Адаптация или как не съехать с катушек

      Тут я не знаю, что это было — второе дыхание или же простой выброс адреналина, но я забываю о боли и отталкиваю Найлу от Лексы, заваливая блондинку на землю. Да, после падения мои ребра снова ноют, но я сейчас нахожусь в состоянии аффекта и мой кулак врезается в лицо моей противницы. Костяшки пальцев немеют на пару секунд и вот я уже наношу второй удар. Лекса кричит, чтобы я остановилась и уходила, но один из парней со всей силой наносит удар по ее лицу, а из ее носа хлещет кровь.       Меня буквально отрывают от Найлы, поскольку агрессия охватывает меня целиком. Хотя все тело неприятно ноет и чувствую, как шов медленно расходится, я продолжаю отстаивать свое и моя цель – остановить их. Лекса и так уже достаточно натерпелась – хватит с нее. Когда я начинаю заваливаться на землю, покрываясь холодным потом, мои пальцы сжимаются, а затем разжимаются – от бессилия. Найла распускает своих людей и какое-то время наблюдает за моими полуконвульсиями на асфальте, а затем скрывается из виду.       Проморгавшись, я поворачиваю голову в сторону Лексы, которая смотрит на меня своими изумрудными глазами с непониманием и, в то же время – злится. Я кое-как поднимаюсь на ноги. Сбоку на рубашке просочилось алое пятно. Шов все же разошелся. Я приближаюсь к Лексе, которая все еще примотана к забору, и разрываю клейкую ленту вокруг ее запястий и лодыжек. — Бля, Гриффин, ты видела себя? — брюнетка подхватывает меня, потому что мои ноги подкашиваются и я уже падаю ничком. — Тебе нужно в больницу.., — в то время, как сама Лекса пытается остановить кровь, хлеставшую из ее носа, а под глазами уже проступают синяки. — Да... Пожалуй, нужно… Что насчет тебя, Ньюман? — хотя все очевидно и без того. Обыкновенное любопытство – услышать, как ответит на вопрос девушка. Помимо разбитого носа, ее губа рассечена и с виска стекает струйка крови, а руки держатся за низ живота, по которому нанесли достаточно ударов. — Думаю, что нам обеим нужна помощь. — Мне, разве что – самая небольшая. Благодаря тебе, из меня не сделали фарш, — Лекса опускает в пол глаза, затем резко поднимает голову и наши с ней взгляды пересекаются. — Спасибо, Гри… Кларк. Я не знаю, как отблагодарить тебя. Я позволила тебя избить в твой первый день в нашей школе, а ты все равно защитила меня. Мне кажется, что ты снова не по ту сторону баррикад… Пошла против меня, хотя никто не осмеливался слова мне поперек сказать. — Ну, прости. Такая уж я любительница идти наперекор всем и всему. Если мне что-то запрещают — я сделаю все наоборот. — Скажи, почему ты всё-таки встала сейчас на мою сторону? — Лекса действительно желает получить ответ на свой вопрос. — Я не встала на твою сторону. Мы по-прежнему недруги и я не простила тебя за тот первый день в школе и вряд ли смогу простить. Ты — избалованная сучка, любящая всеобщее внимание и признание. Получила свое внимание? Понравилось, как все тебя стали презирать, даже друзья? — Лекса стискивает зубы и ее пальцы сжимаются в кулаки. — Мне стало просто жаль тебя, когда ты осталась одиночкой среди стаи озлобленных волков. Я не позволила тебя избить Найле, потому что, в отличие от тебя, я могу приказать своему эго затихнуть. Ведь она предлагала мне присоединиться к своей "коалиции", но у меня нет этого, так называемого "стадного инстинкта". Я предпочитаю быть сама по себе и ни от чего не зависеть, особенно – от общественного мнения. — Я поняла тебя. Спасибо за честный ответ, что твой мотив защитить – лишь жалость ко мне, но я в ней не нуждаюсь. Ты хотела зацепить меня? Окей! Твоя взяла! Что дальше? — Нууу… нам, как бы, нужно было в больницу – зашить меня и проверить твой нос, — улыбаюсь я самодовольно, сама того не ожидая, а брюнетка лишь ухмыляется и мы молча покидаем переулок.       