There is no remedy for menory.

There’s no relief, I see you in my sleep And everybody’s rushing me, But I can feel you touching me There’s no release, I feel you in my dreams Telling me I’m fine       В один миг этот город стал паршивее, чем он был. Тусклее, грязнее, а люди стали еще более лживыми мерзкими, хотя и натягивали на свои лица улыбку сострадания и болтаю чепуху а-ля: «Время лечит, все пройдет, нужно продолжать идти вперед». Время не лечит. Он воспитывает в тебе привычку принимать апатию, бессонницу, панические атаки, как нечто обыденное и нормальное, приравнивая это к чистке зубов, завтраку или пересказу по истории. Однако, в тот же миг, когда город подвергся таким изменениям, для меня это потеряло какое-либо значение, впрочем, как и все остальное. Стало плевать на школьные оценки, на прогулы, на выговоры мамы, на Арчи и Веронику, даже на Кевина. Мне должно быть стыдно перед ними, но я просто не могу ничего поделать. Это просто мои ощущения. Хотя кажется, что способность что-либо ощущать покинула меня, а нервная система реагирует только на призраки прошлого. Которые повсюду: огни Попса где мы любили зависать до вечера, а потом он усаживал меня на свой Байк и увозил в трейлер. Говоря, что я — это та, из-за кого он готов пойти на перекор моей маме и ее запретам. Повсюду шныряли саутсайдовские змеи в куртках, которые я ненавижу. Ведь это он носил её, и только я стягивала её с его плеч темными вечерами. Везде и повсюду он, словно и не уходил, только никто больше не держит меня за руку, никто не смотрит на меня в коридоре, не провожает до дома на байке и не целует так, что губы опухают. Его нет. Как бы я хотела, чтобы существовало лекарство способное стереть мне память, смять все воспоминания в моей голове и сжечь дотла, а потом развеять пепел по волнам холодного до дрожи ветра. Ох как же жаль, что не существует лекарства от скорби, что забирает всю боль, когда обычные антидепрессанты бесполезны. — Бетс, ты с нами, — щелчком пальцев меня выводит из транса Вероника, — мы говорим про вечеринку в эти выходные, ты при… — Нет, — поспешно говорю я, даже не дослушал до конца Веронику. Вижу её немного опешившее лицо и натягиваю небрежно улыбку, решая прикрыться непонятными делами, ведь мой сухой отказ звучал слишком жестко. А я должна делать вид сильной девочки. Хотя бы ради него. — Но, я уже говорил с твоей мамой, и она разрешила, чтобы я забрал тебя, — поддержал разговор Арчи. Он дружески пожимает мое плечо, и пытается выразить все переживание за мою хрупкую жизнь в своих щенячьих глазах, меня раздражает, что на меня устремлены еще две пары таких же глаз, с теми же искусственно поддерживаемыми эмоциями так, что становится тошно. Ну уж нет, Бетти Купер, не такая безнадежная, она не позволит себя жалеть. — Неожиданно на что готова моя мама, чтобы перестать думать, что каждый раз, когда иду в душ я вскрываю вены. Даже признать моих друзей, — как-то странно, даже для самой себя произношу эти слова и сбрасываю руку Арчи с плеча. — Бетти, мы просто подумали, что ты слишком уж закрылась в себе, — осторожно произносит Вероника. — Не надо думать обо мне, хорошо? Думайте о своих проблемах, о своих делах, только не обо мне. — Но нельзя всю жизнь убиваться, ты должна восстановиться, ради него, он бы этого хотел, — снова апеллирует брюнетка, пока двое парней стоят в сторонке, — и мы хотим помочь, — она ухватывает меня за запястье, подавляю желание вцепился в её смуглую кожу своими ногтями тем, что повреждаю еще не зажившие рубцы на своей ладони. — Не надо мне помогать. Мне это не нужно, — процеживаю сквозь зубы. — Но… — Не нужно, поймите. А знаете, что мне нужно? — Я уже обращаюсь к ним троим. Голос мой колеблется, становится выше, глаза покрывает легкая дымка, накатившихся слёз, которые я пытаюсь спрятать. Не сейчас, Купер, не сейчас, — мне нужен он, — выпиваюсь глубже, чувствую, как кровь начинает сочится из ранок, — мне нужен его голос, присутствие. Никто не произносил мое имя так, как он, никто не держал мои руки так, как он. Никто и никогда ни сажал меня к себе на колени, ни накручивал мои пшеничные кудри на палец, — набираю в легкие больше воздуха, кажется я говорю это больше для себя, — никто даже близко не целовал как он, обнимал, защищал и оберегал. Где же вы все были, когда я не знала где Полли и что с ней будет, когда я хотела сбежать из горда, когда хотела прыгнуть в воды Свитвотер? Вы были далеко, заняты самими собой, а он был рядом, он держал меня за руку и оттаскивал от всех бед. Не поймите превратно, я не виню вас или держу обиду, нет, просто только ему удалось бы меня спасти. Но его нет. Больше нет. И не будет нигде кроме моих воспоминаний. И прошу, не пытайтесь выбить его образ из моей головы, все мысли о нем, у вас не выйдет. Он, как опухоль в ужасной, неизлечимой стадии. Его имя — это мелодия, застрявшая в моей голове, кажется навсегда. Не пытайтесь рушить крупицы наших с ним моментов. Их итак ничтожно мало, ведь мы были слишком молоды. Он был молод. И я бы желала, быть там, где он сейчас. Ведь я люблю его, как никого больше, и он любил так же. Я наконец закончила свою речь, у меня появилась жуткая одышка, ведь я сказала кучу вещей на одном дыхании. Три пары глаз, стали еще более взволновано таращится на меня, кто-то из них откровенно пялился на алые капли, которые падали с моих рук и разбивались о кафель школьного коридора. Чувствую ком в горле, а перед глазами все совсем сильно плывет. Нет никто не увидит моих слёз, никто не должен думать, что я жалкая и слабая, я сильная. Он всегда так говорил, а он знал меня слишком хорошо. Расталкиваю людей, прущихся по коридору, выбегаю на свежий воздух, который сразу отзывается мурашками на моем теле и бегу куда вперед, куда-то в надежде встретить его. Быть может, если мое тело поплывет по течению в прямом смысле, он встретит меня на своем мотоцикле и увезет от всего этого. Every time I close my eyes It’s like a dark paradise No one compares to you I’m scared that you Won’t be waiting on the other side <i>      </i>