— Нераспустившийся цветок

      К великому сожалению или, может быть, к великому счастью в жизни каждого человека бывают такие трудные развилки выборов, которые требуют от нас максимального раздумья и верного ответа. Люди могут сделать выбор в пользу их свершения или же напротив, отказаться и вернуться к своей жизни с её обычной бытовой суетой. Главное - это не осуждать выбор других. "Не судим, да не судимы будете" и всё такое. Но иногда ведь так хочется, правда? Если бы раньше я со свойственным моему терпераменту пренебрежением выслушивал осуждения моих действий от любого человека и неважно кем бы он был. Буть то родственник или же простой проходимец, я бы в любом случае не стал бы никогда в жизни не вразумил его словам. Просто потому что я такой человек. Но после того периода в моей жизни, когда я, будучи уже зрелым мужчиной, вдруг полюбил маленькую девочку, мне больше всего хотелось, чтобы меня кто-то осудил. Не знаю почему, но по этому поводу у меня наблюдается некая двойственное настроение. Вроде я должен понести своё наказание за содеянное, а вроде я не хочу, чтобы об этом хоть кто-то знал. Вот вам и трудная развилка.       После того злопамятного дня я долго думал и рассуждал, а что случилось бы, не поддавшись я такому сладострастному искушению. Но точно знаю, что был не в силах отказался, это не один из принципов моего индивидуума, это не закон моей природы. Я просто не смог бы сделать иначе. Я был слишком перед этим.       Давайте всё по порядку. Меня зовут Бенди. Хотя это не совсем правильно, даже вообще неверно. За долгое время моего бичевания я потерял умение правильно разговаривать, как и выражать свои мысли по порядку. Здравствуйте, меня зовут Бенедикт, но именем Преисподни в лице маленькой худенькой девочки я был крещён как Бенди. Кто такая была эта маленькая непоседа в своём ребяческом возрасте? Дьяволом, что прятался за столь прекрасным личиком? Или падшим ангелом, что спустился оберегать меня? Этого я не знал и вряд ли когда-нибудь узнаю. Пожалуй, мы пропустим рассказ про мою непутёвую жизнь, полную обыкновенной прследовательностю событий, которые имеются в наборе у каждого жителя мира. Это излишне. Скажу лишь, что я жил... Нет, не жил, а просто существовал на этой грешной земле, пока не встретил или же Бетти, как она себя любила называть. Я всегда вспоминаю тот день, когда нам посчастливилось встретиться в первый раз. Тогда я был учителем в одной из простых воскресных школ при детском доме. Работа мне не нравилась вообще как и дети, которых мне приходилось учить. Но теперь я благодарю Бога за то, что подарил мне возможность поработать там. Недолго, но именно в той воскресной школе я повстречал эту маленькую и худенькую девочку с грустным лицом. Стоит немного остановиться на описание этого ангела, что я, собственно, и сделаю. Беатрис Нуар или Бетти была невысокого роста, но определённо подходящий для двенадцатилетней девочки. Она была тёмно-русой, однако не нужно иметь орлиное зрение, чтобы увидеть покрашенные кончики в розовый цвет. Я, конечно, больше сторонник природной красоты без всяких химических и хирургических вмешательств, но такие волосы шли Бетти прекрасно. Всё ей шло прекрасно. Даже одежда для воспитанников детдома гармонично сочетась с её стройным (на первых порах даже анорексичным, как казалось мне) телом, словно шили специально под неё. На первом уроке, когда Бетти сидела за первой парте и внимательно слушала мой урок, мне удалось разглядеть её лицо. Никогда раньше не видел ничего подобного. Лицо, в отличие от туловища, не было худым, а немного вытянутое с щёчками. Носик едва курносый, а губы, которые она сжимала, когда я говорил, чуть похловаты. Когда Беатрис поворачивалась, перед моим взором возникал её профиль, схожем со знаменитыми статуями греческих богинь. Она подставляла свою руку под под голову, демонстрируя свои едва выступающие, но хорошо видные, вены на худой ладошке с длинными пальцами. Тогда я долго связывал это недокормом, но, как потом выяснилось, её последний опекун был музыкантом.       