лицо свое

Цезарь протягивает раскрытую ладонь — в ней бы хорошо смотрелся кинжал, думает Марк Юний Брут. Кубок в другой руке опасно качается: пара капель яда, сегодня праздник, искать пропавшего консула (триумвира, понтифика, диктатора, отца) бросятся не сразу. В ладонях Цезаря томится империя, а где-то меж складок тоги Брута — золотое ястребиное перо. Он способен затолкать клинок или яд под язык прямо сейчас, на Сатурналиях, где рекой вино, а веселье уносит к водовороту беспорядочных танцев. Затупившийся лунный серп безучастно торчит из брюха небесной тверди. Изгиб шеи Цезаря манит бронзой александрийского загара. Одно движение, якобы поправить фибулу — и клинок обагрится, оборвется нить Мойры. — Знаешь ли, Юлий Цезарь, что Сатурн живьем поедал своих детей, боясь пасть от рук одного из них? Сатурн — божество урожая, земледелия, кровожадного времени — оттиск греческого Кроноса. — Меня пригласили, — подняв чашу, осушает с той же легкостью, как Орден задушил процветание нильской долины, — чтобы я перекусил парой молодых людей. Губы Цезаря блестят от вина, сколько их не утирай. Это запекшаяся кровь Египта — Цезарь рвал глотки, пробовал людскую плоть, а окровавленной рукой брал за подбородок, верным соратником обращая. Марк Юний смеется, сглаживая замешательство праздничной ночи, звучащей музыкой и кострами. Под столом осматривает алые свои ладони, кровь — тоже его, лезвие рассекло безымянный палец. Он просто остановил клинок за одну одобрительную улыбку диктатора и отца? Лунный серп сверху смотрит осуждающе. Три месяца спустя кинжал Брута уходит под шерстяную тунику, а ладонь Цезаря ловит шею, неровно пальцами ведет, подарив лезвию возможность зайти глубже. — И ты, дитя мое, — Кронос был свергнут Зевсом, лишь Марку Юнию эхом слышится из мертвых уст, — смерть найдешь следующим. Амунет растворяется в тенях сенаторов. Минует пара лет, чтобы они с Кассием проиграли войну за свободу, за республику, за Братство незримых. Брут ложится на меч одного из солдат, и на пороге смерти его снова встречает приветливо распахнувший объятия Цезарь.