***
Постепенно у меня вошло в привычку ночевать у Клауса. Он был не против, а мне нравилось спать в мягкой постели, вдыхая запах Майклсона, лежащего рядом. Пусть я всё ещё и не привыкла к чересчур шумному городу, все было лучше чем спать на болоте, среди оборотней, которые в последние время только и делали, что затевали восстание и отстаивание своих прав. Волки — народ злопамятный. Да ещё и Оливер при каждом удобном случае кричал о мести, как тут устоишь? Элайджа правильно сказал, в смутные времена люди выбирают не лучшего, а самого громкого. Клаус пообещал, что мы отомстим, вот только кому? Кому мстить, если Хейли на сто процентов уверена, что это не Марсель, а других подозреваемых нет и не было. Так странно, вроде не так давно моя жизнь была совсем другой, я жила в совершенно ином мире, где не было ни оборотней, ни вампиров, ни ведьм и уж точно не было великого и всемогущего Клауса Майклсона. А сейчас всё по-другому, я другая. Если раньше я тряслась страха, сидя на кладбище и читая книгу, то сейчас это казалось сущим пустяком. Я оборотень, а значит, сильнее не только физически, но и морально. А ещё мы с Клаусом были чем-то вроде пары. Пусть мы не гуляли по Новому Орлеану за ручки, не ходили на свидания в нормальном смысле этого слова, мы смогли стать друг другу по-настоящему близкими людьми. Клаус даже сделал мне предложение, хоть и в своей извращённой манере, а как по-другому? Людьми мы оба не являемся. Чем больше я думала о нашей странной семье, тем дурнее мне становилось. Хейли, моя сестра, была беременна от Клауса и совсем скоро должна была подарить ему дочь, но любила она другого — Элайджу, первородного брата Клауса, а его самого любила я. Итого имеем: я, буду дочери Клауса и Хейли вроде как тёткой, но в тоже время женой ее отца, а Элайджа будет дядей, влюбленным в ее маму. Взрыв мозга. Я перевернулась на спину и уставилась в потолок. Крошечные лучики света проникали в комнату, предупреждая о приближающемся утре. Клаус спал рядом, тихо дыша и смешно морщась, словно ему снилось что-то не шибко приятное. Во сне он не выглядел всемогущим и жестоким, не выглядел как тот, кого стоит бояться. Глядя на него, я уже было заснула, но тяжёлое дыхание мужчины не дало мне упасть в объятия сна. Это было неожиданно, некоторое время назад он был спокоен, а сейчас, казалось, он задыхается во сне. Как следует проморгавшись, отгоняя сон, я приподнялась на локтях, затем села и несмело дотронулась до плеча первородного. Клаус никак не отреагировал, не то что не проснулся, даже не дёрнулся — слишком уж глубоко он был погружён в сон. Лицо Клауса нахмурилось, демонстрируя складку на лбу, грудь чересчур быстро вздымалась, из горла вырывались отрывистые крики, а руки настолько сильно сжали простыни, что те, не выдержав, треснули. Не зная как реагировать на разворачивающуюся передо мной сцену, я потрясла древнего, глупо полагая, что это поможет ему хоть как-то прийти в себя. Не помогло; Клаус абстрагировался от всего мира, продолжая свои метания на кровати. На это было невыносимо смотреть. Невыносимо было видеть и понимать, что я совершенно беспомощна. Что делать? Может, позвать Элайджу? Ага, и что он сделает? Сломает брату руку и тот очнётся? Выбросив из головы совершенно идиотские мысли, я подогнула колени под себя и аккуратно положила на них голову Клауса. Всё, что я могла сделать, это ждать и быть рядом. Мои пальцы медленно прошлись по мягким, чуть вьющимся волосам Клауса, затем зарылись в них, и я, прикрыв глаза, почувствовала умиротворение. Когда я почти упала в пленительные объятия сна, Клаус проснулся, дыша так, будто кто-то