***
Апогеем стало то, что Элизабет разбила вазу, подаренную бывшей девушкой Мелиодасу — Лиз. Их одинаковые имена были ещё одной причиной того, почему Мелиодас ненавидел свою сестру. Пусть девушка сделала это и не нарочно, но Мелиодасу почудилось другое, да и ей гордость извиниться не позволяла. — Шкура, зачем ты разбила мою вазу? Ты нарочно, так ведь? Хочешь, чтобы я тебя ещё больше ненавидел? Хотя куда больше-то, — чуть ли не крича, говорил Мел, убирая осколки драгоценной вазы с пола. — Нет же, говорю ведь. Рукой случайно задела, глухой что-ли, — таким же тоном отвечала ему сестра. — Случайно она. Ага да. Ты ведь меня ненавидишь, поэтому и разбила её, — стоял на своём парень. Злость внутри девушки закипала. — Придурок, нахрен мне не сдалась твоя чёртова ваза, как и ты! Не хотела я её разбивать, просто задела рукой и она упала! Дал Бог сводного брата, да мозгами обделил его, как и ростом. — Сучка, — терпение Мела сошло на нет, — Знаешь что? Ты приёмная, — выпалил парень с горяча, — Твой любимый папочка тебе не родной, как и сестрички. Вряд-ли ты им вообще нужна. Нет ничего больнее, чем узнать, что ты своим близким не родной. Никто не знает, что творилось в голове у Мелиодаса, когда он это говорил. Но ожидая очередного, ответного оскорбления, он получил то, чего не ожидал увидеть. Он увидел слёзы. Слёзы ненавистного ему человека. Вроде-бы это означает его победу, но… Почему тогда его сердце сжалось? — Ты… Я ненавижу тебя, — крикнула Элизабет и убежала в комнату. — Блять, какой я придурок, — сказал блондин и ударил рукой по лицу, опускаясь по стене, когда до него дошло, что он сделал.***
Проведя весь день в одиночестве и, видимо, всю оставшуюся ночь, питаясь воздухом и солёными слезами, Элизабет утыкалась лицом в подушку, находясь в закрытой от всего мира комнате. Ей было больно. Очень. Все те оскорбления, получаемые от брата, она никогда не воспринимала в серьёз. Но сегодня это был уже перебор. Вряд-ли она перемолвится хоть ещё одним словом с этим чудовищем, сломавшим ей жизнь, открывшим горькую правду. Сероволосая возненавидела своего сводного брата ещё больше. Дверь отварилась, тихо скрипя, что странно, ведь Элизабет её закрывала. Позже послышалось тихое шарканье по полу, которое становилось всё ближе и ближе с каждой секундой. Элизабет сильнее уткнулась в подушку, лишь бы не видеть лица вошедшего. Вскоре она почувствовала давление на матрас, не далеко от себя, а затем то, как чья то рука коснулась её запястья. — Элли… — прошептал до боли знакомый голос, — Прости меня, я сказал лишнего… Твой брат действительно придурок, как ты и говорила, — развернув девушку к себе, парень обнял её. — Можешь ненавидеть меня, но, пожалуйста, не молчи. Я не выношу твоего молчания, — шептал он, прижимая её к себе, как вдруг снова услышал всхлипы, — Элли? — Мелиодас, ты всё-таки такой придурок, — тихо всхлипывая, Элизабет убрала подушку и обняла своего никудышного, сводного брата. Блондин не выдержал и впился в губы сестры, из которых он ни раз слышал оскорбления в свой адрес и, наверняка, ещё услышит. Сероволосая ответила, что означало зелёный свет для Мелиодаса. Их губы слились в страстном поцелуе. Юноша запустил руку под ночнушку Элли и сунул палец внутрь. Затем прибавился ещё один. Затем ещё. Элизабет еле слышно стонала, чтобы их не услышали, кое-как сдерживаясь, чтобы не сделать этого громче. Почувствовав влагу на пальцах, Мел вытащил их и снял с себя боксеры. Подставив головку к клитору, он наконец оторвался от губ сестры и принялся оставлять метки на шее, а затем вошел на половину. С уст девушки сорвался громкий стон, после чего она закрыла рот рукой, надеясь, что никто не услышит. Из глаз оной полились слёзы, парень принялся вытирать их, приговаривая: — Элли, я не хочу, чтобы ты снова плакала из-за меня, — и принимался покрывать поцелуями её щеки, лоб, ушко, макушку. Когда она перестала плакать, он вошел до конца, но так же не двигался. Сероволосая слышала его рычание. — Мел, трахни меня уже, достал уже медлить, тормоз, — ухмыльнувшись, сказала та. — Как скажешь. Ты будешь стонать, как последняя шлюха, я тебе гарантирую, — прикусил мочку уха и начал двигаться. По комнате эхом раздавались стоны младшей принцессы и томные вздохи принца. Сейчас им плевать на то, что их могут услышать и на то, что это всё неправильно. Сейчас они здесь только для себя.***
— Мел, ты придурок, это был мой первый поцелуй, — вопила четырнадцатилетняя Элизабет, прикрывая губы рукой. — Будь благодарна, что я его забрал. А то ты бы так и осталась девственной, — ухмыльнувшись, отвечал ей тот и уворачивался от очередной подушки. — Ты чудовище! Я ненавижу тебя, — в слезах крикнула сероволосая и убежала из помещения. В тот момент блондина начала грызть совесть. Первый поцелуй ведь действительно важен для любого человека. А он, как самый настоящий эгоист, так просто взял и сорвал цветок, который его сестра, возможно, берегла для того самого. После того случая Элизабет в комнате ждал плюшевый мишка, который до сих пор лежит где-то в углу комнаты.***
Когда они оба были на пределе, Мел прошептал: — Элли, я люблю тебя и не хочу снова заставлять плакать, — шептал он ей в самые губы. — Я тоже тебя люблю, придурковатый братец, — ухмыльнувшись, ответила она, — Да и к тому же, мы ведь оба приёмные. — А ты ведь права, чертовка, — дальше ему продолжить свой скучный монолог не дали, так как сестра его уже сама поцеловала. Излившись на простынь, Мелиодас притянул к себе голубоглазую и обнял. Эту ночь они проведут вместе.***
Днём они снова будут в своём репертуаре: орать друг на друга и покрывать матерными словами, чтобы не вызывать подозрений, а ночью Мелиодас снова будет приходить к Элизабет и они снова будут жить для себя. Элизабет, так он чудовище или твой любимый?