we might be dead by tomorrow

Когда приходит любовь от неё страшно отказываться, но в равной степени страшно её принимать. Стереотипы, от которых зависимо общество, крепко держат за шею, готовясь придушить. И каждый, кто спросит себя "Почему?", получит ответ. Песочная кожа Юнги всегда согрета солнцем. Тёплый свет заглядывает под рубашку, нежно оглаживая мягкий живот. На открытых участках тела остаются розовые следы - метки солнечных лучей. Солнце расползается по всему Юнги, заполняя его даже изнутри. Он чувствует, как это же солнышко кусает его за ухо, обжигая звонким голосом. Как касается горячего лба поцелуи солнечных зайчиков. А в глазах у Юнги отражаются жемчужные блики. И бархатный носик робко, но уверено запускает всю свою нежность в его мятные волосы, норовя лишить его рассудка. Как разбитая фарфоровая чашечка из редкой императорской коллекции он так переполнен нежностью и теплом, что хрупко собирает самого себя по кусочкам. Юнги уже давно получил свой личный солнечный удар. Поэтому уверенно отдаётся жгучим прикосновениям небесного светила. Того, что ярче всех остальных, что красивее каждой упавшей звезды и ослепительнее вспышек, когда эти звёзды умирают. Его личная звезда Вольфа-Райе, что своим мощным звёздным ветром ворвалась в жизнь Юнги, раскрыла своё ядро-сердечко и залила белым светом тёмную душонку Мина. Но каждой звезде отпущен свой срок. Каждое небесное космическое тело, да и каждое тело в принципе, смертельно больно. Само рождение уже несёт за собой неизбежность смерти. А смерть - болезнь, кою заражено каждое живое и неживое, материальное и мнимое, земное и космическое. Смерть есть конец, а конец есть у всего. И от этой чёрной гущи должна появляться тяжёлая горечь, но у Юнги привычка ещё с первой их встречи спокойно и умеренно принимать то, что предлагает лавочка судьбы. Ему вот приятно сейчас думать о солнце, а волнение и страх пусть уходят к чёрту. В конце концов, мы все скоро умрём. Хосок упал с неба. Юнги нет поводов в этом сомневаться. И если Хосок упавшая звезда, то Юнги, наверное, маленький Хаул, что поймал её своими холодными, тощими ручками. И ему было страшно тогда. Потому что сердце словно необузданный пожар, потому что впервые так много сухих чувств прожигают горло, потому что так пусто под коркой головного мозга никогда не было. Юнги потерянно смотрит на Хосока и щурится. Слишком яркий, слишком шумный, слишком непонятный и волшебный. И когда Мин отстраняется, прикрывая рукой ослеплённые светом глаза, когда с незнакомой тревогой в сердце выпускает из рук космического мальчика и отталкивает, Хосок ловит его запястье-веточку и говорит: - Давай любить сейчас. Быть может, мы умрём уже завтра. Юнги думал, что он - тихое озеро, а оказался морем. И Хосокова любовь - его шторм. Необузданная, страстная, утаскивающая на дно. А Юнги пенится весь, шипит колкие фразочки, воет от тоски и бьётся о скалы, именуемые реальностью. Хосок уже протиснулся под его ледяные волны холоднокровия. Своим смехом, словно солнечным светом, он растёкся по гладкой поверхности воды. И его руки-лучики, кажется, могут достать до самого дна, где прячется маленький и неуверенный Мин Юнги. Так глубоко никто не нырял. Так нежно никто не смотрел. Так сильно никто не любил. Юнги тепло. Он здесь - лежит на мягком берегу. А рядом, щекоча душу, на его плече дремлет Солнце. У Хосока в волосах запуталась ромашка, на щеках рисует узоры румянец, а обгорелая мордашка слепит улыбкой. Наверное, так улыбаться может только Хосок - разноцветно-ослепительно, поражая своей искренностью. Юнги даже не нужны солнечные очки, чтобы смотреть на эту искрящуюся радость. Он не смирился и привык, а по-настоящему полюбил. И пусть ослепнет, но будет думать только об этой улыбке. Улыбке, что когда-то его спасла, а теперь убивает. Медленно и нежно, оттягивая изысканно момент полного распада клеточек, из которых Мин состоит. И пока Юнги купается в диалогах с самим собой, его вдруг будет тихий голос. - Иногда я боюсь этой безмятежности. - легко и незаметно шепчет Хосок в унисон с морским бризом. В Юнги тлеют угольки чувств и переживания загораются вновь. Он редко слышит от Хосока откровенные мысли, потому что тот их предпочитает прятать за улыбкой и нежным "Всё в порядке". То ли морской чистый воздух ему через лёгкие в голову забрался, то ли роллы в суши-баре были просроченными. Но Хосок сейчас лежит рядышком, острым подбородком впивается в плечо Юнги и плавит настойчивым и чистым взглядом, выворачивая свою душу наизнанку. А Юнги сухо и выжидающе отмалчивается. - Это счастье, которое ты мне даришь... - Он чуть запинается, неуверенно отводит взгляд в спящее море и облизывает сухие от переживаний губы. - ...