Выйдя к главной дороге, я замечаю чёрно-бордовый «дикобраз». У меня отвисает челюсть, когда я понимаю, что хозяйка этого "железного коня" – Лекса. — Это же… бля-я-ять! — я обхожу несколько раз вокруг самого охрененного мотоцикла в мире. — Английский Porcupine 1949 года выпуска – мой любимый гонщик, один из четырех во всем мире, — Лекса проводит ладонью по блестящей поверхности мотоцикла с такой любовью, что девушка сразу преображается в моих глазах. В ее взгляде нет прежней отстраненности и агрессивности. Похоже, брюнетка любит мотоциклы больше, чем людей. — Охренеть… Я же читала о нём. На нем завоевал гран-при Лесли Грэм.., — я сама тащусь от мотоциклов, только вот жаль – не умею водить. — Всю жизнь мечтала оседлать подобного жеребца. — Да ты отлично разбираешься в мото-технике, я погляжу, — улыбается брюнетка, видимо стараясь загладить очередной наш неприятный разговор, состоявшийся несколькими минутами раннее, и надевая шлем, защелкивает его сзади. — На, держи! — бросает мне мой шлем Лекса и я ловлю его налету.       Да один только шлем стоит бешеных денег. О самом мотоцикле – что уж говорить? Его примерная цена заходит за 7 млн. долларов. Осторожно забравшись на сидение позади Лексы, шов снова начал кровоточить. Чёрт… Мне же надо держаться за… — Обхватывай меня за талию, — разворачивается ко мне Лекса, замечая мое смятение. — Кларк, можешь покрепче меня обхватить. Или ты чего-то боишься? Лично, я не хотела бы, чтобы ты свалилась по пути, так и не получив помощи в больнице. — Ха-ха, очень смешно! — мои губы искривляются в гримасе сарказма. Вообще – какого хрена происходит? — Ну? Ты так и будешь сидеть, боясь шелохнуться? Хватайся за меня и поехали. Блять! У тебя рубашка уже вся в крови! — заметив пятно, Лекса резко заводит мотоцикл и мои руки молниеносно обхватывают ее за талию, которая, надо признаться, невероятно изящная. Мои ладони чувствуют напряженный прокачанный пресс брюнетки, что кажется, об него можно сломать руку, если ударить. Она занимается спортом? Странные вопросы меня посещают, пока мы добираемся по улицам Лос-Анджелеса, опережая спешащие не меньше нас автомобили, до больницы. Бешеная скорость, с которой гонит Лекса, на удивление меня даже не тревожит. Почему-то водительским навыкам этой девушки я всецело доверяю.       Добравшись до клиники, на третьем этаже, в ожидании осмотра, ко мне направляется Эбигейл. Лекса сидит рядом и когда мать приближается к нам, брюнетка бросает быстрый взгляд на меня и снова переводит его на женщину. — Что ты здесь делаешь, Кларк?! Почему ты вся в крови? — почему-то взгляд Эбби не выглядит дружелюбным. — И что с этой девушкой? Для начала, хотя бы представь нас… — Это Лекса, мам, — быстро отчеканиваю я, как по команде, чем, очевидно, развеселила брюнетку, а ее ухмылка привлекает внимание моей матери. — У меня… — Я вижу, что у тебя. И у твоей подруги…. — Она не…. — Ты снова втянулась в те разборки, из-за которых попала в больницу? — Мне необходимо было… — Неужели? — Эбби приподнимает левую бровь и в это время смотрит пристально на Лексу. — Простите, миссис Гриффин... Это все из-за меня. Кларк просто защищала меня. Ее отговаривали, но она – упрямая. — Что есть, то есть, к сожалению. Пройдем ко мне в кабинет. Сначала я вас осмотрю, а потом, если что-то не в порядке — выдам направление, — и мы вяло плетемся вслед за Эбигейл. Как оказалось, именно в этой больнице она и работает… _______________________________       Мать первым делом осматривает мой разошедшийся шов. Лекса наблюдает за нами, точнее – больше за мной. Ее губы искривляются в гримасе отвращения при виде моего распоротого бока и, кажется, что ее сейчас вот-вот вывернет. По пухлым губам Ньюман я читаю матерное слово, которое она произносит беззвучно, когда Эбби снимает с меня рубашку, задирает футболку и укладывает меня на кушетку. — Сейчас будет неприятно, Кларк. Внутривенный наркоз… Поразжимай кулак, мне нужно попасть в вену… Это кратковременная анестезия, поэтому –нужно побыстрее зашить разрез. Заражения мы, вроде, избежали… Лекса? — Эбби присматривается к брюнетке, которая побледнела. — Тебе плохо? — Нет, миссис Гриффин. Не обращайте на меня внимания. Все в порядке, правда. — выдавливает из себя улыбку Ньюман, но саму ее, несомненно, мутит.       