Пидия и не только...

      У Лидии белесые шрамы на боку и кровавая помада, что, кажется, уже въелась в губы. А ещё у неё такая репутация, что никому и не пожелаешь. Клеймо «шлюха» осело на коже после расставания с Джексоном; сладкий мальчик не любит быть в проигрыше, вот и начал рассказывать всем направо и налево бредни. Мартин глотает горькую обиду, не давая той осесть криком в горле, и улыбается также ярко-ярко. Фальшиво и отчаянно.       Девочка хорошо знает — нельзя показывать свою слабость. Зверь идет на запах крови. Но зверь всё же находит её; впивается клыками в плоть, заставляя лежать в крови и задыхаться. Заставляя почувствовать себя по-настоящему ничтожной.       У Питера Хейла невозможно голубые глаза и развязная улыбка; а ещё острые когти, и нервы вот-вот да порвутся. Он играет с ней, как с куклой, давая иллюзию выбора, но не давая убежать. Он ласково называет милой, а потом сжимает фарфоровую шею, неприятно скалясь.       У Лидии появляется перманентная ненависть к волку, что является её личным кошмаром на яву. У Хейла же едкое презрение к образу клубничной блондинки и нарядам, что полностью соответствуют гнилому амплуа. Он — в отличии от всех остальных в этой странной компашке — знает, что под слоями косметики и напускной глупости скрывается весьма сообразительная девушка.       Мартин видит то, чего нет, слышит то, чего нет. Клеймо «сумасшедшая» горит адским огнем на коже, аккурат рядом со «шлюха». Она слышит перешептывания одноклассников, но до этого ей нет дела. По крайней мере, не сейчас, когда в голове совсем другие шепоты, нередко переходящие в крики.       Она смотрит в голубые глаза, выплевывает презрительно яд и улыбается также обворожительно. Но внутри девочка поломана на тысячи кусочков — при всем желании не склеить обратно. Её злит, что Питер об этом знает (чувствует, тут уж по желанию). Он ухмыляется и сквозит сарказмом, когда — всегда — не лень. Он утихомиривает зверя внутри, который рвется то ли растерзать наглую девчонку с огнем в волосах и глазах, то ли защитить от всего и всех.       Он думает, они могли бы поладить, может, даже что-то большее. При других обстоятельствах, конечно. Может, были бы ухаживания; когда-то он это умел. Были поцелуи и прикосновения, от которых всё внутри трепещет. Были бы светящиеся от счастья глаза и счастливый смех. Но это всё только при других обстоятельствах. А они имеют, что имеют.       И тут, в этой слишком жестокой и циничной ситуации, вместо ухаживаний — кошмары; укус, после которого шрам, на когда-то безупречном теле, и синяки после встреч, которых никогда и не было. Глаза полны не счастья, а отчаянной злобы, вот-вот переходящей в опустошенность. И девочка не смеется, а кричит от ужаса, а потом предвещая смерть. Что поделать? Да ни черта. Они ведь не виноваты, что обстоятельства таковы.