Ты умрешь последним

Волосы Сквало забраны в высокий хвост. Искусственная конечность из рук вон плохо листает медицинский журнал. Простите за каламбур. Окей, «гугл». Что делать, если семидесятилетней старухе станет плохо. Он должен уточнить, что она американка. И всю жизнь двигалась к грилю с бургерами и котлу с сырным соусом в аду. Это важно. На страницах «Родители в шестнадцать» все инструкции о том, что вы должны делать, если стали родителями в шестнадцать. Прежде всего — не паниковать. Парадоксально, но факт. Последнюю страницу занимают объявления пластических хирургов о липосакции и увеличении груди. Чтобы к семнадцати ты уже была как новенькая. Сквало пихает лоснящиеся от типографской краски страницы журнала в бачок омывателя. — У меня тут проблемы, — говорит он. — Ты знал, что остальные сто девяносто три государства не умеют делать автомобили? В первые семьдесят два часа после незащищенного полового контакта вам поможет убойная доза левоноргестрела. Сквало остановил старенький «форд» у автовокзала «Порт-Ауторити». Капля пота со лба затекла в наушник устарелого телефона, имеющего в арсенале клавишный набор и наружную антенну для улучшения доступности сети. — Как там твой новый секретарь? Все еще бреет ноги? Никак не может забыть старые привычки? Кит Райдер, бывший пловец олимпийской сборной, первые две недели действительно думал, что попал в резиденцию просто очень богатой итальянской семьи. Занзас нашел его, когда Кит был тренером в оздоровительном центре, куда родители отдавали на плавание слишком неугомонных или чересчур жирных детей. Самыми большими достижениями Кита были ровный золотистый загар, выгоревшие волосы в безукоризненной укладке, неестественно белые зубы и четвертое место в Лондоне, вольный стиль, сто метров. Разочаровавшись в спортивной карьере, Райдер ушел из сборной сначала в профессионалы, а потом в тренеры школ олимпийского резерва. Через три года он оказался в оздоровительном центре «Свимсбург», перестав получать финансовую поддержку от Олимпфинанса, в окружении детей от пяти до двенадцати, чьи разжиревшие руки не помещались в желтые нарукавники. Несколько месяцев назад Занзас предложил ему перебраться в Италию и тренировать бойцов специфического рода деятельности. Отца Кит никогда не видел, мать не разговаривала с ним с тех пор, как он разрушил ее надежды, отказавшись продлить контракт с одним из спонсоров, а брат ввязался в черный бизнес, так что Кит недолго раздумывал. Сквало ничего не спрашивал: чувство, отвечающее за изумление от кадровых решений босса Варии, атрофировалось еще с появлением в штате Бела. Он даже не уточнил, на какой именно секунде знакомства с Занзасом двадцатидевятилетний Курт Райдер осознал свою латентную гомосексуальность и раздвинул перед ним загорелые ноги. И улыбнулся белоснежной улыбкой, видимой даже в темноте детской раздевалки «Свимсбурга». В трубке что-то трещит, спустя несколько секунд раздается шум, похожий на мах лопастей вертолета. Сквало не спрашивает, и Занзас не объясняет. Он оказался в этой дыре под названием Нью-Йорк, в потрепанном «форде» с «Родителями в шестнадцать» в заедающем бардачке, потому что Занзас злился. Сквало опять пытался сдохнуть на операции в бухте Моркамб. Как в настольной игре, где участник проебал все оружие своей пешки, а на клетке под ногами обнаружились ебучие зыбучие пески. После бухты Занзас объявил, что сам будет координировать отряды на задания, и в первую неделю застрял в джунглях Амазонки. Его полевая форма сидела как влитая. Его правая рука получил сложнейшее задание достать Сасагаву Кейджи и заставить его говорить. От Занзаса это звучало так, словно им нужен весь съемочный состав «Без лица». — Ну, знаешь. Кейджи. Это как много Николасов Кейджей. Взять тебе автограф? Сквало захлопывает капот и пробует завести двигатель. Крошка «форд» середины гедонических девяностых мурчит, как «феррари», калифорнийский вариант. Менее рваный, с хорошо прожаренной солнцем крышей, по цвету отличающейся от всего остального корпуса. Занзас сипит в трубку, как будто отрабатывает кардио в зале. Давно Сквало не видел его в такой потрясающей форме. Перед Амазонкой он прошел полигон «Дакар» меньше, чем за полтора часа — быстрее, чем лучшее время Сквало за последние пять лет. Занзас сухо бросает, что все Кейджи должны быть в особняке к четвергу, иначе у него будет новый зам с бритыми ногами. Кит Райдер говорил, что это для скорости. Он вообще не умел ничего, кроме как плавать в хлорированной чаше по восемнадцать часов в неделю, от одного борта к другому, пытаясь руками вызвать тайфун. Сквало с трудом справляется с заедающим бардачком. Он подозрительно скрипит, через секунду выпуская из нутра стопку старых журналов, две пачки сигарет, просроченный страховой полис, надорванную упаковку соленого арахиса и груду дешевых телефонов, которые