Сначала я делал вид, что мне было всё равно. Обычный ребёнок, таких много. Директор меня предупредил, что она больна какой-то странной болезнью, а значит, что обращаться с ней надо чуть помягче. Хотя я итак со всеми так разговаривал, но внутри было желание наорать на детей. Но я сбольгим трудом держался два года. В одном из уроков наши взгляды всё же пересеклись. Бетти посмотрела на меня своими огромными глазами. Девочка не улыбалась, но глаза дарили мне улыбку, который был мне как яркий луч среди пасмурной погоды, бушевавшой некоторое долгое время в маленьком городке. Именно тогда я подумал, а не удочерить ли мне её? Конечно, выбор был наболее лучшим и подходящим мне, одинокому холостяка, среди других ребят. Но если брать этот фактор как причину, то Беатрис была также наиболее способной и разаитой среди этих недотёп. Не буду описывать эти излишества, здесь должно быть и так всё ясным как день.        Бетти не стала возражать, когда я, задержав её на перемене после моего урока, рассказал о своём намерении забрать её к себе. Более того она очень обрадовалась, чему я был сильно удивлён. Потом началась всякая возня с бумагами. Долго меня пытали с вопросами о личной жизни. Я бы давно спылил и плюнул на свою затею. Но я знал, что если откажусь от своего желания, то плохо будет и мне, и Бетти. Она же ведь каждый день ждала меня, когда я заберу её из этого старого полуразваленного детского дома, когдп покинем этот противеный город. Хотя кто её знает. Возможно, она ждала любого, кто готов был забрать к себе это несчастное дитя. Ей не хотелось оставаться в этом, как она выражалась, аде без друзей и игрушек. Но спустя некоторого времени я всё же добился своего. Когда мне дали в руки документы о удочерении, девочка впервые искренне улыбнулась мне, показав два ряда белоснежные, словно жемчуг, маленькие зубки. Я тоже был рад этому событию, ведь всю жизнь я проходил одиноким волком.       Сейчас,прокручивач моменты в своей голове, я пытаюсь понять, почему получилось так. Сначала мои чувства к девочки были чисто отцовские. Да, я любил Бетти как собственную дочь. Я старался быть настоящим отцом для неё, хоть никогда им не был. Утром я готовил завтрак, гладил её школьную униформу, заплетал ей две косички и отвозил в школу, на этот раз в самую обычную для самых обычных детей из обычных семей. Потом также забирал её, приводил обратно домой. Помогал делать ей уроки, хотя это случалось довольно-таки редко, в основном она хорошо справлялась с заданными на дом заданиями. К вечеру, пока ещё не стемнело, мы гуляли по разным паркам, кормили уток с пруда, разговаривали на всякие темы и громко смеялись. Всё было прекрасно.       Только потом я стал замечать, что что-то в этом "отцовстве" не ладно. Чем больше я смотрел на свою приёмную дочь, тем больше мне казалось, что это не ребёнок. В Беатрис было что-то более женственное, чего должно быть у других девочек её возраста. И дело даже было не в груди или в какой-либо другой части тела. Просто она сама по себе была такая, необычная и притягивающая. Она больше напоминала мне цветок, который ещё нераспустившийся, но вот-вот должен раскрыться, пробудиться. Я совсем не разбираюсь в ботанике, даже слишком, поэтому в своих мыслях, которые записывал в свой блокнот, я называл её "Цветочком". И я даже не обратил внимания, как моя привычка называть дочь этим прозвищем, что придумано из моей головы лично, перешла в реальную жизнь. Каждое утро я говорил Бетти: — Вставай, Цветочек, пора в школу. Или: — Что ты будешь на завтрак, Цветочек? Или так: — Цветочек, надень ветровку, на улице сегодня сильный ветер. Беатрис очень понравилось новое обращение и, как потом выяснилось, втайне она меня тоже называла не " Бенедиктом" или "папа", а " Бенди". Я долго не принимал такую форму обращения, ведь считал, что кроме "папы" ничего и лучше быть не может. Но Бетти была упряма и настойчива в этом вопросе, что в итоге я смирился с моим новым именем.       