Тишина

Она закрывает глаза и чувствует тишину каждой частичкой тела. Спокойствие и мир. То, что заставляет ее с облегчением перевести дыхание. Здесь и того, и другого сполна. Здесь тихо. Чара начинает говорить. Фриск открывает глаза. Чара не Фриск, а Фриск не Чара, просто обе Дримурр делят одну красную душонку. Обе сидят перед полянкой с лютиками, а над головой голубое небо, и солнце касается полосатого свитера. "Поверхность прекрасна," - говорят монстры и не врут. "После лет заточения каждый квадратный метр свободы, каждая секунда будут казаться прекрасными," - бурчит Чара и не врет тоже. Фриск приходит сюда каждый день. Это не так далеко от нового поселения монстров, но и не настолько близко. Потому что там, в деревне, шум и гамм охватывают каждый уголок. Здесь тихо. На выходе из дома Фриск ежедневно слышит голос Ториэль. - Дитя, куда ты? И каждый раз Фриск повторяет. - К сломанному дереву, мам. Неподалеку отсюда. - Не сиди там долго. Я приготовлю пирог, он будет ждать твоего возвращения. - Хорошо. И каждый раз она улыбается. У сломанного дерева мир будто бы замирает. Здесь нет ни трагедий, ни войны, а воспоминания из прошлого быстро покидают голову Фриск. Она просто смотрит на небо и со временем закрывает глаза. Чара разрывает тишину вновь. Демон всегда говорила много. Рассказывала о значении каждого предмета на пути восьмого человека, читала Фриск фрагменты библиотечных книг и объясняла то, что было непонятно. Пыталась, по крайней мере. Игра закончилась. Монстры свободны. Эмоции Чары, Фриск кажется, тоже. Красноглазая все говорит, говорит, говорит. О прошлом до горы Эботт, которое призрак смутно представляет, но от этого неприятный осадок воспоминаний все равно остается. Об Азгоре, о Ториэль, об Азриэле - план, лютики, смерть, единство, предательство и снова смерть: его, ее, будто бы весь мир вокруг канул в никуда, но, на самом деле, канула лишь надежда. То, что для них весь мир строился на надежде, Дримурр упоминает даже слишком часто. О душах, как они падали, шли дальше и в какой-то определенный момент переставали. Умирали. Она запоминала их цвета и ассоциировала с разными вкусами, просто чтобы не забывать те до конца. Желтый Чара не любила больше всего. У желтого привкус золотого. Фриск готова ждать сотни часов, пока демон выговорится. Фриск подставляет лицо солнечным зайчикам и старается поймать их руками. Складывает ладони в лодочку и улыбается, будто правда держит настоящий лучик, теплый на ощупь. Фриск делает венки из лютиков. Тысяча лепестков и сотни сердцевинок раскинулись на одной поляне, ей кажется. Девочке нравится это. Фриск может молчать очень и очень долго, чтобы слышать тишину. - Я ненавижу тишину. Чара чуть ли не рычит. Сжимает рукава полупрозрачного свитера, чтобы почувствовать боль, но давно знает: это невозможно. Слишком давно, поэтому отказаться от веры не может. Фриск молчит и ждет, когда Чара будет готова объяснить. Она здесь одна, и она единственная, кто может услышать призрака. Не так много, как хотелось бы кому-то другому, но точно не Чаре. Потому что Чаре Фриск достаточно. Девочка пытается взять за руку демона, будто и правда может сделать это. Красноглазая хочет то ли смеяться, то ли плакать. Молчит. Фриск тоже. - Привет. Говорит она каждый раз, как приходит сюда. Это единственное, что она говорит. Чара не может отделаться от мысли, что Фриск обращается к ней. "Это глупо," - отнекивается красноглазая. И все же отвечает. - Привет. Фриск смеется. Ей правда нравится здесь, и ей правда нравится, что Чара тоже здесь. Девочка боялась, призрак исчезнет, когда они выйдут из подземелья. Она никогда не говорила Чаре об этом. Но Дримурр уверена, что демон знает. И еще она уверена, что слова переоценены. Чара не объясняется на следующий день и на день после следующего дня, лишь проклинает себя в очередной раз. Фриск хочется кричать, чтобы она прекратила, потому что неужели демон не замечает очевидного? Ошибки прошлого остаются в прошлом. Сейчас есть она - Чара Дримурр, жалеющая и споткнувшаяся о каждый камень на своем пути, девочка, от которой не осталась ни единого живого места, но она все