Сквало с таким усилием запихал в него. Сзади сигналит какой-то придурок. Идея педика с бритыми ногами в качестве зама Занзаса Сквало не нравится категорически. Миссисипи раз. Мукуро все говорил, размахивая руками над хлопьями, рассыпанными из пачки «Кукурузного королевства Джо Корна». Вообще-то они хотели заработать немного денег, но не такой ценой. Не когда их клиент насвистывает мелодию из ролика Корна, пока пылесос в руках Мукуро заглатывает в зев по хлопине. «Ничего на свете лучше нету, чем приобрести суперфигуру к лету» — надпись на упаковке с нарисованными яблоками и сантиметром. Мелким шрифтом на дне коробки указано содержание белков, жиров, углеводов — наебалово с три короба. Их клиентка прячет счастливое улыбающееся лицо в руках. Она в жизни не видела более эффектного заглатывания. У Эбигейл Уайт было двое внучатых племянников, для которых она покупала все эти хлопья, смешивая их по утрам с натуральным йогуртом и кусочками банана. Их пылесос «Рокет БУМ!» жрал завтрак Кёко и Рёхея Сасагавы с мощностью около восемьсот ватт. И не давился. Мукуро просил Кею продемонстрировать наполовину заполненный пылесборник. Хлопья Джо Корна, обычная пыль и детали лего от разрушенного Динозавр-лэнда были покрыты тонким слоем белого осадка, словно снегом. Эбигейл Уайт была в восторге. Она снова кинула хлопья под носки их дешевых кроссовок, словно крошки, по которым Рокет-Грета должна была отыскать дом. Вообще-то они хотели заработать немного денег. Эбигейл Уайт уже третий час говорила о том, что она впечатлена возможностями «Рокета» и вполне согласна на покупку. Условия покупки, возможность рассрочки и авансового платежа традиционно озвучил Кея. Как и в первый раз, когда они вломились в квартиру к гашеному наркоману с криком «Не хотите ли приобрести «Рокет БУМ!», мы уверены, что хотите, и сейчас продемонстрируем почему!» В тот день они с трудом сбежали от копов, сиганув в нутро потрепанного «шевроле» Кеи, когда-то принадлежавшего его отцу, и прикинувшись парочкой пидоров. В том, что отец был законным владельцем «шевроле», приобретенного в Японии и уже давно перегнанного в Нью-Йорк, Кея вообще не был уверен, но, в конце концов, он платил кредит уже два года. Изначально это были деньги на грандиозный проект «Фиш-маркет» — по мнению его папаши, все в Японии жаждали фаст-фуда. Очередная амбициозная бизнес-идея. Отец Кеи спустил половину средств на недоученного маркетолога, знаменитого специалиста, чьи эффективные рекламные ходы заключались в надиктовке названий заведения. По его мнению, любители пожрать должны были стекаться на одну только вывеску «Фишбари» или «Хифуд». Каждый месяц, двадцать четвертого числа, Кее приходило сообщение от контакта Автокредит. Гнилая затея прикинуться влюбленными принадлежала Мукуро. Он потянул его за ворот кожаной куртки, дернул за серебристую молнию и повалил на себя, раздвинув ноги. Кея охуел. Еще больше ему досталось на угнанном мотоцикле, когда Мукуро упал лицом в его ширинку, приставив к губам пустой кулак в перчатках без пальцев. Его волосы выгодно закрывали обзор, и со стороны действительно могло показаться, что он строчит минет. После страстной симуляции они перегнали байк ребятам, отстегнувшим неплохой навар. Эбигейл Уайт уверяла их, что ее внучатые племянники Кёко и Рёхей будут невероятно счастливы. Кея умирал от жажды. За окном, обливаясь потом, стриг траву мексиканец, покачивавший головой в такт «ай-яй-яй» вслед каждой скошенной травинке. Коллега Кеи по впариванию пылесосов был на коне. Мукуро закатал рукав красивой рубашки итальянским подворотом и теперь блистал дешевыми пластиковыми часами цвета осиного жала из-под манжеты, разрисованной кубиками льда в стакане с водой и кусочками лимона. Говорил он на чистом английском: — Двадцатипроцентная скидка, чтобы вы могли порадовать малышей Кё и Рё! Через минуту выясняется, что Кёко двадцать четыре, а Рёхею двадцать шесть. Несколько лет назад дочь Эбигейл сплавляла детей на лето старушке в старую квартиру в центре Нью-Йорка. Дом в пригороде пришлось продать, чтобы погасить ипотеку на недвижимость где-то в Миссисипи. — Если отсчитать шестьдесят секунд с «Миссисипи», получится ровно минута. Мукуро смотрит на Кею как на придурка, разработавшего гениальный план по похищению кукурузы из кукурузного королевства. При этом Кея живет на кукурузной плантации. Миссисипи два. Кио и Рё будут невероятно счастливы «Рокету», всасывающему их завтрак. Все, чтобы на несколько часов забыть, что у тебя есть ребенок из коррекционного класса. Может, на все лето. Кея хватает Мукуро за рукав и несколько секунд смотрит на кубики льда в своих пальцах. Что-то не так. Миссисипи три. Мукуро облизывает губы и окидывает его томным взглядом, как в клипе «Сатисфекшн». Эбигейл встревает в их немой разговор, предлагая пирог с сахарной пудрой. Она