Лучшие из

Впервые он увидел ее на экзамене первогодок. Она была прекрасна. Нет, он и раньше был ее учителем и вел уроки английского языка, но увидел по-настоящему только на экзамене. У нее интересная причуда, заставляющая оголяться больше, чем Яойрозу — потому что тело это одно, но сердце уже совсем другой уровень. Сердце — это гораздо более интимно, но совсем не пошло. Благодаря всего одной мышце мы живем, но в то же время именно сердцебиение зависит от наших эмоций и состояния. Сердце бьется слишком быстро или слишком медленно — настолько оно зависит от чувств. Хизаши анатомией особо не увлекался, но и она бы не смогла ему ответить: почему сердце, запертое в своей узкой темнице костей, так отчаянно кричит обо всем, что чувствует? Транслируя звук своего сердцебиения, транслируешь и душу — так подумал Ямада. И от этой мысли сбилось дыхание, задрожали пальцы. Придя в себя после экзамена (чертовы насекомые — твари, которых Хизаши ненавидел с детства), он увидел ее снова в кабинете Исцеляющей Девочки, куда его, полуживого, перенесли, чтоб на дороге не валялся. Из ее уха — по его вине — текла маленькая струйка крови. Ямада не помнил, когда в последний раз видел такой идеальный алый цвет. Захотелось забрать у Исцеляющей вату, которой она убирала кровь, и слизать ее языком, пробуя на вкус. Тогда Хизаши понял — Джиро Кьёка нужна ему больше всего на свете. Она сама приходит к нему. Смотрит внимательно и тихо просит, слегка краснея: «Станьте моим наставником». Джиро хочет стать сильным героем, но на данный момент со своими способностями она даже рядом не может стоять с сильнейшими учениками из своего класса, не говоря уже о Мике — экзамен ясно показал разницу между их силами. Ей почти страшно, что она решилась просить об этом, но отступать от своего решения не собиралась. Ямада видел эту решимость — ему стало почти смешно. Он не собирался становиться ничьим наставником, как Всесильный или Айзава (кто бы мог подумать о Шоте, что и он поведется на это), и ответил: — Если уверена, что справишься — всегда пожалуйста. Джиро стушевалась, явно не ожидая таких слов, но все равно обрадовалась шансу. — Справлюсь. Ямада на самом деле не хочет делать ровным счетом ничего, но все равно говорит: — Звук — самое опасное оружие. Ты не увидишь его, пока твоя голова не взорвется, — Хизаши вскидывает руки вверх. — Бах! Глаза Джиро расширяются от удивления и любопытства. В глубине этого каждый раз пронизывающего его душу взгляда Хизаши замечает что-то еще. Не восхищение ли? — Вы и так можете? — Я могу все, девчонка, — отмахивается Ямада, но вряд ли Джиро поверила ему. – Но твоя причуда будет бесполезна, если враг подкрадется слишком близко, или если выпадет такой соперник, как Сотриголова. Я научу тебя не только выйти за грани твоих нынешних способностей причуды, но и обходиться без нее. Поняла? Кьёка кивает, о чем-то задумавшись, но Хизаши не успевает ей и слова вставить: — Тогда приходи завтра после занятий на полигон, — взгляд из-под очков выглядит почти угрожающе. – Если не боишься. — Вас? Никогда, — уверенно отвечает Джиро, и Хизаши не может сдержать усмешки. На время устанавливается молчание. Кьёка разворачивается и уходит, ничего не говоря. Ее новообретенный наставник смотрит ей в спину. Смотрит, как ветер треплет волосы и школьную юбку, как Джиро тянется к своей сумке и достает оттуда наушники к телефону, как манит к себе открытая кожа шеи – хочется подойти и укусить, тщательно зализав. Хизаши смотрит и думает, прикрывая глаза, отгоняя от себя этот образ: «А стоило бы». Она приходит почти в положенное время, уже переодевшись из формы в спортивную футболку и штаны, и Ямада тут же гонит ее пробежать десять кругов вокруг тренировочного полигона, предварительно спросив: — А ты хоть бегать-то умеешь? Джиро краснеет, но ничего не отвечает и послушно выполняет задание. Такой Мик, не на вечном позитиве и не искрящийся энергией во все стороны, как мигающая гирлянда, слишком непривычен и непонятен, но Кьёка думает – этот ей нравится больше. Так что все к лучшему. О странностях в поведении она не думает совсем, находя всему посторонние