еще шедевр. Фриск молчит. И это лечит даже лучше, чем время. - Это дерево все время было сломанным? Спрашивает Чара после недолгого молчания между собственными монологами. Фриск кивает и не может подавить улыбку. Демон заметила сломанное дерево только через десять дней. Демон заметила. И это главное для Фриск. Бывает, ее сердце замирает от слов красноглазой, ответ начинает крутиться на языке, а невысказанные мысли потоком рвутся в голову и грозятся проломить черепную коробку. Фриск молчит. Знает, что в случае Чары слова не помогут. Ты ответишь ей, она ответит тебе, и вы пойдете по кругу, приняв битву, в которой нельзя победить ни одним способом. Потому что демон не отступится, а, выиграв, все равно не будет доволен. Фриск не знает, как говорить. Фриск знает, как молчать. У нее есть сердце и рот, который скажет то, что при возможности сказало бы сердце. Рядом с Чарой ее сердце умолкает, отстукивает быстрый ритм и часто замирает. Не говорит. Фриск лишь слушает собственное сердце. Она вновь готова ждать тысячи часов. Чара молчит очень долго. - Ты же знаешь, сколько времени прошло с момента моей смерти? Фриск отрицательно качает головой. - Тридцать пять лет. Плюс-минус два года. Чара, хоть и призрак, но прячется от солнца за Фриск и вздыхает неизмеримо тяжело. - Тридцать пять лет тишины. Демон пытается плести венки отчего-то дрожащими полупрозрачными пальцами, но цветы проходят сквозь ладони. - До падения я жила в обычной деревне. Она была небольшой, но такой шумной. Крики резали уши, а ругань не давала спать. Я думала, что это лишь моя улица, но нет. Каждый переулок был наполнен шумом, и ни один не смолкал. Я наблюдала за людьми: старые уезжали - новые приезжали, но шум оставался. Тогда стало понятно, что люди вообще шумные. Я ненавидела их за это. А потом упала. Рядом с мамой, папой и Азриэлем я слышала долгожданную тишину. Они любили меня, а я - их. Они умели молчать. Я - нет. Дримурры любили, поэтому терпели заточение и слушали тишину, наслаждались ею. Я хотела больше. Дать им больше мира, покоя, любви. Больше поверхности. Я не молчала - рассказала Азриэлю дурацкий план, а он подхватил. Я принесла в нашу жизнь его крики. Шум, который он издавал, когда умирал. Я ненавижу это. А потом... Она запнулась, пытаясь перевести дыхание, и Фриск заметила слезы в уголках красных глаз. Девочка потянулась к демону, но та продолжала. - Я тридцать пять лет наблюдала за подземельем, а звук будто кто-то убавил до минимальной громкости. Практически всегда меня окружала тишина. Тишина, когда Ториэль ушла в руины. Тишина, когда монстры убивали детей. Тишина, когда Флауи испытывал на прочность решимость. Я кричала, но меня никто не слышал, и я тоже перестала слышать себя. Никто не отвечал. Никто не приходил. Эта тишина не была похожа на то, как мы всей семьей сидели за обеденным столом, а мама-коза без единого звука резала пирог. Эта не та тишина, когда тебе легко. Когда ты любишь. Но она тоже от любви. И за это тоже я ненавижу ее. Ненавидеть просто. Ненавидят громко. Я ненавижу тишину. Я говорю, кричу, черт раздери, плачу, и мне казалось, что я правда не хочу ее слышать. Она молчит, но это не та тишина, которую любит Фриск. Такая тишина режет уши сильнее любого шума. - Я ненавижу себя. Обреченный вздох демона. Фриск дотягивается до нее, чувствует лишь воздух, но всеми усилиями пытается представить на этом месте сгиб руки, а выше плечи, которых можно коснуться. Коснуться и обнять. Представить и дотронуться. Фриск молчит. Чаре достаточно. - Но... Красноглазая то ли скалится, то ли улыбается, скорее, второе, просто к первому она привыкла больше, все еще пытается плести венок, чтобы отдать его Фриск. Хочет сказать об этом. Но девочка и без слов все понимает. - Ты молчишь, и я не чувствую себя плохо. Они молчали также. Знаешь, мама, папа, Азриэль. И мне кажется, что я тоже смогу этому когда-то научиться, если ты укажешь мне верный путь. Фриск все еще пытается взять ее за руку. - Я привыкаю к тишине... Красные глаза смотрят в янтарь. Сердце Фриск даже не стучит - замирает, а рот не может ничего сказать - расплывается в улыбке. - С тобой.