быстро нарежет, а Кея и Мукуро пускай пока присядут на этот потрясающий кремовый диван. На столике валяется журнал, раскрытый на сексапильной шатенке в купальнике. Кея только сейчас замечает, что вся одежда Эбигейл, легкое платье в узорах розовых с желтым колибри, морщинистые руки с перстнями, игривый локон у очков в золотистой роговой оправе — все припорошено мукой. Мукуро коротко проводит пальцами по его запястью и объявляет, что они сейчас приведут в порядок ее сарафан с колибри и он будет как новенький. Словно колибри не налакались сладкой присыпки, как Тони Монтана. Пять лет назад Хибари Кея был обычным азиатом в американской школе для белых. На третьей неделе сентября ему подбил глаз Коди Браун, порвал рубашку Том Суони и разбила очки Джоанна Рэт. Мукуро плюнули в волосы жвачкой две недели назад. Он нассал боссу в кофе и подал его с маршмеллоу и присыпкой из собственной блевотины. «Со вкусом фисташек». Он сказал, что соусы из фисташек, арахисовой пасты и шпината невероятно популярны. Теперь они оба торчат в квартире Эбигейл Уайт, которую ей пришлось купить со средств, вырученных от продажи роскошного особняка, и пытаются втюхать ей «Рокет БУМ!». Они и еще странный парень с волосами, забранными в пучок. Судя по размеру пучка, в распущенном виде волосы опускаются ему до колен. Судя по его черному кожаному плащу, застегнутому под горло, он не из той компании по продаже пылесосов, где боссу можно нассать в кофе. — Так. — Сквало трет лоснящийся лоб, протягивая Эбигейл Уайт, то и дело тычущей носком кружевного тапка в кнопку «включение/выключение» в пылесосе, левую руку в высокой черной перчатке. Эбигейл Уайт глубоко нассать в кофе, что в ее квартире человек с барабанным пистолетом в пластиковой руке, или что у него там с конечностями. Она больше занята тем, чтобы «Рокет БУМ!» всосал в свой ненасытный зев длинный светлый волос, прильнувший к ковру с коротким ворсом. Парень с пугачом придавливает волос каблуком кожаных туфлей, как в каком-то фильме, где оксфорды, но не броги, Кея отстраненно продолжает протирать полку серванта тряпкой из микрофибры. Сначала в квартире надлежит пропылесосить, поскольку «Рокет БУМ!» поднимает маленькое торнадо из пыли, высасывая из вашего ковра остатки зарождения иных форм жизни, как аппарат для вакуумного аборта при трех-четырех неделях беременности. Только затем стоит начинать влажную уборку. Кея плюет на серую ткань микрофибры, водя слюной по сервизу тридцатилетней свежести. Парень с пистолетом все никак не угомонится. Вообще-то они первые пришли втюхивать свой товар. Эбигейл тычет носком тапка с вышитой кружевом кошкой в кнопку на красном боку пылесоса, помпон на обуви раскачивается в такт. — Короче, сыграем в русскую рулетку. Ты говоришь, где моя наркота, а я за это оставляю тебя живой. За каждый неверный ответ я нажимаю на курок. Вращайте барабан. Эбигейл недовольно смотрит на его длинные светлые волосы, принесшие в ее дом грязь и апокалипсис. Пучок театрально, но эффектно пронзен палочкой для пожирания азиатской кухни. За окном на город опускаются сумерки, доносятся гудки автомобилей, вставшими в крепкую пробку на узкой улочке в благополучном квартале. Мексиканец наконец закончил стрижку газона и отправился домой, чтобы завтра с новыми силами воплощать американскую мечту. Миссисипи четыре. Кто бы мог подумать. Миссисипи пять. Как такое могло произойти в престижном доме со старым консьержем возле стеклянной двери? Старик каждый день одевался на работу так, словно был билетёром у входа в театр Ла Скала, собиравший аншлаги каждый день, помимо понедельников. Несколько месяцев назад в этом же доме двинул кони Курт Райдер — неудавшийся папаша детишек дочери сестры Эбигейл. Рэн — имя, вычитанное из некрологов, всплывает в памяти: последняя полоса «Сомтаймс», рядом с объявлениями о продаже дрели с комплектом из шести сверл. Рэн поспешила вернуть фамилию матери, уже будучи проклятой родителями Курта вплоть до десятого колена. Она сказала, что дорожит ей, даже слишком — для человека, через два месяца сменившей ее на «Сасагава». Невзрачный япошка постоянно путался с Райдером до тех пор, пока они не разбежались по разным героиновым дорожкам, Сасагава Кейджи стремился найти в свет даже в самые темные времена, пока душа Курта Райдера становилась чернее дна консервной банки. А потом и милая внучка Кёко, которая спуталась с тем рыжим, уехав в Токио, как и ее мамаша. И другие невероятные метафорические рассказы от Эбигейл Уайт. Которая никак не хочет покупать чертов пылесос. Миссисипи семнадцать. Эбигейл Уайт упирает в дряблые бока жилистые руки, ее грудь, украшенная ниткой жемчуга, высоко вздымается. — Мальчик мой… Ее мальчик вращает барабан и нажимает на курок. Пуля прошибает легкое, пластилиновая рука даже не дергается от отдачи, человек с кольтом изъясняется на итальянском, Мукуро