причины. И, может быть, это и есть настоящий Хизаши, тщательно скрываемый от других, но открытый для Джиро. Эта мысль льстит. Пробежав десять кругов, Кьёка полностью выдыхается. Пытаясь отдышаться, она опирается на колени и шумно дышит через открытый рот. Ямада наблюдает, как по белоснежной коже скатываются капельки пота. От солоноватого запаха – кажется, что он такой сильный, что им заполняется все вокруг – кружится голова. Чтобы перестать думать об этом, Хизаши бьет такую беззащитную в данный момент Джиро коленом по животу. Глаза девушки распахиваются в ужасе, из горла рвется только хрип. Она падает на землю и прикрывает руками живот, зажмурив глаза и прикусив губу до кровавой ранки. Ее тело содрогается, и все она как будто пытается стать как можно меньше. Хизаши не может оторвать от этой самой прекрасной картины взгляда. Он приседает на корточки и говорит громко и отчетливо, выставляя вперед один палец: — Урок первый: всегда будь настороже, — показывает уже два пальца. – Урок второй: никому нельзя верить. Когда боль проходит, Джиро открывает глаза и смотрит слегка затуманенным взглядом прямо в желтое стекло очков, скрывающих от нее зеленую радужку. — Даже вам? Смешно. — Особенно мне. В остальном тренировка проходит также, как и должна, вероятно, проходить тренировка у любого наставника и его ученика. Хизаши учит ее использовать звук в бою и даже убивать им – потому что у любого героя будут ситуации, когда либо убить, либо быть убитым. Закон пытается внушить, что выбор есть всегда, но нет. У Джиро получается лишь едва ли, но уже видно, как много в ней еще нераскрытого потенциала. Хизаши учит ее драться. Джиро пытается ударить его, но он перехватывает ее руку и валит на землю. Тянется и говорит: — Ла-а-адно, на сегодня все, я устал, — картинно зевает. — Приходи завтра в это же время, если еще не передумала. Джиро ладонью трет ссадину на щеке и только размазывает кровь по лицу. — Ни за что. Хизаши, усмехнувшись от вида чужой упертости, не выдерживает и бросает: — Отличная работа. Умница. Кьёка краснеет, словно ей никогда в жизни не говорили таких слов, и пытается отвести взгляд хоть куда-то в сторону. От этого еще смешнее. Целую неделю Хизаши провел, обучая Джиро. Зачем ему это — не ясно. Наверное, все дело в ее сияющих глазах. Да. К тому же, она начала делать успехи. И больше уже не краснеет на слова похвалы, но улыбается уголками губ. Она так отчаянно и так упорно стремится стать героем, но чьим же? Ямада всегда, с легкостью, невооруженным глазом может найти в толпе учеников, даже незнакомых ему первогодок, тех, кто пришел в Юэй, чтобы стать героем, но не зная, зачем. Эти люди понятия не имеют, что подписали — смертный приговор, по сути. Они понятия не имеют, с чем им придется столкнуться, и ко всему относятся легко. Джиро не такая — она выделяется среди тех, кому не место в академии. Пусть даже ее мотивы не понятны Хизаши, но людей он видит также ясно, как и Айзава. Стекла очков, окрашивающий мир в поганый желтый цвет, нисколько не мешают. Поначалу хотелось спросить, почему именно герой, а не музыкант, но в памяти Ямады еще свежи воспоминания о том, как раздражали его подобные вопросы в свое время, поэтому он молчит. Молчит и смотрит. Можно и дальше притворяться хорошим человеком, но с каждым днем Мика словно что-то пожирает изнутри. С каждым днем Джиро расцветает все ярче и ярче для него, так, что еще немного – станет больно смотреть. Еще звучит где-то в душе тихий шепот того, что осталось от разума, просит остановиться хотя бы сейчас, стать другим совершенно человеком, но Джиро после тренировки потягивается так, что задирается футболка и становится видно чуть больше кожи. Единственное благоразумное, что еще помогало хранить терпение, беспомощно затихает. Кьёка вздрагивает, когда он приближается к ней вплотную, но быстро успокаивается. Потому что верит ему. Потому что глупая и доверчивая, даже если особенная. — Помнишь ли ты первые уроки, которые я тебе дал? М? — пригнувшись, шепчет Ямада в самую ушную раковину, такую маленькую и аккуратную, словно лучшим скульптором выбитую из мрамора. На палец одной руки наматывает