Игла плавно входит в вену и боль по всему телу, которая не покидала меня так долго, исчезает через пару минут. Я не чувствую, как шелковая нить скрепляет разошедшиеся края бокового надреза. Стараясь не смотреть на накладывание швов, мои глаза смотрят на Лексу —  на ней я и концентрируюсь. Странное тепло разливается внутри от ее одного взгляда. Черт! Это определенно так воздействует на меня наркоз! Иначе, как можно объяснить внезапно нахлынувшее притяжение к брюнетке, сидящей сейчас напротив меня? Мой рассудок полностью затуманен анестезией. — Та-а-ак, Кларк —  с тобой пока что все! Дома я еще раз осмотрю тебя, а пока — посиди. Хотя, лучше выйди. Лексе придется раздеться по пояс, — и я слишком уж быстро спешу ретироваться из кабинета Эбигейл, подобру-поздорову. Мой мозг сейчас неадекватно реагирует на Лексу и, чего доброго, вдруг ему взбредет вожделеть над телом девушки, завидев ее полуобнаженной. Моя мать явно замечает, как я замешкалась, а лицо мое горит и, наверняка, дико краснеет.       Я решаю все же обождать Лексу в коридоре, устраиваясь в не очень удобном кресле. Хотя, признаться, есть во мне такое желание — прямо сейчас вызвать такси и просто смыться. С какой стати я должна выжидать эту сучку? Я на время залипаю в телефоне и отвечаю на сообщения Октавии. Она злится на меня, что я ее не послушала и все равно втянулась в разборки. Прочитав кучи «WTF?!» и тому подобное от шатенки, я закатываю глаза, а из кабинета Эбби как раз выходит Лекса. — Ты чего это так глаза закатила? Кто там тебя поучать решил? — улыбается очаровательно девушка, присаживаясь рядом со мной. — Не твое дело, — протягиваю я зевающим тоном. — Ну? Что у тебя? — Все в порядке. Жить буду, — уголки губ брюнетки словно находятся в некотором сомнении, но все же, спустя долю секунды, вытягиваются в улыбке. — Хорошо. Тогда пошли. Ненавижу больницы, — бурчу я, смотря под ноги, избегая взглядов Лексы. — Так же, как ненавижу находиться столь долго с неприятными мне людьми… — Кларк, я понимаю, что у тебя есть все причины ненавидеть меня… — Неужели? — я настолько спешу к лифту, что оставляю позади отстающую Лексу, которая не поспевает за мной. — Я чувствую, что у тебя есть ко мне какие-то вопросы, или мне показалось? — зайдя в лифт, брюнетка пытается вызвать меня на зрительный контакт, но я делаю заинтересованный вид, читая обыкновенную рекламу. — Знаешь, у меня единственный вопрос — чем я тебе конкретно настолько насолила, что ты и твои друзья решили так меня наказать? — Я теперь, наверное, до скончания жизни буду просить твоего прощения, но так и не получу его, судя по всему… Мы тебя избили, потому что до тебя мне никто не перечил, повторюсь… — И ты считаешь, что это справедливо — применять силу? То, что я нашла в себе силы дать вам отпор, хоть как-то помогло мне. Думаешь, что только через насилие ты можешь утвердиться? — лифт громко начинает гудеть и мигает свет, загораясь аварийной лампочкой, а мы ощущаем резкое торможение между 5 и 4 этажами. — Блять, только этого мне не хватало.., — моя клаустрофобия без промедления активируется. — Насчет применения силы — меня так воспитали… Точнее, воспитал отец. Он ни разу не уделил мне хотя бы один выходной в своей жизни, а единственный совет, который дал он мне на будущее —  «деньги и сила — это главные источники твоего благополучия». Когда мама умерла и отец устроил меня в престижную школу, первым делом я столкнулась именно с подобными людьми, какой я стала лишь недавно. Мои одноклассники без причин возненавидели меня, потому что считали, будто я попала в школу благодаря влиятельности отца, но не из-за своей природной одаренности. Большинство же ребят были талантливы и уже с третьего класса на раз могли решать уравнения старшей школы. Разумеется, интеллектом из меня не вышло вундеркинда, но я никогда не считала себя глупой. Именно отцовская репутация отразилась подобным образом на моем дальнейшем образе жизни.., — Лекса прекращает говорить и с беспокойством смотрит на меня, а точнее на то, как с меня стекает пот в три ручья и я опускаюсь на пол, соскальзывая по стенке лифта. — Кларк? Что с тобой? Только не говори, что ты боишься замкнутого пространства… — Да, блять! Именно! У меня чертова клаустрофобия, а еще — я застряла с самым ужасным человеком в лифте, хер знает, на сколько! — я втягиваю убегающий от меня кислород носом и ртом, пытаясь дышать равномернее, но паника накатывает на меня с новой силой и я начинаю задыхаться. Лекса