понимает все до последнего слова. Эбигейл коротко вздыхает и оседает грузным мешком на только что пропылесошенный ковер. — Блядь-блядь, это должна была быть рулетка, как в дерьмовом ток-шоу со стиральными машинками в качестве главного приза, какого хуя она такая невезучая, бля-а-а-а-дь. Мукуро обводит разноцветными глазами салют из брызг крови на полосатых обоях, кремовое постельное белье, выглядящее так, словно на нем взорвалась петарда, обернутая куском сырого мяса, шумно сглатывает. Поправляет рукава с итальянским подворотом и кубиками льда. Набирает в грудь побольше воздуха. — «Рокет БУМ!» — не обычный пылесос, который можно приобрести в сети магазинов бытовой техники… — Пацан… Супербия Сквало обреченно смотрит на свои оксфорды, но не броги, украшенные ошметками крови и сала, словно через мясорубку пропустили фарш. — Эй, пацан, ты три кило наркоты не видел? Он вытирает носки обуви о ковер с коротким ворсом. Пять лет назад, когда Кея был азиатом в школе для белых, он так возил о ковер лицо Коди Брауна, оставшегося в школе после уроков. Уйти у Коди тоже не очень получалось: мешала сломанная нога. — Нет. Кея выдыхает, сворачивая пополам обслюнявленную микрофибру. Миссисипи двадцать шесть. — Не крути мне барабан. Сквало хмыкает и вращает обойму пистолета. Носком оксфордов он упирается в живот Эбигейл Уайт. Ее платье с колибри орошено красным, кровь по-прежнему толчками вытекает из правого легкого. Желто-голубые колибри, цветы на платье, зеленый передник. Все припорошено белой мукой. Сквало припадает на одно колено, указательным пальцем расчерчивает незамысловатую дорожку вдоль фартука. В углу надпись «Поцелуй повара!» Кончиком языка дотрагивается до белой извести. Обреченно опускается на пол, пистолет свешивается между колен, дулом целясь в левое легкое Эбигейл. Эбигейл Уайт, которой долгое раздумье над покупкой пылесоса стоило жизни. Как в дармовом ток-шоу, где стиральные машинки в качестве главного приза. Кровь булькает у нее в горле и вытекает из кончика рта, белоснежная вставная челюсть, словно через неделю ее ждут на съемках рекламы зубной пасты, где половину куриного яйца намажут обычной зубной пастой, а вторую — невзъебенной. Сквало откидывает голову, задумчиво вглядываясь в побеленный потолок. Наверху молодая семейка все так же ругается, шаркая по полу чугунными тапочками и хлопая железной дверцей микроволновки — пистолет с глушителем. Кея думает, что у него охуенно длинные волосы. Он хочет спросить, зачем они ему, когда Сквало сипло вздыхает. — То есть ты, пацан, взял три кило моей наркоты и испек из нее кекс? Он скашивает глаза на Мукуро и тут же наставляет дуло ему в лоб. Спускает курок. И ничего не происходит. Везучая сука Рокудо Мукуро, у нас победитель русской рулетки, ваш приз — многофункциональный пылесос «Рокет БУМ!» с силой всасывания мощнее, чем у твоего бывшего. Кея запоздало толкает Мукуро в плечо, беспечно вставая под ходящим ходуном дулом — Сквало сотрясается от хохота. — Так ты будешь брать пылесос или продолжишь пушкой размахивать? Если ты за наркотой Курта Райдера, то он кони двинул несколько месяцев назад, вали в Вудлон почтить память усопшего. — Наркотой Курта Райдера? — Сквало поднялся на ноги, перешагнув через тело Эбигейл Уайт. Ее лицо посинело и отекло, как у утопленника, нитка жемчуга плотно впилась в шею, грозясь вот-вот лопнуть. — Это товар мафии, за который склеились пара десятков таких, как ты, тоже хочешь прикупить себе клочок земли? Могу устроить. Сквало прижимает пистолет ко лбу Кеи, кожу обжигает холодный металл. Миссисипи тридцать четыре. После того инцидента в Ньютауне*, штат Коннектикут, когда парень застрелил свою пятидесятидвухлетнюю мать Нэнси и еще двадцать семь человек, включая себя, еще до ланча на большой перемене, оружие стало достать не так уж просто. После того, как мозги, кровь, глазные яблоки, обломки костей шести-семилетних детей украсили стены начальной школы «Сэнди-Хук», как в рекламе напитков с натуральными кусочками фруктов, продавцы оружия не торопились сбывать товар детям до шестнадцати и очевидным психам вроде Сквало. Кея занес руку над пистолетом и потер глаза. За спиной он слышал шумное дыхание Мукуро, это, вопреки всему, успокаивало. Теплая рука, легшая на затылок, тоже. — Слушай, мы просто два парня, которые пытаются заработать на продаже этого дерьма. Если бы у нас было три кило муки, думаешь, мы бы торчали здесь, пытаясь втюхать пылесос? Посмотри на него, он же узкоглазый, думаешь, легко ему живется в Большом яблоке? — Закрой, блядь, рот. — Этот кто? Сквало кивает подбородком в сторону Мукуро, постукивая пистолетом по лбу Кеи. Этажом выше в ход пошла посуда, кажется, кто-то наступил на кота. Сквало похож на человека, который способен взять в руки винтовку «марлин» двадцать второго калибра, выпить стакан свежевыжатого