штекер — провод из, только подумать, кожи обвивает кожу. Джиро словно тысячью стрелами пронзает дрожь. Но она все еще не вырывается. Из-за замешательства? Или до сих пор верит ему? — Ч-что вы... Ее голос обрывается, вместо слов вырывается не перешедший в крик вздох-полустон. Красиво. Хизаши смотрит на неловкие мазки крови, оставшиеся на лезвии. Он всегда носит с собой маленький нож. Мало ли что. Штекер падает на землю в пыль и грязь. Провод напоминает змею с отрезанной головой. Кьёка дергается, прикрывает рукой свежую рану с сочащейся кровью, но даже пошевелиться не успеет, как сильная рука обхватывает вокруг талии, не давая возможности вырваться. На этот раз медлить будет уже некрасиво. Лезвие с легкостью входит в тело, разрывая ткань футболки и кожу, и что-то еще внутри. Прямо в живот. Белая футболка окрашивается в красный цвет – это цвет идеальности. На землю летит и второй штекер. Джиро кричит, но никто, кроме Хизаши, ее не услышит. — Посмотри, — он ногой пинает два провода — то, что было ее причудой. — Ну и кто ты теперь? Никто. Забавно, правда? По щекам Джиро текут слезы. Еще можно что-то сделать – попытаться, вернее, — но силы предательски покидают, ноги подкашиваются, а на землю продолжает стекать кровь, теперь вперемешку со слезами. И никогда она, такая слабая, беззащитная, никчемная, сломленная, никогда еще не была так прекрасна. — Урок третий, — говорит Хизаши уже громче, сильнее прижимая к себе идеальное тело – Джиро стонет от боли, — лицом окунается в черный омут волос, — умирать совсем не страшно, но очень, очень неприятно. Запомнила? Глаза Кьёки распахиваются в ужасе, когда вместо ножа ее рану бередят чужие пальцы. Хизаши нравится прикасаться к горячей плоти, обводить ногтями стенки органов и пачкаться в крови. Из рта Джиро вытекает кровь, но кричать, производить хоть какие-то звуки она не в силах. Все коченеет от осознания этого кошмара, происходящего наяву, но сердце, наоборот, бьется только быстрее, словно намереваясь пробиться через клетку ребер. Наконец, оно решает, что хватит, и останавливается раз и навсегда; глаза Джиро закатываются и закрываются с оставшимися на ресницах слезами. Не этого она хотела, когда шла к Мику. Никто не хочет умирать в пятнадцать лет, так ничего и не успев сделать, и если бы Кьёка еще могла соображать перед смертью, то эта мысль сделала бы ей больнее, чем нож Хизаши. Ямада легко подхватывает свою ношу на руки, словно величайшую драгоценность. Все, что ему осталось — донести долгожданный трофей до дома, жаль только, что место здесь не самое удачное. И еще решить, что делать с лужей крови и штекерами, все еще валяющимися на земле. Нельзя же их так оставлять. Хизаши целует ее, словно уснувшую в беспокойном сне, в лоб. — Ты была лучше всех, Джиро, — тихо говорит он, будто она еще способна услышать его, пальцами стирая чужие слезы. — Лучшие из лучших долго не живут. Недзу говорит долго, с расстановкой, будучи полностью серьезен и без тени улыбки на лице. Среди преподавателей молчание до того идеальное, что его, кажется, можно потрогать руками. И все готовы смотреть куда угодно, только не на директора — каждый, почему-то, считает себя виноватым. «Недосмотрели, упустили, проебали». Мик смотрит на свою обувь, будто ничего интереснее нет. — Еще ведутся поиски, но пока мы должны позаботиться о тех студентах, что еще с нами, — говорит Недзу, и непонятно, что он имеет ввиду под «еще с нами» — выписал ли этот гений у себя в голове Джиро из пропавших в мертвые? Догадался ли, что она не вернется, хотя ученикам говорил совершенно противоположное? — Чтобы больше подобного не повторялось, охрана академии будет усилена. Всем спасибо, все свободны. Удивительно, каким мрачным местом за эти несколько дней стал Юэй. Кажется, словно вся академия погрузилась во мрак, в некоторое тревожное ожидание. Студенты продолжали ходить на занятия, учителя преподавали, но всем словно не было до учебы никакого дела. Все словно ждали чего-то ужасного, что обязательно должно было произойти после исчезновения всего лишь одной из. Хизаши стоял в пустом коридоре, опершись о стену, чтобы не свалиться, и пытался