заставил его пробежать целый марафон. Найдя его руку на простыне, я легонько сжала её в знак поддержки, но так ничего и не спросила. А отдышавшись, Клаус только этого и ждал, ждал, когда я поинтересуюсь что случилось, но я-то прекрасно понимала — а смысл? Из него даже клешнями ничего не вытащишь, что уж говорить о самых обыкновенных вопросах. Поэтому я решила проявить себя как самая лучшая на свете девушка. Просто смотрела на него. Клаус, нисколько не поверив моей реакции без вопросов в духе «что случилось?» и подозрительно прищурился, словно это могло помочь ему понять, что творится у меня в голове. Но вот прикол, в голове-то ничего странного нет. Тишина слегка затягивалась, и Клаус решил прервать ее первым: — Ты ничего не спросишь? Я равнодушно пожала плечами и улыбнулась, чем, кажется, сбила с толку ещё больше. — Не спрошу, ты расскажешь сам, если посчитаешь, что я должна это знать. На этот раз Клаус молчал недолго. — Мне приснился мой отец, — гибрид тяжело вздохнул и провел по лбу ладонью. — Он заставил меня испугаться… Отцовства. — Отцовства? Почему? — Ты же знаешь, — Клаус устало прикрыл глаза. — Мой отец не был образцом для подражания, и теперь я не знаю, смогу ли стать достойным родителем для своей дочери. — Сможешь, — я сжала руку Клауса в своей и вновь улыбнулась. — Просто потому, что ты — это ты. Если волнуешься об этом, значит ты уже хороший отец. В ответ на свои слова я увидела такую знакомую и коронную ухмылочку Клауса. — Иногда ты несёшь несусветную чушь, — послышался тяжёлый вздох, и мою руку сжали в ответ. — Которая почему-то меня успокаивает.***
Под словом поминки люди обычно понимают смерть, скорбь от потери близких, громкий плач женщин, хмурые лица мужчин, которые из-за всех сил пытаются удержаться и не пустить слезу. Но в Новом Орлеане все было через одно место. Поминки выглядели совсем не так, как должны были бы. Не было скорби, слёз и боли. Был только смех, музыка, танцы, выпивка и… люди, которым совсем не жаль умершего. А ведь даже я, девушка, не знавшая Кирана О’Коннела, чувствовала, как сердце в груди сжималось от печали. Я пошла только из-за Клауса. Его лицо и потребность в спиртном были гораздо красноречивее слов. Ему было хреново. Понятно, что нахождение здесь его не сильно радовало, но он продолжал сидеть и лениво попивать бурбон. Он считал, что должен тут присутствовать. О его кошмаре мы больше не говорили. Я не собиралась вытягивать из Клауса что-либо ещё, не хотела давить. Мне хватило того, что он сумел мне сказать и, кажется, был благодарен. По крайней мере, его спокойные взгляды, направленные точно мне в душу, не могли говорить о чём бы то ни было другом. Клаус наливает в стакан очередную порцию алкоголя и протягивает мне. Я, касаясь пальцами его теплой руки, послушно принимаю столь щедрый дар и в одно мгновение опрокидываю содержимое стакана в себя. Мой мужчина, сидящий напротив, одобрительно кивает. Правда, его взгляд сразу же цепляется за что-то позади меня. Я оглядываюсь и вижу Марселя, взгляд которого направлен точно на нас. Кажется, он неодобрительно покачал головой и плотно сжал губы, когда понял, что его отношение к нашему союзу не имеет никакого значения. Отвернувшись от нас, Марсель стучит ложкой по бутылке, полной бурбона, привлекая всеобщее внимание. Музыка затихает, как и голоса людей. — Я давно здесь не был. Но отцу Кирану понравилось бы, что мы можем мирно собраться, выпить и вспомнить прошлое. Киран приехал в город на старом велосипеде, когда умер его отец двадцать пять лет назад, и, черт возьми, он умел веселиться… — люди пускают одобрительные смешки. — Конечно, до