сока, застрелить свою mama, сесть в ее пикап, уже перешедший по наследству, и отправиться наводить порядки в начальной школе «Сэнди-Хук». Кея закрывает глаза, стискивает зубы. — Ебарь. Мукуро едко улыбается, пальцами перебирая волосы на затылке Кеи. В комнате раздается приглушенное фырканье, они синхронно поворачивают головы. Мушка пистолета соскальзывает и теперь целится Кее в левый глаз. Отлично, они могли бы стать с Мукуро парочкой инвалидов. Он с двумя разноцветными глазами, и Кея — без. В арочном проеме, отделяющем гостиную от кухни, стоит женщина. Кожа у нее оливковая, словно обласкана солнцем Тасканы, каштановые волосы падают на плечи, на загорелой руке массивный золотой браслет, длинными красными ногтями она впивается в большой кусок яблочного пирога, яркий рот жует шарлотку, как в замедленной съемке. Голубая блузка перепачкана джемом и крошками, куски яблок падают из ее рта прямо на пол. Все ее лицо и щеки в сахарной пудре, она оглушительно чихает. Миссисипи сорок два. — Вы кого-то ждете? Кея с Мукуро синхронно мотают головами. Сквало выгибает бровь, остаток пирога звонко шлепается на ковер, женщина размазывает его босой ступней, когда решительно подходит к Сквало. — В чем проблема, милая? Тоже захотела оформить себе кусочек свинца в хорошенький лобик? Она улыбается, как ребенок, и кладет ладони Сквало на глаза. Водит пальцами по его лицу, пачкая щеки джемом и сахарной пудрой. Прижимается большой грудью к пластиковой руке. Кея пялится в дуло пистолета, пока Сквало неуверенно пытается отцепить от себя женщину. В кармане форменного комбинезона попался под руку нож балисонг. Вообще-то Кея не думал никого им убивать. Его отец будет чертовски зол, когда узнает об этом. Вообще-то нож был нужен ему, чтобы вскрывать смешные замки огромных особняков, по которым они мотаются уже четыре месяца, пока хозяева где-нибудь в Алабаме. Сейчас они арендовали небольшой тринадцатикомнатный особняк в Вашингтон-Хайтс с видом на мост Джорджа Вашингтона и безобразное богатство местных кинозвезд. Они исправно кормят сторожевую собаку. Мукуро странно влияет на животных: птица, которая прилетала к Кее от дома к дому, влюбилась в Мукуро с первого взгляда. В подвале тринадцатикомнатного коттеджа в Вашингтон-Хайтс они обнаружили молодого парня с пустой бутылкой текилы в руке и шприцом, раскачивающимся в бедре. Стереосистема проигрывала песни Эда Ширана. Мукуро спросил, знает ли Кея, что он белый. Пацан удивленно посмотрел на бутылку в своей руке, перевернулся на спину, приподнялся, доставая из кармана джинсов пакет с травкой. Кея думал, что Ширан черный. Он ответил: разумеется, знает, что Эд Ширан белый. — Ладно, милая, — Сквало приставляет пистолет ко лбу, изнеженному солнцем Гран-Канари, он отлично управляется со своей фальшивой рукой. Его взгляд скользит по пышной груди, Сквало замечает бейдж на тонкой синей ленте. — Спи сладко, Рэн Уайт. — Стой. Кея тянется к журналу со столика на низких ножках, распахнутому на развороте. Половина страниц вырвана — выпуск посвящен купальникам. «Функция влажной уборки нам очень пригодится, вы знаете, мои внучатые племянники, Кёко и Рёхей…». Он флегматично показывает Сквало разворот «Вэнити фэйр» с сексапильной шатенкой в бикини. Заголовок статьи портит подтянутый загорелый живот черными жирными кляксами. Рэн Уайт. — Это Сасагава Рэн, ты ведь Кейджи ищешь? Или дочь Кёко? Или того парня, с которым она уехала в Токио? Рыжий такой. Мукуро знает, как его найти. Рокудо Мукуро с трудом отрывается взглядом от великолепных сисек в оранжевом со страниц «Вэнити фэйр», утирает влажный рот тыльной стороной ладони. Кея пытается вспомнить клипы, где бы так вульгарно облизывали губы красотки с буром в руках. На ум снова приходит Бенни Бенасси. — Азиат поедет с нами. Миссисипи пятьдесят. Разумеется, его бы отругали за сломанную лодыжку Коди Брауна. Если бы Коди имел достаточно яиц, чтобы рассказать что-то, помимо того, что он упал с велика. Где-то в лесу. По пути к водонапорной башне где-то на западе Пайнсвиля. Когда ехал туда один, без друзей, обычно его сопровождавших. Даже Газа не было — парня, который обычно ввязывается во все его дрянные авантюры. Здорового, типичного капитана футбольной команды в фиолетовом бомбере. Он придерживал крышку стульчака и спускал воду, когда Кея начинал задыхаться. Вниз головой кровь из разбитого носа текла еще сильнее. Когда они с Мукуро стали достаточно близки, чтобы Кея сообщил что-то более важное, чем то, что искренне желает ему смерти, Мукуро сказал, что нужно было вырезать Коди язык. Чтобы тот наверняка не сболтнул лишнего. Кея посмотрел на его профиль, сине-черные волосы свешивались на высокий лоб. И влюбился напрочь. — Слушай, — Кея недовольно морщится, по правой стороне дорожного движения бредет мамаша, мальчишка в синей бейсболке с елкой цепляется за ее руку, не