подавить распространяющуюся по телу дрожь. Хотелось засмеяться громко и надрывно, так, чтобы услышали все, чтобы поймали и скрутили, чтобы, может быть, сделали с ним то же самое, что он сделал с Кьёкой. После зверства приходит раскаяние, так всегда было и будет даже с самыми худшими. Но речь не о злодействе, а о чем-то более масштабном. Взрыв в общественном месте — это ничто, потому что не ты разрываешь невинных жертв на части, даже не видишь лица умирающих. Одно мгновение — и все. Пришло и ушло, словно сон. Но убийство — это всегда что-то более интимное, сокровенное, просто более. Ты видишь все, сохраняешь в памяти до мельчайших подробностей, перебираешь в памяти, и даже после смерти жертвы ничего не заканчивается — это будет длиться вечно, пока жив убийца. Эти воспоминания — величайшее наслаждение и величайшая мука. Ямада усмехнулся ходу своих мыслей, но как-то болезненно. Хотелось погрузить пальцы по фалангу в рот и облизать с надеждой, что где-то под ногтями еще осталась запекшаяся кровь, оказавшаяся до одури сладкой. Хотелось повторить все в мельчайших подробностях, но Джиро больше нет — нигде нет, совсем. Хотелось сдохнуть. Зачем планета порождает чудовищ? Для каких целей? — Хизаши, — Ямада не поворачивается, даже когда чувствует чужую ладонь на плече, сильную и горячую. — Успокойся. Ты сам не свой. Вечно приходится играть какую-то роль. Но он уже не соображает, что есть игра, актерство, а что — настоящая его сущность. Неужели только та, которая обрывает жизнь красивых девушек, наслаждаясь их страданием и купаясь в крови? Неужели больше ничего нет? Хизаши разворачивается всем корпусом, улыбаясь почти естественно. У Айзавы спокойное лицо, но встревоженный взгляд, пронзающий душу насквозь. — О чем ты? — Ямаде кажется, что его голос звучит также беззаботно, как и всегда. Но Айзава только качает головой, словно говорит с очередным нерадивым учеником. — Я в порядке. Честно. Шота не говорит банальных фраз о том, что все будет хорошо, или что Джиро обязательно будет найдена живой и невредимой, и Хизаши благодарен ему за это. Кому, как не ему, знать, что ничего хорошего уже не будет. Но он улыбается Айзаве, словно верит в обратное. И тот ему почти поверил. Очередной учебный день проходит напряженно, что становится уже чем-то привычным. Ученики разбежались, словно подгоняемые ветром осенние листья, учителя только собираются. Хизаши уже вышел из здания, напевая под нос какой-то прилипчивый мотив, но снова его останавливает чужая рука. На этот раз она дрожит почти в такт мелодии в голове Мика. И это точно не Айзава. — Вы все знаете, — звучит обвиняюще хриплый голос совсем рядом. — Где Джиро?! Ямада вглядывается в серое лицо, тусклые и почти безжизненные глаза, но, несмотря на форму ученика Юэй, все равно не узнает этого взвинчатого подростка. Взгляд цепляется за черную молнию в ярких волосах, и он вспоминает — Каминари Денки, 1-А класс, ученик Айзавы, одноклассник Джиро. На самом деле его действительно трудно узнать — парень похож на живой труп. Не зомби, как в дурацких фильмах, но хуже, потому что реально. Интересно, Айзава хоть что-то собирается делать с этим? — Успокойся, Каминари, — вкрадчиво начинает Хизаши, думая, как отвязаться. — Я не знаю, где Джиро. Никто не знает. — Врешь! Ты знаешь! — Денки хватает учителя за плечи, хватка невольно усиливается вместе с дрожью. Только сейчас Ямада видит всю степень отчаяния, поглотившую Каминари с исчезновением Кьёки. Когда он в последний раз спал? Сколько бессонных ночей провел раздумывая, размазывая слезы по щекам, волнуясь, обвиняя всех в исчезновении девушки и уже предчувствуя, что она больше никогда не вернется? Пожалуй, он любил ее, и любит до сих пор. Но не это волнует Хизаши. Неужели Каминари что-то знает? Догадался или следил, как влюбленный щенок? — Ка-ми-на-ри, — проговаривает Ямада четче, тверже и вместе с тем тише. — Возьми себя в руки. Денки трясет, словно больного в припадке, и Хизаши уже сам обхватывает его плечи. Серьезно, такими темпами все ученики Айзавы просто слетят с катушек, если их классный руководитель что-нибудь не сделает. — Она... — голос Каминари