того, как принял обет. После этого он был предан кварталу, он знал, что был нужен городу, и всё ещё нужен. За отца Кирана. — Марсель поднимает вверх свой стакан, и толпа, повторяя имя умершего, следует его примеру. Через пару минут приходит Элайджа, который спешит присоединиться и выпить вместе с нами. Я услужливо открываю бутылку и протягиваю ему, в ответ получая благодарный кивок. — Как дикари, смеются и танцуют над телом родного человека, — наконец подал голос Клаус. — Да, гораздо лучше скорбеть по-своему Никлаус, — Элайджа закрывает бутылку и с тихим стуком ставит на стол. — Отрицание, гнев и склад гробов в подвале. Рядом со мной материализовалась Хейли. — Предупреждаю, Хейли, Никлаус сегодня в отвратительном настроении, — Элайджа окинул мою сестру внимательным взглядом. — Отвали, — в ответ на слова брата Клаус выпивает очередной стакан алкоголя. — Что там с кольцами луны? — Хейли обводит бар взглядом, словно кто-то может подслушать. — Оливер взывает к революции каждые пять секунд. Люди напуганы, злятся, а я устала их успокаивать. — Сегодня день мира, Хейли, — Клаус скользит по ней взглядом. — Наслаждайся. А пока неизвестные враги замышляют что-то против нашей семьи, ты переедешь к нам, — взгляд на меня, — как и ты. Я хмыкаю, думая о том, что и так уже живу в доме Клауса, лишь изредка покидая его, чтобы наведаться к Хейли, которая на слова гибрида лишь улыбается. — Класс, вы запрете меня в башне, я сбегу, немного экшена, и наконец вы поймёте, что я способна постоять за себя. — Кольца будут, я сдержу слово, — древний в упор смотрит на Хейли, и та гордо приподнимает голову. — Мы найдем и накажем того, кто заказал атаку в лесу, ты вернёшься к нам ради собственной безопасности, а я сейчас же прикончу эту бутылку, — он указывает на нее и берет в руки. — И ещё одну в надежде утопить демона, который преследует меня. За тебя, Майкл! — громко говорит Клаус и в театральном жесте поднимает бутылку вверх. — Ты как нельзя вовремя. Он опрокидывает содержимое бутылки в себя. Лицо Элайджи, который слышал про Майкла впервые, удивлённо вытянулось, тело замерло, чтобы в следующее мгновение натянуться, словно струна. — Поподробнее, тебе снился наш отец? — Продолжай, посмейся. Слегка прищурившись, Элайджа наклонился поближе к брату. — Уверяю тебя, Никлаус, в этой новости нет ни грамма смешного. Особенно, учитывая то, что мне он тоже снился. — Что? — Если он и тебе снится… — брат Клауса не успевает договорить, отвлекаясь на что-то впереди. Стоило мне повернуть голову, как я с трудом сдержала крик ярости. Черт возьми. Рыжая. Сука. Женевьева. — Может наш таинственный враг планирует следующую атаку. Клаус поворачивается в сторону рыжей, и та, заметив наше внимание к ее скромной персоне, расплывается в слащавой улыбке, от которой у нее вполне себе могло треснуть лицо. — Что же, лучше перемирие, чем очередное убийство. Сидящий напротив меня гибрид расплывается в ответной улыбке и машет рукой, отчего ярость в моей душе закипает до предела, и я, не сумев сдержать ее, собираюсь пнуть гибрида по ноге, в надежде привлечь его внимание, но не получается. За секунду до столкновения моей ноги с его, Клаус хватает меня за лодыжку и, успокаивающе поглаживая, кладет себе на колени. Сидеть с вытянутой ногой неудобно, поэтому я заерзала и попробовала высвободиться из цепких пальцев Клауса, но смогла лишь еще больше его раззадорить. Конечно, ему весело, наверное, сейчас придумает ещё один способ, как бы затащить меня в постель. Гад. Попробовав принять максимально удобную, насколько это было возможно, позу, я сложила руки на груди и отвернула голову в сторону, будто ничего не произошло, и моя правая нога не покоится на коленях Клауса. Он ухмыльнулся, наклонился вперёд, поближе ко мне и прошептал: — Не переживай, малышка Бэк-Лабонэир, для меня существуешь только ты. И не дождавшись моего ответа или какой бы то ни было реакции, Клаус, а вслед за ним и Элайджа, встали из-за стола и направились за рыжей ведьмой, которая уже успела куда-то слинять.***
