* * *
Кияме Татсуе постоянно снятся кошмары о прошлом. О ненависти, об отчаянии, о предательствах, преследовавших его всю жизнь. И всегда кошмары прерываются и становятся сладкими снами, когда тщедушное тельце Татсуи порывисто обхватывают старческие руки. В такие моменты мир мальчика, сотканный из чёрного и красного, разбивается, открывая дорогу солнечному свету, исходящему от пожилого мужчины, с такой доброй улыбкой, что мальчик начинает ощущать себя значимым и кому-то нужным. И только с пробуждением перед глазами Татсуи встаёт разочарование в глазах любимого старика и его обращения… Не к нему. Татсуя не Хирото. Татсуя даже не знает, кто это такой, вот только стоит ему снова услышать это треклятое имя, как руки тут же сжимаются в кулаки, и хочется закричать. Отец бы любил его, будь он Хирото. Отец бы дарил ему любовь и ласку, будь он Хирото. Татсуя смотрит на себя в зеркало, борясь с яростным желанием расколоть отражение на множество кусочков, выводит иероглифы своего имени, тут же яростно их зачёркивая и с любовью выводя короткое «Хи-ро-то» и обводя его в по-девчоночьи глупое сердечко. Хирото — непостижимый идеал, к которому надо стремиться ради любви отца — человека, так тепло обнимающего и заботящегося.* * *
Когда к Татсуе в один из таких неловких моментов подходит Хитомико, по нему тут же проходит табун мурашек, он тут же хватается за бумажку и прижимает ту груди, глядя на всеобщую старшую сестрёнку широко распахнутыми глазами. Она понимающе улыбается, садясь рядом и обнимая мальчишку. — Татсуя, оставайся собой. Это куда лучше, чем быть тенью… — Кого? — мальчишка пытливо смотрит в глаза, перебивая девушку, на что та лишь растерянно вздыхает. — Моего младшего брата. Хитомико выдавливает из себя историю с трудом, и Татсуя, глядя на её мокрые глаза, прикусывает себе язык, однако не останавливает историю, ставя на вершину эгоистичное желание узнать правду. — Я похож на него? Кира молчит, отводя взгляд от взгляда Татсуи, ясно требующего ответа. — До безумия. Взглянув на счастливое детское лицо, девушка лишь беспомощно вздыхает, сжимая кулаки и возведя взгляд к потолку с беспомощным: «Что же я наделала?..»* * *
Татсуя совершенно не уверен в своём решении. О боги, до чего же оно низменно и эгоистично, до чего же жестоко в отношении к старику. — А может, он будет рад этому?.. — задумчиво бормочет ребёнок, тут же мотая головой. — Ага, как же, от подсовывания подделки? Но всё же… Сторонние дети шепчутся, глядя на него издали, и Татсуя, в общем-то, может их понять. Вряд ли можно нормальным назвать ребёнка, что говорит сам с собой. Но что он может поделать, если больше не с кем делиться? — И к чему было это сестрёнкино «Это куда лучше, чем быть тенью…»? Как будто она что-то понимает, — Татсуя смешно дуется, подперев по-детски пухлую щёчку, сидя за столом. В жизни Киямы Татсуи не было света до встречи с отцом. В жизни Киямы Татсуи было место лишь издевательствам, косым взглядам и грубости. Но он хочет быть счастлив. — Больше, чем кто-либо в этом месте, — фырчит Татсуя, несколько эгоистично и грубо. Он, конечно, не знает, что было в жизни того же дурака-Нагумо, но у Татсуи есть хотя бы шанс, которым нельзя не воспользоваться! А потому, когда двери «Солнечного Сада» открываются, и с привычной теплотой заходит Кира Сейджиро, освещая помещение своим присутствием, он лишь широко улыбается, глядя на отца и приветливо машет рукой, не в пример другим дурачкам, бросающимся к старику на шею. «Вот уж где эгозим», — ворчит про себя Кияма, с недовольством глядя на вешующуюся на шею отца Кии. — «Ему же больно!» И стоит только пожилому мужчине взглянуть на Татсую, мир мальчика снова освещает лучистое солнце, падая прямо ему на лицо и слепя светом. — Отец, — он подходит робко и неуверенно, выкроив минутку, когда другие обитатели отойдут по своим делам. — Я бы хотел тебе кое-что сказать. — Да, что такое, Татсуя? — мужчина ласково смотрит, погладив мальчишку по красным волосам. — Можно я… Можно я буду Хирото? Кира Сейджиро роняет коробку с подарком, купленным специально для Татсуи, и смотрит на мальчишку растеряно, не веряще, пытаясь вообразить себе, что творится в голове у этого ребёнка. Ребёнка, готового отказаться от всего, что делало его собой, ради его любви. Лишение имени означает лишение прошлого, той ниточки, что связывало его с крупицами света, что был в его прошлом. — Татсуя, я не могу… — Это значит нет? Мужчина испуганно смотрит на потухший детский взгляд и корит себя в чём свет стоит за неосторожные слова. Плечи мальчишки легонько подрагивают в преддверии плача, и Сейджиро тут же крепко обнимает его, устраивая красную макушку у себя на плече. — Это значит, что будет так, как хочешь ты… Хирото. И глядя на голубое небо в окне, мужчина позволяет себе горькую усмешку и сам начинает тихо плакать. — Спасибо, Хирото… Благодаря тебе я понял… Кажется, небеса не возненавидели меня окончательно… — Отец… Хирото, теперь уже Хирото, светло улыбается, плача вместе со своим отцом. Пусть катятся в Тартар все эти годы тьмы и мрака, как и имя «Татсуя», что несло в себе лишь их. Кияма Хирото будет счастлив. И сделает всё, чтобы был счастлив отец. Ведь, кажется, и правда сам Бог послал его к нему, чтобы лицо отца снова озарилось улыбкой. Хирото будет готов пройти ради отца все девять кругов Ада, лишь бы за ними оказались сияющие ворота в Рай. У него нет прошлого, зато есть настоящее и будущее, в которых он обязательно будет лишь улыбаться.