срывается, он проговаривает всего одно слово и, закрыв глаза, закусывает губу, пытаясь подавить в себе слезы. Надо быть твердым и уверенным. Надо стоять на своем. Раз, два, три. – Она же была вашей ученицей! В тот день ушла на тренировку, я видел. И не вернулась. Хизаши говорит с расстановкой: Да, была. Да, ушла. — У меня возникли неотложные дела, поэтому я ушел раньше. Больше я ее не видел, — спокойно говорит Хизаши, хотя и не должен ничего никому объяснять. Но, раз уж уже у Каминари есть подозрения, то надо это как-то решить. Ямада надеется, что его слов достаточно, чтобы от него отвязались. – Успокойся. Я сам волнуюсь, но верю, что все будет хорошо. Жалкие и блеклые слова утешения, заимствованные у Недзу. Хизаши сначала хочется потрепать Каминари по светлым волосам или сделать что-нибудь в этом роде, вроде как в знак поддержки, но он быстро отказывается от этой тупой идеи. Денки взвешивает в голове каждое неосторожно брошенное слово, и выглядит гораздо более сосредоточеннее, чем на занятиях. — И что же это за дела? – ломаная усмешка, крик отчаяния в пустоту. Вот же настырный ребенок. Хизаши смотрит на него, такого жалкого и сломанного, затем на здание академии и, наконец, на небо – прекрасное светлое небо. Поблизости нет ни одного человека, кроме их двоих. Учителя и ученики уже разбрелись в разные стороны, здание Юэй осталось пустым до завтра. В голове Хизаши все еще играет музыка, пальцы невольно начинают выстукивать ритм по бедру. Ямада уже не держит Каминари. Снова смотрит на него и спрашивает, словно совсем не в тему: — Ты ведь влюблен в нее, да? Не отрицай. Забавно видеть, как широко раскрываются глаза Каминари в испуге, как он приоткрывает беспомощно рот и глядит совершенно обескураженно. Усмехнувшись, Ямада продолжает: — Раз так, то тебе я скажу. Но только тебе. Денки готовится внимательно слушать и даже поддается вперед, словно ему действительно готовы рассказать нечто важное. Словно всему, всему есть простое объяснение, и прямо сейчас выяснится, что с Джиро все хорошо. Что просто обстоятельства. Он готов поверить во что угодно – видно по глазам – если это значит, что с Кьёкой все хорошо. Если он снова может увидеть ее. — Я тоже ее любил. Шок на лице Денки стоило бы запечатлеть, да камеры рядом не оказалось. — Лю... бил?.. – шепотом повторяет он, не веря. Слюна неожиданно оказывается слишком вязкая – глотать трудно и больно. Хизаши смешно. — Теперь она всегда со мной, — он облизывает губы, лишь на мгновение позволяя себе погрузиться в сладкие, мерзкие воспоминания. – Ее плоть была словно сахарная. Так и таяла во рту. Завидно? Хизаши смешно, потому что любовь в этом мире давно уже не спасение, а погибель. Всему живому. Каминари Денки. Мик не знает, когда в последний раз выходил из дома. Не помнит, когда в последний раз был на работе героя или учителя. Можно сидеть вечно в пустой комнате, прислонившись к стене, только надо открыть окно, чтобы не задохнуться в этой темнице. Вечерний воздух приносит с собой приятную прохладу. Закатное солнце освещает яркими лучами множественные пятна крови на стенах и внушительных размеров кровавый океан на полу. Все уже засохло со временем, но Хизаши знает, что стоит закрыть глаза — он снова перенесется в тот день, в тот час, ощутит и сладостный вкус на языке, и запах. Но ему этого совершенно не хочется. Музыка из плеера прямо по проводам протекает в мозг через сложную систему и приятно успокаивает сознание, заглушает мысли и заставляет кровь закипать. Плеер, конечно же, не его. Мысль, что у них с Джиро, помимо похожих — относительно — причуд, похожий вкус в музыке, отчего-то неожиданно приятна. Из-за наушников не слышно, как в двери квартиры поворачивается ключ, как она отворяется и пускает в обитель смерти постороннего. Глухие шаги отражаются от стен и раздаются слабым эхом, но Хизаши все еще погружен в мир музыки, который ему более близок, чем реальный. Кто-то входит в комнату. Ямада поднимает взгляд от стены и уже ничему не удивляется. Вынимает наушники и говорит почти будничным веселым тоном: — Привет, Шота. Так странно видеть его, героя, повидавшего так много