На следующий день мы провожали отца Кирана, которого я даже не знала, в последний путь. Играл оркестр, а мы вчетвером хмуро шли за гробом и толпой жителей, которые тоже решили выразить Камилле О’Коннел свои соболезнования. Хейли рядом громко закашляла, невольно привлекая к себе внимание. — Ты в порядке? — Элайджа не упускает возможности прикоснуться к волчице. — Ты выглядишь… — На сотом месяце беременности — злой. — Я хотел сказать красивой, — они улыбаются друг другу, и я, не сдержавшись, закатываю глаза. Кажется, они никогда не перестанут заниматься этой фигней. Дай им волю, они до скончания времен будут делать вид, словно не испытывают друг к другу ни малейшей симпатии. Отведя взгляд от Элайджи, Хейли обратилась к другому первородному: — Думаешь, целью террористов была я? Клаус кивнул и бросил на волчицу снисходительный взгляд, словно объяснял самую очевидную вещь на свете. — Конечно же ты. Если бы я хотел разжечь войну с волками, я убил бы тебя первой, — его глаза темнеют, и моя кожа покрывается мурашками. — И повесил бы тебя перед их стаей. Последняя фраза, брошенная Клаусом, не понравилась не только мне. — Этим мой брат хотел сказать, что был бы рад твоему возвращению, — одарив брата укоризненным взглядом, Элайджа продолжил. — Попробуй по-другому, Никлаус. Без упоминания убийства. Ну конечно же, так Клаус и поступит. По-моему, он никогда не сможет избавить себя от удовольствия раскидываться направо и налево устрашающими фразами. Можно сказать, это хобби древнего — пытаться запугать всех и вся. — Я бы не хотел закидывать тебя на плечо и силой тащить в наш дом, мы оба знаем, что это для безопасности моего ребенка. — Один кошмар, и ты вдруг проникся радостями отцовства. — Попробую объяснить, — Клаус, который все это время шел, закинув левую руку на мое плечо, быстро меняется со мной местами, чтобы оказаться между нами с Хейли, и забрасывает руку и ей на плечо тоже. — Мой отец всю жизнь мучил меня, я не хочу превращаться в него. Этот круг ада прервется на моем ребенке. Приподняв уголки губ вверх в жалком подобии улыбки, Хейли скидывает руку гибрида. — Ты забыл кое-что, она не твой ребенок. Наш, — волчица ускорила шаг, с каждой секундой уходя все дальше и дальше. — Очень проникновенно, Никлаус, — похвалил Элайджа. — Ненавижу похороны. Я не открывала взгляда от Хейли, в груди что-то кричало, предупреждало о приближающейся беде. И почему-то, мне казалось, что это связано с моей сестрой. Но вроде же ничего такого не происходит. Хейли поговорила с Камиллой пару секунд, затем отошла в сторону, чтобы отдышаться. Кажется, тот странный кашель вновь начал драть ей горло. Чуть отойдя от первородных братьев, а затем и вовсе выскользнув из толпы, я смогла увидеть, как на руке Хейли появилась кровь. Ох, в тот момент я знатно струхнула, не зная, что за хрень творится и как можно помочь сестре. Я кинулась к ней, мысленно умоляя всех известных мне богов смилостивиться и уберечь Хейли и их с Клаусом ребенка. — Хейли! — кричу я, успевая поймать ее за несколько секунд до встречи с асфальтом. Где-то позади кричит Женевьева, пытаясь обратить внимание Клауса на сложившуюся ситуацию, вскоре два брата появляются передо мной, они пытаются забрать у меня безсознательное тело сестры, но я прижимаю его к себе сильнее, чувствуя, как по щекам начинают течь слезы, полные всепоглощающего страха.***
