушах. Хлопок входной двери, и вновь пустота окутывает мою обитель… Она ушла, снова я один... Мне одиноко, когда её нет, но мне страшно, когда она рядом. День двенадцатый: Меня решили проведать люди. Нет, они мне не друзья, они отреклись от меня. Теперь они для меня просто люди, мерзкие и лживые создания, которым плевать на меня, на мои чувства, а я человек, окутанный тьмой, но ЧЕЛОВЕК. Я смотрел на них, я смотрел им в глаза, но они были пропитаны лишь ложью. Впервые в жизни я хотел остаться один, а точнее с ней. Теперь я её не боюсь. Мне нужна она, лишь она. Нил пытался рассмешить меня, рассказывая уйму, как ему казалось, забавных историй, что вовсе не трогали меня. Я ненавидел этого человека, ведь он упёк меня в лечебницу, усомнившись в моей адекватности. Он заставил меня терпеть муки в этом заведении два грёбанных дня, которые показались вечностью. Это всё он. Прожигая взглядом людей, которые посмели называться моими друзьями, я решил указать им на дверь, тем самым позволяя себе насладиться одиночеством и дать отдохнуть своим ушам от такой бессмысленной болтовни. Единственное чего мне хотелось сейчас, а точнее кого, так это её – ту, которая заставляет сердце биться с бешеной скоростью, забывая обо всём, кроме её тихого дыхания, разрезающего тишину. День тринадцатый: Шорох за спиной, сладкие вздохи и томное дыхание. Она пришла. Она здесь. Она рядом. Я ждал её, и она это знала, ждала, когда я попрошу прийти её вновь. Она не заставляет себя долго ждать, выполняя просьбу в считанные секунды, появляясь вновь за моей спиной. И лишь шепот в ушах, заставляющий тело покрыться мурашками от её сладкого голоса: "Обернись"... Теперь я не упущу этот шанс. Я сделаю так, как просит она, тело готово поддастся порывам, страх перестаёт его сковывать. Я обернулся… Люк 1946, Лондон (Последние строки дневника) Расхаживая по гостиной, которая была пропитана запахом металла и табака, молодой человек в служебной форме рассматривал каждый миллиметр данного помещения. Окровавленное тело, что находилось в прихожей, вгоняло в ужас, заставляя паренька поёжиться. – Смит, ты где? – вопрошал грубый мужской голос. Встрепенувшись, Рассел Смит последовал в сторону, откуда донёсся звук. Выныривая из дверного проёма, он поглядел на седовласого мужчину, который что-то записывал в свой большой блокнот в кожаном переплёте. – Рассел, можешь собираться, это очередной висяк. Он третий за этот месяц, но ни одной зацепки так и не найдено. Этих ребят ничего не объединяет, кроме смазливой мордашки у каждого, а также присутствия личного дневника, что вторит нам о наличии психических расстройств и о некой прекрасной незнакомке, которую, вероятней всего, выдало их воспалённое воображение. Давай, пошли, – подхватывая юнца под руку, мужчина направлялся в сторону выхода. – Погодите, мистер Адамсон, я забыл свой значок в ванной комнате этого господина, – помедлив, Рассел указал кивком головы на бездыханное тело некого Люка Райта. –Бог мой, дали же мне такого напарника, беги давай, но только не задерживайся и вбей себе в голову, что…, – не слушая дальнейших нравоучений, Расс направлялся в сторону ванной комнаты. Резкий хлопок двери, закрывшейся за парнем, заставил его вздрогнуть. Быстро схватив свой значок, молодой человек было хотел уже покинуть этот злосчастный дом, но его внимание привлекла надпись, что была выведена аккуратным почерком кроваво-красными буквами на зеркале: «Ты следующий, мой маленький друг…». Громкий звон разбитого стекла привлёк внимание седовласого мужчины, что ринулся «на помощь» своему протеже. Разбитые в кровь руки и заикающийся молодой полицейский – именно такую картину застал мистер Адамсон после того, как ворвался в ванную комнату… «Спустя 13 дней Рассела Смита нашли мёртвым в его маленькой съёмной комнатушке. «Она придёт за каждым, и ты не исключение…», – вторила последняя запись личного дневника белокурого парня». (Отрывок из статьи в газете «NewDay» 14.11.1946)