оно будто не мне предназначено, будто не должно быть такого в моём безумном, увядающем мире. - Он выдерживает мягкую паузу, вздыхает тяжело и закрывает глаза. Кажется, Мин Юнги разучился дышать и говорить. Чёрная дыра в голове сожрала все мысли, оставляя оголённые и затягивающие в узел на животе чувства непонятыми. Он пробегает беглым взглядом по торчащим в разные стороны алым прядкам волос, гладит их, перебирая словно струны, оттягивая и закручивая на пальцах, а потом аккуратно касается обгорелой щеки. - Посмотри на меня. - Как же тяжело даётся ему это спокойствие. Он сдерживает свой пожар, и успокаивается, когда мокрые глаза напротив выглядывают из под отросшей чёлки. У Хосока глаза как чёрное дно колодца - волшебные и глубокие. И стоит Юнги в этот колодец упасть, как всё становится таким простым и лёгким. Его переполняет цветущая нежность к этому комочку неиссякаемой радости. Как может само человеческое воплощение счастья быть несчастным? - Ты знаешь, я полный ноль в красивых и сладких речах. - Вздыхает Юнги и совсем невесомо касается своим лбом чужого. - Но когда ты говоришь такое, у меня в сердце что-то стонет от боли. Я ведь даже не знал, не верил, что можно быть счастливым. Думал, что всё это сказки детские. Что, любовь - тухлая и голая похоть, одетая в красивые эпитеты. Но когда появился ты, небо упало мне на голову, а в мире появились краски. Я когда рядом с морем был всегда в него плевался и близко подойти было неприятно, а сейчас лежу с тобой на песке, ловлю пятками волны и только о красоте его вида и думаю. Когда видел улыбающихся людей, меня тошнило, а когда я ловлю твою улыбку, то, кажется, таю. И эти глупые розовые романчики, что ты читаешь. Я же видеть их не мог. Писал целые статьи в интернете о том, как они бесполезны и глупы, созданные лишь для деградации молодых умов и удовлетворения несбывшихся мечтаний женщин за сорок. Но когда ты читаешь их вслух, я влюбляюсь в тебя ещё сильнее. И этих примеров великое множество. Да я книгу в несколько томов напишу, если попросишь, дело же не в этом. А в том, что я жалею о той жизни, что была до тебя, в моём прошлом тебя очень не хватает. И всё, что происходит после встречи с тобой - волшебно и прекрасно. Я без тебя могу существовать, но не жить. Как ты можешь после того, как разбил все мои скучные принципы вдребезги и заменил их на глупые безумства, говорить, что это неправильно. - Юнги переводит дыхание, тяжело дышит и распаляется сильнее, не отводя взгляда от этих чёрных смоляных глаз. - Я скажу, что неправильно. Неправильно - это просыпаться одному в холодной, одинокой кровати. Неправильно - это выкидывать в мусорное ведро вторую пару палочек из доставки суши. Неправильно - это быть без тебя, Хосок. И только это неправильно, всё остальное - глупые стереотипы. - Юнги замолкает, а в горле приятная сухость. Они смотрят друг на друга, утопая в мыслях и сомнениях. И время сливается в монотонную бесконечность. Моргать страшно, дышать страшно, оторваться от этих зрачков страшно безумно. Будто что-то потеряется, исчезнет, если расфокусируешь взгляд. Юнги заполняет до предела лёгкие воздухом. Медленно дышит и тихо-тихо, прямо в искусанные губы шепчет: - Я люблю тебя безумно. И в Хосоке что-то надламывается. Будто с хрустом проломилась плотина, сдерживающая слёзы. Он не рыдает, а просто выпускает слёзы из себя и улыбается, всё так же нежно проваливаясь в уверенный взгляд искристых глаз. - Снова плачешь. Дурачинааа. - распевает Юнги и медленно припадает к дрожащим губам. Они целуются вяло и развязно как в замедленной съёмке. Юнги прижимается ближе, обводит языком припухшие губы, просится внутрь и растекается по губам Хосока как джем. Слишком сладко, липко и приторно. Мин мажет губами по его щекам и чувствует солоноватую искренность. Он целует эти мокрые дорожки и хрипло смеётся. - Ты на вкус как спрей от насморка. - Хосок на это обиженно преувеличено дует губки и отворачивается. - Всю романтику портишь. - недовольным тоном протягивает Хосок. - Это тебе не твои сопливые романчики. Привыкай. - Юнги ухмыляется и лохматит алую макушку. - Вот нахал. Сам же недавно мне один такой "сопливый" купил. - Бросает острый взгляд Хосок и пропускает смешок. - Он просто прилагался как подарок при покупке. - Хмыкнул Юнги и завалился на песок, растягиваясь как кошка. - Можешь не оправдываться. Я знаю, что они тебе нравятся. Незачем скрывать, ведь завтра мы можем уже быть мертвы. - Бросает без раздумья Хосок и пристраивается рядом, утыкаюсь в бледную шею. - Завтра можем быть мертвы. - сам себе вторит Хосоку Юнги. Они переплетают пальцы, вжимаются друг в друга и смотрят на небо, дожидаясь звёздных откровений. А когда дожидаются, то смотрят только друг на друга. И на том же скрытом от лишних глаз пляже укутываются в сладкий сон. Они могут умереть завтра, через месяц или год. Не важно когда их поймает острая коса. Они не зависимо от времени и обстоятельств будут любить.