Словно быстрый порыв ветра, мы с Клаусом врываемся в дом Майклсонов и одним резким движением скидываем со стола ненужное барахло. Когда Элайджа кладет тело Хейли на него, а рыжая ведьма Женевьева говорит, что может помочь, я наконец позволяю своим коленкам подогнуться. Перед глазами все расплывается, а душа горит огнем от ужаса из-за мыслей, которые так и норовят влезть в мою голову. А если у ведьмы не получится? Если Хейли и ребенок в ее чреве умрут? Зажмурившись из-за всех сил, я хватаю себя за волосы и начинаю трястись от бешенных рыданий. На меня наступает истерика. Слова находящихся в этой комнате едва долетают до меня. Женевьева читает заклинание. Клаус пытается дать волчице своей крови. Но ничего не получается. Ни-че-го. Состояние Хейли не изменяется ни на йоту. И вновь я беспомощна и абсолютно бесполезна. Я должна смотреть, как дорогой мне человек умирает и понимать, что ничего не могу, кроме молитв и надежд на лучшее. Неужели так будет всегда? — Она не дышит, я слышу сердце ребенка, а ее нет. Затыкаю уши ладонями, начиная трястись пуще прежнего. Нет, пожалуйста, нет! Только не это. Слышу, как что-то с ужасным грохотом ломается о кирпичную стену, ни я одна достигла предела. —…Ребенок выживет, если везти сейчас. Я сам выдерну ее. Не выдержав этих слов, я начинаю рычать, словно дикий, необузданный зверь, готовый защитить то, что дорого, и убить любого, кто захочет к этому прикоснуться. Появившись перед Клаусом, со всей силы толкают его в грудь, как можно дальше от Хейли. Ну уж нет, сегодня даже Азраил не сможет отобрать ее у меня, не то что ты, Клаус. — Хейли умрет от потери крови, — шиплю я, и Клаус, глядя на мое заплаканное лицо, медленно отступает. — Я не могу потерять ребенка. — Их обеих. Клаус переводит взгляд на Элайджу. В его глазах такая мука, которая, уверенна, сейчас светится и внутри моих глаз. Мы оба ничего не можем сделать. А Женевьева говорит слова, который чуть ли не убивают и возраждают меня на месте. — Я знаю, что делать. Принесите мою сумку серого цвета. Быстро. Отвернувшись к стене, я тяжело вздохнула, пытаясь совладать с собою. Ещё ничего не кончено. Пока она жива, ничего не кончено. Живи, Хейли. Прошу. Ты должна. Ты просто обязана. Твоя жизнь не может закончиться так, ты должна родить и вырастить дочь, прожить долгую, полную радостных моментов жизнь. Дыши, прошу. Дыши, сестрица. Тяжёлое дыхание, огромные от пережитого ужаса глаза, облегченные вздохи со всех сторон и живая, черт ее возьми, Хейли. Вот что произошло в течении следующей минуты, а может и двух-трёх. Это перестало иметь значение, когда я услышала дыхание сестры. — Все хорошо, милая, ты в порядке. — Я видела его, он пытался убить меня, я видела Майкла. Даже это в тот момент меня не волновало. Сегодня Майкл не получит ничего, кроме моего среднего пальца, который я показала в пустоту, надеясь, что до ублюдка это как-нибудь дойдет.***
В лицо подул холодный ветер, и я обняла себя за плечи, пытаясь сохранить тепло. Сегодня был трудный день, столько всего произошло, что голова до сих пор ходит кругом. Даже думать не хочу, чтобы могло случиться с Хейли, если бы не Женевьева. Пусть я и терпеть ее не могу, она всё-таки спасла мою сестру. Но я всё равно не доверяю ей, какое-то шестое чувство во всем моем существе кричит о том, что эта ведьма не такая, какой хочет показаться. Искренне надеюсь, что ошибаюсь. Очередной поток холодного воздуха дует мне в лицо, и я больше не выдерживаю. Направляюсь