дерьма, почти шокированным. И совсем не смешно. — Хизаши, — Айзава шумно сглатывает, — что здесь произошло? «Да так, — хочется ответить, — просто твой лучший друг все это время вашей дружбы был серийным маньяком. И это он убил твоих учеников. Забавно, правда?» Но Мик молчит. — Пойдем отсюда, — после молчания говорит Айзава, успокоившись и пытаясь трезво оценить ситуацию, но так и не придя к выводу. Он протягивает Хизаши руку, но тот отворачивается. — Я уже никуда не пойду, — собственный голос звучит неестественно в воцарившейся тишине. — Побудь со мной, Шота. Я все тебе расскажу. Ничего не понимая, Айзава все равно садится рядом. Все-таки друг. Отсюда открывается отличный вид на освещенную солнечным светом кровь. Пожалуй, у Шоты много вопросов. — Это не моя, — Хизаши усмехается. — К тому же старая. — Чья же тогда? Ямада поднимает взгляд к потолку и произносит тихо еле двигающимися губами, которые не хотят слушаться: — Джиро Кьёка, — слова разносятся по комнате приговором. — Каминари Денки. Казалось, Айзава готов ко всему, но ответ все равно заставляет его, побледнев, в ужасе посмотреть на Хизаши. — Они... — его голос все еще звучит спокойно, но Ямада прерывает. — Мертвы, — коротко констатирует он, все еще не смотря на Айзаву. Проходит несколько мгновений. Проходит целая вечность в жалких секундах. Хизаши опускает голову, смотрит то на кровь, которая везде, то на Шоту. — Ты же уже все понял. — Нет. — Это я убил их. Айзава не пошевелился, никак не отреагировал. Взгляд его был сосредоточен на лице Хизаши, и черт знает, что он пытался отыскать на нем. Может, у него заболело сердце за учеников, которых нет в живых. Может быть то, что он давно догадывался о их смерти, избавило его от любой грусти — он был готов к этому. Может быть. На его лице так ничего не отобразилось, кроме удивления в усталых глазах. Ямада подтянул колени к груди и уперся взглядом в пол, в кровавый океан. — Почему? — наконец-то прервал затянувшееся молчание Шота. Хизаши даже не попытался подавить еще одну усмешку. — Потому что захотел. Айзава вздохнул тяжело, словно в груди у него пробили дыру, и хотел спросить что-то еще, но Хизаши не дал. — Да, я всегда убиваю тех, кого захочу. Почти. Таких, как я, зовут маньяками, да? Или чудовищами, — глухой смех. Хизаши кажется, что если он замолчит, то Айзава задушит его голыми руками. — Не говори мне ничего. И так знаю, что ты хочешь меня убить за все. Прости. Твоих, — ударение на это слово, — учеников я никогда бы не тронул, но... — Но? — Шота, осознавая все, вместе с тем становился еще более задумчивым, но все равно внимательно слушая каждое слово. — Но Джиро была особенной, — Хизаши грустно ухмыльнулся, прикрыв глаза. Да, в ней что-то было. Может быть, все дело только в легкой схожести причуд — звук и звук. Или в ее взгляде, которым она смотрела на него сначала небрежно, а затем словно бы и восхищенно. Или в черных волосах и карих глазах, совсем как у... От всех этих размышлений желудок Ямады отозвался резью, словно он наглотался битого стекла. — Когда ты в последний раз ел? — неожиданно спрашивает Шота, словно все остальное, то, что сказали ему только что, его не волнует. Хизаши честно пытается вспомнить, но связно мыслить удается с большим трудом. — Когда в последний раз я был на работе? — Три дня назад. — Значит, три дня назад, — говорит Хизаши, положив голову на плечо Айзавы, но тот и не сопротивляется. Мерзко, но Ямада пытался съесть Каминари. Он почему-то думал, что его плоть и кровь окажутся такими же восхитительными, как и у Джиро, что все люди на вкус одинаковы, и то удовольствие, которое Хизаши получил от Кьёки, удастся воскресить вновь. Все привело только к тому, что его вырвало и проснулось осознание, какое он все-таки мерзкое чудовище. Не то чтобы это было чем-то новым. С тех пор Хизаши не выходит из дома, потому что на это больше нет причин, как нет причин есть, продолжать геройствовать, убивать. Останки бедного влюбленного мальчишки все еще лежат в морозилке и уже покрылись корочкой льда. Обо всем этом Ямада предпочитает не рассказывать — тогда Айзава точно оставит его, а если его не будет рядом, то