Так продолжалось два месяца. Они прошли настолько быстро, что я не успел опомниться, как я уже держал Беатрис за её худую талию и носом утыкался в её ключицы. А всё началось примерно с этого... Я сидел в гостиной, мирно закуривая трубку, и пытался вчитаться текст колонки одной из интересующих газет. Дым по факту должен меня был успокаивать, но я два месяца итак был спокоен как удав, поэтому трубка только и делала, что усыпляла меня. Выронив ту проклятую газету, я потихоньку начал засыпать, как услышал тихий голос. "Бенди, ты чего, спишь?" - проникали слова в мою голову, сказанные ангельским тихим голосом моей дочурки. Не успел я опомниться, как Бетти пристроилась на моих коленях. Её тонкие ручки тянулись к моему лицу, а голос напевал под нос какую-то мелодию, слов которой я так и не смог разобрать. Она гладила мои чёрные волосы, а я в ответ - её. Наконец, после минут долгого и напряжённого молчания, я спросил: — Что ты натворишь на сей раз, мой маленький Цветочек? Малышка прижалась к моему телу и посмотрела на меня своими большими ярко-розовыми глазами. По правде говоря, я частенько любил тонуть в этом розовом море, море отчаяния и безысходности. Жаль, что она никогда так и не узнаёт о моих чувствах, я храню подальше от любопытных и прожорливых людей. Нет, я никогда ей об этом не скажу... Ход моих мыслей прервала Бетти, что совсем уже прислонилась ко мне и нашёптывала в моё ухо: — Я тебя люблю, Бенди. Сказать, что я был поражён её словам, которые были идентичны моим мыслям на тот момент, это ничего не сказать. Тогда я не сразу понял вообще, что она имела ввиду. Предполагая, что Беатрис испытывает те же чувства, я и не мог принимать это за правду. Но это, оказалось правдой. Ещё запомнилось, её обращение ко мне. "Бенди" звучало с её уст наиболее красиво, чем с других. Впоследствии я всё же запретил обращаться ко мне так, кроме самой создательницы сея прозвища.       Дальнейшие действия шли как в тумане, но что-то я таки и помню. Поначалу это были лишь просто ласки на фоне голоса Цветочка, которая признавалась, что давно любит меня, но ни как отца. Тогда не мог не нарадоваться этому заявлению. Моя душа ликовала, и, как многие говорят, в животе летали бабочки. Помнится, я даже не ощущал подобного ранее, до этих пор. Мы признавались друг другу в вечной любви до самого гроба, при этом утыкаясь друг друга в шею и уши. А потом мы затянулись в страстный поцелуй. Ни одна нормальная женщина так не целовала меня, как Цветочек в тот солнечный день. Но обстановка в нашем доме была вполне благоприятной для нашего уединения. Мы поцеловались один раз, но этого нам было недостаточно, мы решились насытиться этими поцелуями. Повинуясь странному влечению, мои руки как-то механически уже стянули с Бетти полосатый свитер, пока она с осторожностью растёгивала пуговицы моей белой рубашки. Пока я гладил её спину, едва покрытую едва заметными волосками, она тихо хихикала и шептала, что по её телу идут мурашки. До конца я боялся сделать ей больно и не важно каким образом. Но Беатрис сама на такое напрашивалась, я был слишком слаб для убедительного отказа. Для большего пространства простого кресла в гостиной нам показалось мало, поэтому ретировались в комнату дочери.

***

       Переутомленные любовными ласками, мы лежали на кровати под одеялом и весело разговаривали обо всём, при этом ели чуть ли не всю еду из кухни. Больше всего меня удивило, что при половом акте она была тихой, словно это уже испытывала. Тогда я начал задумываться, но Бетти ничего не сказал. Именно тогда я вспомнил, что я - тридцатишестилетний опекун, переспавший со своей подопечной.        Тогда ночью Бетти спала со мной, но уже без всякой посторонней возни. На следующий день она жаловалась на боль во всём теле. Она чувствовала себя отвратительно, и я её понимал. Мне самому было не легче, правда, не физически, а морально. Вы можете посчитать меня последней тварью, но в первое время я считал виноватой во всём этом именно свою дочь. И в голове вертелся только один вопрос. Почему она это начала? Зачем? Но будьте спокойны, сейчас я изменил мнение насчёт этого. Наши отношения из "отца-дочь" перешли на "любовники". Мы старались тщательно это скрывать от всех, и у нас это выходило. Нет, я ни при каких бы обстоятельствах не стал нарушать закон, никогда в жизни. Но, Бетти, будучи девочкой лет двенадцати, даже не являлась ею. Она была нечто большее для меня, более значимым в моей жизни.       Мой Цветочек. Мой любимый цветочек.