желая стать участником аварии с горчично-желтыми такси, мчащимся по 42-ой. — Ты всерьез гангстер? В правой руке женщины листок, похожий на аптечный рецепт, она пытается разобрать надпись, пока сын пытается спасти ей жизнь. Вряд ли ей понадобится пузырек пентобарбитала, если завтра всем, что от нее останется, будет заметка в «Нью-Йорк Пост». Трагическая случайность на дороге, водитель не справился с управлением. Повсюду кровь и горелое мясо. Кея чувствовал себя как дома. — Нет, я коп под прикрытием. Босс дал особое задание по поимке пары пидоров из фирмы пылесосов, им светит по пять лет за сбыт партии нелегальных мешков для пыли, не слышал о таких? Сквало быстро набирает сообщение, биомеханической рукой ловко заталкивая в себя бургер. Прежде чем отправиться убивать, он остановил поддержанный синий «форд» у автоокна в «Макдональдсе» и заказал дюжину Биг Тейсти и молочный коктейль. Мукуро копошится в пакете с яркой «М» на красном фоне. Он достает один Биг Тейсти, разворачивает и брезгливо принюхивается. — Ты хоть в курсе, из чего их делают? Сквало не отрывается от телефона, разрывающегося от звуков входящих сообщений, похоже, что кто-то не особенно доволен его проваленным заданием. Кея задумчиво смотрит на картонный стаканчик с малиновым коктейлем в своей руке. Кожу ладони приятно холодит конденсат, густое мороженое медленно превращается в жижу. Пальцы Сквало звонче стучат по панели смартфона — вот и всё отличие ненастоящей руки от настоящей. Ну и в том, что это сплав черного металла, делающего его похожим на киборга. Наверное, он сворачивает ей головы людям, как кошкам. — Еще бы, из пятидесяти одного процента акций. Они с Мукуро переглядываются, он надкусывает Биг Тейсти, Кея делает большой глоток коктейля, слизывает с губ вкус малинового мороженого. — И давно? Так «М» — это «мафия»? Чертовски самоуверенно. Вы и в еду наркоту пихаете, чтобы люди случайно не забрели в «Пиццу Хат»? Или это сто процентов акций итальянской мафии? В конце концов это же пицца. — Ты бы не болтал с набитым ртом, пацан. Блядь, что за невыносимый говнюк… Да где же она… алло, синьора, pronto. Сквало подпирает плечом телефон, правой рукой доставая из бардачка потрепанный блокнот с отрывными листами на пружине. На обложке выводок золотистых ретриверов в плетеной корзинке. Розовые и голубые бантики отличают сучек от кобелей, у одного мудака — черный, а морда, как будто с похорон вернулся. Сквало переходит на итальянский, кричит, и Кея перестает хоть что-то разбирать в этом ультразвуке. Возможно, им стоит подумать о том, как выбраться из старенького «форда» со сбитой подвеской, стучащей, как отбойный молоток. Вернутся в Вашингтон-Хайтс, собрать вещи, накормить сторожевую собаку, запитать систему камер видеонаблюдения и уехать в следующий дом, чьи хозяева так неосторожно рискнули отдохнуть на Капри. Или белоснежной улыбке Капакабаны. Перебраться в Гросс-Пойнт или Мидтаун, поближе к быку со стальными яйцами. Воспользоваться великолепным набором отмычек Кеи и даром Мукуро усмирять животных, чтобы снова обнаружить в пустом доме изнасилованную девчонку в изодранном платье, мнущую окровавленный подол, сторчавшегося парня или мальчишку с синяком под глазом, свороченным на бок носом, все еще переживающего, что он разбил окно камнем. Кея — азиат в большом плавильном котле Америки, первые два года английский ему давался с трудом, ему ли не знать, как это бывает. На Мукуро впервые направили пистолет, когда ему было двенадцать. Не совсем пистолет, винтовку «марлин» двадцать второго калибра. Как раз в его первый и последний год в начальной «Сэнди-Хук». За четыре месяца до этого он переехал в Америку и едва не схлопотал лишнее отверстие в голове, заткнутое свинцом. Коктейль в руке Кеи окончательно превращается в подслащенное малиновое молоко. Мукуро как ни в чем не бывало доедает второй бургер, прижимаясь бедром к Кее. В серых рабочих комбинезонах, на которые какой-то дебил нашил светоотражающие полоски, было жарко, но отодвигаться Кея не стал. Только что ясное небо затягивало тучами, на переднее стекло подержанного «форда» падает пара капель. Группа подростков, пишущая на асфальте неприличные слова из бутылок с продырявленными крышками, наполненных водой, замирает. Парень в полосатой футболке хлопает себя по шее, словно его укусил комар. Сквало достает из кармана ручку, он в таком бешенстве, что в резкий итальянский вплетался английский. Ручка в кожаном чехле, чтобы синьору было удобно писать. Присмотревшись, Кея читает «бугатти» на металлическом колпачке. — Ты сам меня туда послал! Блядь, какой же ты гандон. Откуда я знаю, туман и, не знаю, облако, возможно, я не могу понять, потому что они трахаются. Мне нужен Маммон… Отъебись. Я забыл, что у тебя дохуя хранителей облака после твоей гениальной идеи с Гола Моской, ты помнишь, чем все