что же у Хизаши останется в итоге? — Знаешь, я так устал, — чистая правда. — Когда мы учились в академии, — говорит Айзава, вспоминая, и заставляя вспоминать Хизаши, — был одноклассник, который сначала пропал. После нашли его растерзанное тело. Ты к этому причастен? Айзаве нужна только правда, только полная честность, чтобы докопаться до всего и ответить, наконец-то, на вопрос «почему мой лучший друг докатился до такого и стал ебаным монстром». Хизаши улыбается — впервые искренне. — Ну да. Я все помню. С этого и началось, — Хизаши словно снова погружается в свои школьные годы вместе с Шотой. — Он постоянно доставал тебя, помнишь? Говорил всякое... Меня это раздражало. Поэтому я решил убрать его, — невольно бросает взгляд на Айзаву. — Не смотри на меня так. Я долго думал об этом, а не так чтобы сразу. Но, кажется, уже тогда во мне было желание убивать, и оно пересилило. К тому же, я сделал полезное дело, избавив мир от очередного засранца, решившего заработать и стать знаменитым за счет геройской карьеры. — Рассуждаешь как злодей-идеалист, — Айзава качает головой, все еще спокойный внешне. — Герои не должны так рассуждать. — Да, да... — Хизаши неохотно кивает. — Но, может быть, в чем-то они, эти злодеи, правы. Может быть, не все заслуживают жизни. Ладно-ладно, не мне судить. Ведь я... — Не говори этого, — обрывает Айзава. — Нет. Хизаши замолкает, тяжело вздохнув, но затем продолжает рассказывать: — То, что я испытал после первого убийства, сложно описать словами. Даже пытаться не буду — ты ведь не поймешь. Но этого оказалось мало. Мне захотелось еще и еще, — Хизаши запустил руку в волосы, пытаясь привести сбившееся дыхание, а заодно и мысли, в порядок. — Это желание... Оно не давало мне нормально жить. Казалось, что если я не убью еще раз... еще всего лишь один раз... то закончу в психушке. Хизаши все больше погружался в омут своих воспоминаний. Тогда он подкараулил одноклассника поздно почти у его дома и расправился с ним неумело и кое-как, весь испачкавшись в крови. Но эта кровь — красная, горячая, ее вкус и запах — сводила с ума. Вид того, как жизнь медленно покидает тело, как стекленеют глаза по-настоящему завораживал. Люди, обычные люди, не могут смотреть на подобное без страха и ужаса перед смертью, но для Хизаши это было самое прекрасное зрелище в мире. Для полной законченности картины не хватало только музыки, чего-нибудь динамичного под стать моменту, но выбирать не приходилось. У Айзавы тоже есть воспоминания о школьных днях, но свои. Он помнит, как однажды Хизаши не спал почти две недели, и в итоге довел себя до обморока. Шота был уверен, что все дело в образе жизни Ямады, в его тусовках и прочем, не подозревая, что все гораздо хуже и темнее. «Слушай, — сказал он тогда, после того, как Хизаши очнулся от обморока, — делай с этим, что хочешь, только не доводи себя больше, иначе мне придется привязывать тебя к кровати». Хизаши всего на секунду посмотрел на него со скрытой тоской, тут же сменившейся обычной радостью. Айзава тогда совсем ничего не понимал. Почему он был так слеп? Как он мог допустить все это? Может быть, если бы он понял тогда, что с Хизаши что-то не так, все могло бы быть иначе. Перед глазами, всего на мгновение, промелькнули лица Джиро и Каминари. Осознавать, что их больше нет, странно. Осознавать, что причина всему Мик — отвратительно ужасно. — Ты хочешь меня убить? Смысл вопроса Айзава осознает не сразу. — Нет. Наверное, нет. «Я еще не решил». — Забавно, — Хизаши усмехается. — А я тебя да. Шоту отчего-то это даже не удивляет. Он не знает, сможет ли его еще хоть одно признание Ямады поразить так, как те, что уже прозвучали. — Но не убил. Хизаши кивнул, прикрыв глаза. От Айзавы словно исходило приятное тепло, его начало клонить в сон. «Да, Джиро была особенной. Настолько, что убить ее оказалось недостаточно — хотелось еще и еще... Я почувствовал голод и все, все забрал себе. Я думал, что все дело только в еде, и попытался то же сделать с Каминари, но не смог проглотить и кусочка. Значит, я не совсем чудовище? Хотя ты будешь отрицать это». Хизаши поднял глаза на Айзаву, который вроде бы