в комнату и закрываю за собой дверь. Если Клаусу, как вампиру, все равно на холод, то мне нет, хоть я и не человек. Правда, в комнате не так уж и тепло, как могло бы быть. Ладно, могу в душе погреться, раз уж мне так холодно. Я подошла к шкафу и открыла дверцу, с целью найти какую-нибудь теплую толстовку, чтобы после душа сразу же переодеться. Но, краем глаза уловив нечто интересное, я повернула голову влево. И как я не заметила раньше? На подставке стоял холст, неаккуратно прикрытый куском синей ткани, будто бы художник сделал это специально, надеясь, что любопытство в человеческой душе одержит победу и тряпка будет убрана с рисунка. Неожиданно руки затряслись, и я схватила край синей материи. Рывок, и моему взору предстала картина, нарисованная Клаусом. Из груди вырвался изумленный вздох, а губы тронула улыбка: это же… Я. И вправду, на холсте была изображена я. После нашей второй ночи, увидев утром, как Клаус рисует, я предположила, что, возможно, он рисует меня. Но в тот день я так и не получила внятного ответа. Написанная я стояла на балконе, задумчиво прищурив глаза, левая рука спокойно лежала на балконных перилах, а второй я обнимала себя за плечи. Волосы были собраны в небрежную прическу, из которой выбивалась парочка темно-русых прядок, а сама я смотрела на раскинувшийся Новый Орлеан, город, который никогда не спит и всегда веселится, как и сейчас. Черт, из всего того, что он мог бы нарисовать, Клаус выбрал меня, уставшую, задумчивую, домашнюю и уютную, как мамина еда. Иногда, он сильно удивляет. Кто бы знал, как сильно я тебя люблю, Никлаус Майклсон. Неожиданно, вокруг талии обвиваются руки Клауса, притягивая к своей груди, а его голова прижимается к моей макушке. Я расслабленно улыбаюсь. — И как? — Спасибо тебе, — прикрыв глаза, кладу свои руки на руки Клауса и сжимаю. — Это чудесно. Клаус молчит, затем слегка отстраняется и поворачивает мое лицо к своему. На секунду мне кажется, что в его глазах блестит сомнение или даже нерешительность, но гибрид не дает мне полностью погрузиться в раздумья. Клаус берет меня за левую руку, начиная поглаживать большим и указательным пальцем правой руки мой безымянный, отчего мои щеки быстро покрываются румянцем. Что это на него нашло? Он криво улыбается, прекрасно понимая причину моего смущения, пока его левая рука достает из кармана пиджака нечто маленькое. Через пару секунд на моем безымянном пальце оказывается кольцо. Оно совсем не вычурное и не большое, из белого золота с маленьким камушком посередине. Кажется, Клаус и впрямь читает меня, как открытую книгу, ведь я никогда не любила украшения из чистого золота, как и большие, чересчур заметные драгоценные камни. — А у тебя есть? — выдыхая я, стараясь казаться как можно более равнодушной, правда, эта попытка слишком уж ничтожна. Клаус молча показывает свою руку, даря мне возможность разглядеть золотое кольцо на его безымянном пальце. В этот момент мои щеки краснеют еще сильнее. Легонько ударив гибрида по руке, я отворачиваюсь, пряча пылающие, как от огня, щеки. — Ну и хорошо, — шепчу я, и возвращаю руки Клауса к себе на талию. Он хмыкает мне на ухо, а я, впервые за некоторое время чувствую, что я дома. Клаус дарит мне удовлетворение и чувство полной защищенности. И как же приятно осознавать, что-то, как мне казалось, не серьезное предложение не было шуткой. Кольца на наших пальцах отличное тому подтверждение. Сейчас я там, где и должна быть.***
Закутавшись в плед, задержала дыхание. Я с тобой навсегда без сознания. Я целую фото, на котором мы вместе Улыбаемся честно. MOLLY — Рассыпая серебро ft. Макс Фадеев.