кончилось? Босс, просто обеспечь присутствие Маммона в резиденции через два дня… Понял, конец связи. Сквало откидывается на спинку сиденья, поворачивает ключ в замке зажигания. Старенький двигатель чихает и заводится с третьей попытки. Он смотрит на подсвеченную переписку, последнее сообщение — входящее. Обрушившийся дождь барабанит по лобовому, остервенело, как будто твоя бывшая подружка хочет, чтобы ты потратился на замену стекла. Застукала тебя в койке с Барбарой. Или вот с Рокудо Мукуро. Рокудо Мукуро влезает в зазор между водительским и пассажирским, кладет на сиденье пакет с Биг Тейсти и пятидесяти одним процентом акций. Он читает открытое сообщение вслух. Входящее. — Они действительно пидоры или «пидоры»? Сквало наставляет на него пистолет, черный, как уголь, Глок с глушителем. Как будто той устаревший барабанной обоймой он просто хотел попугать всех, кого найдет в квартире на углу Атланик и Клинтон авеню. Его пластилиновая рука придерживает подголовник пассажирского кресла. Миссисипи пятьдесят четыре. — Засоси его. Он кивает пистолетом на Кею, делающего большой глоток молочного коктейля. Мукуро прошибает холодный пот. Кея думает о том, сколько раз дуло пистолета смотрело ему глаза в глаза. Он неторопливо ставит почти пустой стакан в держатель между передними сидениями. На боку красуется реклама чемпионата мира по футболу. Кея не к месту вспоминает, что пятьдесят один процент спонсирует мундиаль и кубок Европы. Заебись. Нужно отменить подписку на «Спорт иллюстрейтед». Кея тянет Мукуро за лямку комбинезона, другой рукой утопая в его волосах. Губы у него пухлые и мягкие, как у порнозвезд после продолжительного горлового минета. Не то чтобы Кея эксперт. Мукуро обхватывает его лицо пальцами, закрывая разноцветные глаза. Гетерохромия, такое длинное слово. Кея объяснял для себя этим все странности Мукуро. Разноцветные глаза, покорность животных, охуенные поцелуи. Гетерохромия. Кея отрывается от него, когда металл глушителя утыкается в щеку. Лямка на плече Мукуро расстегнута, рубашка перекрутилась. Он опускает глаза на широкие брюки комбинезона: у Мукуро не стоит. Нужно это исправить. Он наклоняется вперед, когда Мукуро дергает ручку дверцы, и они вываливаются под дождь. Сквало засовывает Кее в нагрудный карман клочок бумаги и подтягивает к себе, шумно дыша в лицо. — Запомни этот адрес и это имя, на него будут забронированы билеты до Рима, остальное сам выяснишь и ебаря своего заберешь. У тебя, — Сквало косится на электронные часы, вмонтированные в приборную панель. Ядовито-зеленый показывает половину шестого и ни центом больше. — Сутки. И тебе меня не наебать, Хибари Кея. Кея долго всматривается в осунувшееся лицо, уставшие серые глаза, острые скулы, уголки губ немного подрагивают с первой минуты их знакомства. Как будто у него тик или первая стадия психопатии. Хибари Кея вытаскивает стакан, зажатый в конструкции подлокотников, медленно вытирает конденсат с рекламы чемпионата мира по футболу. Они могли бы печатать на своей продукции объявления о пропавших детях. Не о тех, которых сами похоронили — об обычных подростках, которые ушли в школу во вторник утром и не вернулись к воскресенью. Майкл Той отправился на занятия на школьном автобусе, пропал на большой перемене после математики и географии, на английский так и не явился. С ноября девяносто восьмого. Особые приметы: сейчас Майклу тридцать. Дополнительную информацию у одноклассников Майкла получить не удалось. Беременная третьим Дженнифер, его бывшая, закатила глаза и захлопнула перед полицейскими дверь. Его лучший друг, Оливер, повесился после неудачи с игрой на бирже, поэтому не смог прокомментировать сложившуюся ситуацию. Еще один приятель Майкла не дожил до выпускного: беременная подружка трясла с него деньги на аборт, а потом укатила в Мичиган с Патриком Стимпом на заработанные мошенничеством средства, украв «сиерру» отца. А Майкл исчез между бургером и влиянием антропогенных факторов на состояние водных ресурсов штата. Было бы символично разместить его детское фото на коробке Биг Тейсти. Хибари Кея в промежутке между часом и одиннадцатью часами сел в видавший виды «форд» на углу Пятой авеню и 82-ой. На нем был серый рабочий комбинезон со светоотражающей нашивкой производителя на груди. Слов я не рассмотрел. В руках что-то вроде коробки с пылесосом и страницы из журнала с девчонкой в купальнике. Я точно помню купальник. Еще телефон такой, устаревшей модели, даже не смартфон. Потом тронулись, с Хибари в машине ещё двое, лиц не разглядел, у одного глаза разноцветные, такой же комбинезон, как у Кеи. Патлатый еще такой, машина — белая что ли… Кея хлопает дверцей синего «форда», перегибается через открытое пассажирское стекло. — Следи за своим красавчиком, не делайте глупостей. Пацан? Кея поправляет лямку комбинезона, стряхивает с волос первые