хватает меня за руку и смотрит в глаза, пытаясь успокоить, но вместо ее голоса я слышу лишь гул, потому что уши заложило. — Тут достаточно кислорода, Кларк. Это все страх — отбрось его! Воздуха хватит до бесконечности, дыши увереннее, не бойся тратить кислород.., — не разрывая со мной зрительного контакта, Лекса не выпускает мою руку из своей. Мы ощущаем еще один резкий толчок лифта и свет снова включается. На табло лифта уменьшаются цифры этажей и вот — мы уже внизу. Я спешу как можно скорее покинуть лифт и выбегаю на улицу, вдыхая полной грудью свежий воздух. — Давай я тебя подброшу до дома, — предлагает Лекса, догоняя меня, но я отказываюсь, солгав, что уже вызвала такси. Когда мысли о застревании в лифте покидают мою голову, я воспроизвожу в ней фрагменты рассказанной Лексой истории из ее детства. — Пока! — не смотря на девушку, а куда-то в отдаленную точку, я прощаюсь с Ньюман. — Спасибо тебе ещё раз… Я перед тобой в долгу, — брюнетка уже направляется к своему мотоциклу, а я делаю неудачную попытку уйти. — Постой!— срывается с моего языка и я резко разворачиваюсь в сторону Лексы. — Ты не закончила свою историю в лифте.., — Лекса приподнимает в удивлении одну бровь, видимо, из-за моей внезапной заинтересованности. — Тогда предлагаю прогуляться, точнее — посидеть где-нибудь в парке... — Окей, — мне ни с того-ни с сего стало интересно узнать, откуда берут начало истоки агрессивности Лексы, поэтому — я решаюсь на то, чтобы достигнуть данной цели.       Доехав до небольшого сквера, мы направляемся к кафетерию с верандой на открытом воздухе, где стоят аккуратные круглые столики. — Твой отец… Ты сказала, что он... — Воспитывал меня, как какого-то солдата. Потому что, когда я пришла после школы с синяками и в слезах, он приказал мне не проявлять слабость. Что на силу — отвечают силой, и даже на моральные унижения нужно отвечать тоже через насилие, — Лекса отвлекается на девушку-официантку, в мгновение ока материализовавшуюся возле нашего столика. Заказав один латте для меня и американо — для себя, брюнетка вновь возвращается к нашему разговору. — Откуда в нем такое? — Все — из-за смерти мамы. Он очень изменился, когда маму убили. — Ее убили? — Да. Мы с отцом так до сих пор считаем. Те, кто крутится в «золотой» сфере, всегда подвергаются риску для жизни. Только вот жизнь отняли не у отца… Он хоть тогда и был богат, но не настолько, чтобы смог помочь выбраться своему главному конкуренту из долговой ямы. Не помог — и цена вышла слишком высокой… Я ни с кем не распространяюсь об этой истории. Отец запрещает вообще говорить с кем-либо о маме, но … мне ее так не хватает… до сих пор… уже прошло почти 13 лет, а я все еще помню наши совместные прогулки, аромат ее любимых духов и совместные просмотры мультфильмов, помню, как она учила меня кататься на велосипеде и читать. Отец всегда находился с головой в своем бизнесе, даже когда мама погибла.Я постоянно была с нашей горничной, которая в какой-то степени, лишь на несколько процентов, заменяла мне отсутствие матери… Всем, кто окружал меня дома, вся обслуга — никому из них не нравились те редкие уроки воспитания, который давал мне мой отец. Когда я хотела заплакать, он лишь бил кулаком об стол, показывая свою злость и будто ненавидел меня за слабость. Когда я позволяла себе срываться в слезы, отец заносил руку и мое сердце замирало, а слезы — прекращались. Неважно как ты достигаешь цели... — Ты ведь была ребенком… — Его это мало волновало. По его словам, нас всегда будут ненавидеть за то, что мы богаты и нам нужно уметь защищаться не словами. В 10 лет он отправил меня на курсы самообороны, затем — на кикбоксинг. Тренеры, которым отец проплачивал в тройном размере мои занятия, гоняли меня до изнеможения. Я возвращалась домой почти ползком, с новыми синяками. Милена, наша горничная, только и делала, что обрабатывала мои гематомы и ей приходилось мириться с тем, как отец проводил надо мной воспитательные работы. — Получается, ты уже почти 8 лет занимаешься борьбой? Но зачем ты отыгрываешься на ни в чем неповинных людях? В чем их вина? — Это, скорее, защитная реакция… Меня били в детстве, и в школе, и на тренировках. Мне