Чужое свидание (Мередит/Самсон, Мередит/Каллен, ангст, АУ, PG-13/mild R; АУ-челлендж-2019)
1 июля 2019 г. в 21:02
Меньше всего Самсон хочет знать, где миз Мередит Станнард берет наркоту — потому что ему неохота записываться в соучастники. На врача или фармацевта она не похожа, на копа тоже, так что, скорее всего — она какая-нибудь охранница из аптеки или с лекарственного склада, которая знает, как и где можно положить в карман баночку-другую окси.
За баночку окси у Самсона можно купить абонемент, и ему глубоко плевать, что там происходит с его собственным телом, пока оно где-то там, далеко, по другую сторону таблеток. Мередит хватает его за волосы или за шею, тянет к себе — иногда между бедер, чтобы он вылизал ее манду, иногда — к ботинкам, чтобы он вылизал ее ботинки: похоже, от такого она кончает даже быстрее.
Но Самсон ничего не чувствует после дозы. Он — где-то далеко, там, где нет ни боли, ни отвращения, ни страха, и будущее всегда гладкое и чистое, как освежеванная туша.
Окси нужен ему как воздух, если не больше, потому что для Самсона это — единственный вариант, при котором он не долбит всякую дрянь, к тому же если растягивать, съедая по две трети дозы, удается накопить несколько лишних таблеток до новой партии и сбыть их кому-нибудь из ребят. Он ждет каждой встречи с таким нетерпением, как будто влюблен.
Но на этот раз Мередит приходит не к нему.
А к Каллену. К Каллену, блядь, Резерфорду.
Не то, чтобы Самсон не понимал, почему: Каллен моложе и куда меньше времени провел на улицах, у него хорошие зубы, а волосы еще не начали редеть. Любая баба, у которой есть деньги — или наркота — предпочла бы его. Странно, что Мередит не соскочила раньше.
Он видит их с Калленом в «Ночном попутчике». Такая уж у Мередит традиция: приглашать тех, с кем хочет провести ночь, на ужин, обычно — именно в эту забегаловку. Такое вот дерьмовое милосердие, бесплатный бонус к наркоте. Самсону она обычно заказывала пирог, но Каллен выбрал бифштекс с жареной картошкой и теперь сидит над тарелкой с ним, наверное, ожидая, пока Мередит разрешит ему есть.
А она смотрит на него, не отводя взгляда, и даже не замечает подходящего Самсона.
— Какого хера, Мередит? У нас же был уговор, — он надеется, что в реальности его голос звучит хотя бы вполовину так же уверенно, как в голове.
Мередит медленно переводит на него взгляд:
— Я не хочу с тобой трахаться, — спокойно произносит она. — Ты выглядишь как торчок.
Сначала Самсон не понимает, что происходит: он как будто хочет чихнуть, но не может набрать достаточно воздуха, или икает, или его тошнит — а потом смех просто вырывается к него изо рта, выплескивается на всех. Самсона тошнит смехом.
— Да я и есть, бля, торчок, — выговаривает он между приступами смеха, — могла бы и заметить.
Все смотрят на него, а Самсон смотрит на Мередит.
— Ты думаешь, он не торчок что ли? — он кивает на Каллена, сидящего ровно, как сраный школьник-отличник. — Да он больше моего порет.
Мередит отворачивается и Самсон понимает, что проиграл, но он не из тех, кто позволяет здравому смыслу себя остановить. Он берет Мередит за плечо и резко тянет на себя, заставляя опять обернуться.
Она оборачивается. У нее такие пустые и холодные глаза, что Самсон почти уверен: она и сама на чем-то сидит. Только не на окси. Не похоже, что ей нужно вырубаться, отключаясь от этого мира к хренам — скорее, наоборот: она заводит себя, когда надоедает эта пустота внутри.
Мередит встает, прямо напротив него, поднимает руку, запускает пальцы Самсону в волосы — как обычно, когда тянула его на себя, чтобы он вылизал ее — и он спрашивает себя, выживет ли, если попытаться ее ударить. Вряд ли. Поэтому ударяет только она, потому, что, видимо, Мередит тоже не из тех, кто позволяет здравому смыслу встать у нее на пути.
Ее тяжелый кулак впечатывается ему в лицо. Самсон сначала чувствует сам удар, то, как трещит нос, то, как лопаются сосуды, и только потом — боль. Кровь брызгает на пол, яркая, как кетчуп и, глядя на расплывающиеся по полу красные пятна, Самсон снова начинает смеяться.
Смех льется изо рта потоком, пузырясь на губах, и, где-то там, внутри головы, Самсон понимает, что должен остановиться, но остановиться не может. Он все смеется, смеется, смеется.