капли дождя. — Мы друг друга поняли. Миссисипи пятьдесят восемь. В углу бара шумная блондинка в сопровождении двух кавалеров. Один блондин, второй пепельный блондин. Возможно, они выглядят адекватными, когда по их лбу не бежит светодиодная надпись «Пою ее, чтобы вставить». Эта чистокровная норвежская семья хлещет Вайс Тиггер, наполняя бокалы из огромного кувшина в окружении пивных закусок. Кофта девушки не скрывает красных следов на ключицах, словно кто-то уже припал к ее груди до того, как он зашла в бар. Хотя, может, просто насекомые покусали. Или аллергический демодекоз. Например, на молоко, арахис или на слащавых красавчиков. Кея вертит в руках телефон, который дал им Сквало. От него нужно избавиться до аэропорта. От телефона, не от Сквало. В бар пускают со своими напитками, поэтому они смешали коктейль Бонда из сувенирных бутылочек. Взболтать получилось, не смешивать — нет. Ногти Мукуро выкрашены в темно синий, словно он обдолбанная рок-звезда. Они вернулись домой, чтобы переодеться и собрать вещи. Кея смотрел на то, как Мукуро раздевается, не уверенный, когда им нужно переспать. После поцелуя на трехсотом свидании или сейчас. Мукуро надел черную рубашку и застегнул ее под горло. Кея отвернулся, запихивая ноутбук в спортивную сумку. Избыточная концентрация блондинов на квадратный метр оглушительно хохочет. Один из парней успевает огладить грудь девушки. — Я вот думаю. Кого из нас убьют первым, когда выясниться, что мы понятия не имеем, кто такой Сасагава Кейджи и как его найти? Колени Кеи упираются в деревянную подпорку стола, ему хочется придвинуться ближе. Когда он был азиатом в американской школе для белых, ему казалось, что самая красивая девчонка в школе должна быть его. Она была на два года старше, лидером группы поддержки и встречалась с Огюстеном. Он как раз придерживал крышку стульчака и спускал воду до того несчастного случая с Коди. Когда в жизни Кеи начались более волнующие события, она перестала быть ему интересна. Блядь, Бонд знал, что делать со своим коктейлем. — Ты умрешь последним. — Потому что я смешной? — Потому что ты… — Кея на секунду задумывается. Мукуро вымыл голову, и теперь его волосы лежат в высоком хвосте королевы бала, а концы подвиваются из-за дождя. — Итальянец. — Я совсем забыл, что в Италии закрывают тюрьмы из-за недостатка заключенных, осужденных за убийство. Миссисипи шестьдесят. Кея откидывается на спинку дивана, коричневая кожа неприятно скрипит так, что получается неловкий звук. Кея скрипит еще раз. В небе пересекаются два авиалайнера, один летит в сторону аэропорта Кеннеди, другой в Мексику. Кея бы дал руку на отсечение, что он под завязку набит наркотой. Набит людьми, которые набиты наркотой. Как тот парень, который перевозил наркоту из стран третьего мира, а потом узнал, что торговля травой на Филиппинах карается смертной казнью. — Угоним самолет. — У тебя есть права? — Возьмем пилота в заложники. — Думаешь, им дорога жизнь пилота? Норвежский выводок до чего-то договорился. Девушка встает и заискивающе одергивает короткую джинсовую юбку. Уверенно цокая каблуками босоножек по вытертым доскам, идет в дамскую комнату. Как только за ней закрывается дверь, оставшаяся часть семейства дает друг другу «пять», что, по мнению медиков, передает другому человеку гораздо меньше микроорганизмов, чем рукопожатие. — Рок… Мукуро. Ты умрешь последним. Он наклоняется вперед, вытягивая острый подбородок над бумажным стаканом с коктейлем бонда и захлебнувшейся оливкой, обхватывает себя руками, пряча лак — лучший выбор для спившейся рок-звезды. Прямо сейчас Мукуро скажет, что бросает его посреди мешков для пыли, с клочком бумаги в бумажнике, на котором написаны вымышленные имя и фамилия — самого разъебываться со своими проблемами. Достанет свой зонт-трость, который годится только для похорон, чтобы читать под ним, как мы все будем скучать по Хибари Кее, каким охуенным он был парнем, и выйдет под дождь, оставив после себя звенящий колокольчик и пустой картонный стаканчик. Кея невольно отмечает, что прошло минут пятнадцать с тех пор, как пьяная блондинка ушла в туалет. Как будто она решила выблевать весь Вайс Тигер, залитый в нее насильно, умыться холодной водой, нарвать бумажных полотенец из держателя до самой красной линии, стереть помаду, завернуть в салфетку и выбросить накладные ресницы, и поставить вагончик своей жизни на знакомые, надежные рельсы. Чтобы жить долго и счастливо, пока ее не разлучит с кем-нибудь, кто в последствии окажется порядочным мудаком, пакет с героиновой мукой. Мукуро еще раз пробуется на роль в «Сатисфекшн». — Тогда я согласен. Кея утверждает его немедленно. Впереди был Рим. ____________________________________________ * Массовое убийство в начальной школе «Сэнди-Хук» (район города Ньютаун, штат Коннектикут, США), произошедшее 14 декабря 2012 года.