приходилось, в прямом смысле, выживать, бороться за свое место. Я знала, что если не я, то меня. Поэтому я всегда иду на опережение… — Но ведь я тебя даже пальцем не тронула! И никогда бы не посмела причинить вреда без веских на то причин. — Я это понимаю. То, какой я стала сейчас — сложно изменить. Это закрепилось во мне. Не хочу, чтобы мой статус, который сколачивался на протяжении стольких лет, рухнул в раз из-за таких дипломатичных и категоричных, как ты, Кларк. В тебе я почувствовала какую-то угрозу. Не физическую, а именно — задатки лидера. — Твое лидерство, до сих пор, диктовалось лишь статусом твоего отца, а твои друзья служили тебе завесой. Сама ты — ссыкло. Только и умеешь при любой малейшей угрозе размахивать руками и ногами. Я таких ненавижу! Просто на дух не переношу. — А я — таких, как ты, всех из себя, таких, типа правильных, святош! — Лекса злится и резко поднимается из-за столика, буравя меня взглядом. — Я не правильная вовсе и никогда не считала себя святой. Но в сравнении с тобой, пожалуй, да — я святая. — Я завидую на самом деле тебе, Кларк. В какой-то степени… Твои родители воспитали хорошего человека. И судя по вашему кадиллаку, ты тоже — не из бедной семьи, пускай не из Лос-Анджелеса, а из Франкфорта. Кто твой отец? Мать — врач, это я уже узнала... — Отец был строителем торговых центров. Мог стать начальником по застройке, но обстоятельства сыграли против него.., — снова та гулкая режущая боль при воспоминании о Джейке проникает в мое сердце. — Ты говоришь в прошедшем времени, — осторожно спрашивает Лекса. — Он погиб… Точнее — все было подстроено. Нам с матерью пришлось уехать, потому что постоянная угроза висела над нами. Мы знаем, кто виноват в смерти отца. Эбби посадила меня фактически под домашний арест, после покушения на меня одного из людей, работающих против Джейка, — я не могу понять, почему сейчас я обсуждаю вообще самую больную и запретную для меня тему именно с Лексой. Ведь я даже со своими друзьями никогда себе этого не позволяла. Высказавшись Ньюман о том, что меня угнетало последние два года, на душе стало несколько легче, словно с моим плеч стянулся тяжкий груз. — Сочувствую вашей утрате, — Лекса сейчас полностью прониклась моей историей и даже как-то не похожа сама на себя. — Это всегда больно — терять самого близкого человека. У меня близких было всего два… — Отец и мать? — Отец никогда не был для меня близок. Мы с ним всегда, словно учитель и ученик, но никак — отец-дочь. — А кто второй? — Моя девушка… — мой мозг пропускает магнитный импульс на сказанное Лексой. — Не думала, что ты по девушкам… — Костия была для меня особенной. После матери она была единственной, кому я могла открыться и просто быть сама собой. — А разве, ты в школе — это не ты настоящая? — Я запуталась, Кларк… Когда Кос застрелили… ведь я должна была оказаться на ее месте, в то время, в том месте, но обстоятельства изменились и меня там не оказалось… все в моем подсознании смешалось. Я не могу до сих пор разобраться в себе. Мне никто не нужен больше. Я хочу только отомстить. Кровь за кровь. Не знаю, когда удастся найти того ублюдка, но я с ним поквитаюсь рано или поздно. Он отобрал последнего человека, которого я по-настоящему любила. — Ты умеешь еще любить? — я понимаю, что в момент такой уязвимости и душевной открытости Ньюман, сарказм не уместен, но все же не могу сдержаться. — Умела. Теперь — не хочу. Любовь — это слабость и ничего больше. Любые чувства убивают человека изо дня в день. Даже та ярость, которая кипит во мне, с каждым днем убивает меня, но я не могу искоренить в себе то, что заложено железобетонно. — Ты ошибаешься. Было бы только само желание — измениться. А вообще, людей меняют люди. Мне даже кажется, возможно я заблуждаюсь, но у нас есть нечто общее. — Я не изменюсь, Кларк, потому что ты права — я сама этого не хочу. Не хочу становиться вновь слабой. Я отгородила себя от чувств, таким образом я защищаю себя, — зеленые глаза смотрят мимо меня, как-то особенно безэмоционально, холодно, — несмотря на то, что в последнее время ты мне стала нравиться, я не позволю продвинуться моей внезапно проявившейся к тебе симпатии куда-то дальше.