сосредоточенно продолжал смотреть на кровавые разводы на стенах. Солнце давно село, оставив после себя тьму, развеваемую только огнями никогда не спящего города. — Да, Джиро была особенной. Но ты еще лучше. Если бы я убил тебя, то моя жизнь закончилась бы. Я хотел, но не смог. Никогда не смогу. Хизаши не был уверен, сказал ли он это вслух или нет, но Айзава не дрогнул. А что же дальше? — Шота. — Что? — Ямада убрал вмиг потяжелевшую голову с чужого плеча, Айзава развернулся к нему. В неясном свете города Хизаши любовался им, словно произведением искусства. Пытался запомнить каждую незначительную, на первый взгляд, деталь усталого, но родного лица. Они еще долго не увидятся. Может быть никогда. Хизаши придвинулся вплотную, зашептал быстро и сбивчиво прямо на ухо: — Я больше не хочу жить. Убей меня, пожалуйста. Только... — голос Ямады дрогнул. — Пусть все думают, что я герой. «Какой герой убивает людей?» — Я... Я спас больше людей, чем убил. Правда. «Я больше ничего не хочу. Ни спасать, ни убивать. И когда Шота... все знает... Время уйти. Да». Айзава внимательно смотрит на отстранившегося Хизаши. И очень хочется верить, что в его глазах он не монстр, не чудовище, а все еще Мик. Такой, каким был всегда. Просто Шота не обо всем знал. Интересно, какой звук издают обрушившиеся здания и разбитые сердца? Кажется, всё мертво. И давно уже не имеет цену. — Хорошо, — наконец-то произносит Айзава, и словно северный ветер ворвался в окно. — Я помогу. Хизаши закрывает глаза. — Тела ученика 1-А Каминари Денки и учителя английского Хизаши Ямады были найдены растерзанными в квартире последнего. Эксперты также нашли кровь ученицы того же класса Джиро Кьёки, ее тело не было найдено. Есть сведения, что все трое стали жертвами группы злодеев, перенявших идеологию Стейна. Очередные герои пали в это нелегкое время. Мы еще думаем, как сообщить обо всем произошедшем ученикам, — Недзу не улыбается. Идеальная тишина нарушается чьим-то тяжелым дыханием, совсем не прекрасными всхлипами Каямы, всеобщими мыслями о том, что злодеев пора убивать. — Всем спасибо, все свободны. Академия погружается в еще больший мрак, чем раньше. Ученики носят траур по спокойным временам, которые теперь вряд ли когда-нибудь вернутся. Недзу подписывает заявления о переводе в другие школе тех, кому в герои вообще идти не стоило. Айзава просто стал спать больше, чем несколько часов в день. И почти не плохо. Главное — думать как можно меньше, вот и все. Когда он идет, как привычно сгорбившись и непривычно прислонившись к стене, чья-то рука касается его плеча. Каяма пытается его утешить избитыми фразами, а сама выглядит так, словно в любой момент готова расплакаться. Словно ей действительно жаль и Джиро с Каминари, и Мика, а выразить она это может только слезами. Словно ее слезы хоть что-то изменят. Даже собственные ученики, кроме тех, кто сам плачет по убитым друзьям, смотрят на него с сочувствием. Весь мир словно пытается протянуть ему руку, погладить по плечу и утешить. А ведь Айзава даже не выглядит страдающим. Все стало слишком странно. Айзава не чудовище, но он задается вопросом: все ли заслуживают жизни? И кто тогда заслуживает, а кто нет? Откуда берутся монстры? Все это слишком по-философски и не подходит герою. Айзаве вообще лучше не думать совсем, но он не может не. Всесильный смотрит печально и не знает, куда себя, такого огромного даже в обычной форме, деть. — Мне... мне не очень жаль. Наверное, тебе очень тяжело. Айзава отвечает, не поднимая головы от ноутбука и продолжая работать: — Нет, не тяжело. Просто так вышло. На секунду пальцы замирают над клавиатурой. — Хизаши должен был умереть. Эти слова шокируют. Всесильный не понимает, но это нормально — никто не понимает. Для всех Мик остался героем, для всех он превратился чуть ли не в святого. Айзава не знает, правильно ли это или нет, как и то, что он сделал тогда, в тот день. Но о таких вещах лучше не думать. Шота смотрит на равнодушное к людским трагедиям небо. У него накопилось много вопросов, на которые еще не успел ответить Хизаши. И он обязательно задаст их все. Обязательно. (Возможно, что очень скоро).