***
Грантер – такое имя носил художник – оказался любопытным человеком. Он был пропитан иронией; она выжгла его до костей. У него всегда имелось свое мнение, которым он охотно делился, когда его спрашивали. Если его точка зрения была кому-то не особо интересна, то Грантер делился ею еще охотнее. Курфейрак же был уверен в двух вещах. Первая – его новый знакомый похож на пса, побитого жизнью, и хорошее отношение ему чуждо. Вторая – это самый одинокий человек из тех, что он встречал. Они долго сходились характерами. Началась весна, и только тогда Грантер и Курфейрак смогли назвать друг друга друзьями. Они много разговаривали, бродя по вечернему Парижу. Иногда Грантер был пьян, поэтому Курфейрак помогал ему идти, придерживая за локоть. – Эжен Делакруа, написавший «Свободу, ведущую народ», говорил: «мое сердце всегда начинает учащенно биться, когда я остаюсь лицом к лицу с огромной стеной, ожидающей прикосновения моей кисти», – сбивчиво рассказывает Грантер, выпуская изо рта горький дым, – я не такой. Мне кажется, что я погибну, если не изображу что-нибудь на холсте. Мне кажется, что он смотрит на меня, жалкого и серого меня, который не в силах собраться и... – Грантер, тише, – негромко успокаивает Курфейрак, слегка сжав пальцами плечо друга, – тише. Грантер хмурит брови. Он пьян, но в силах стоять на ногах. Сигарета, зажатая в зубах, напоминает факел. – Свобода... Ты бы смог, Курфейрак? Смог бы сражаться на баррикадах? – Грантер смотрит выжидающе, а потом опускает взгляд, – ты бы смог, а я нет, потому что жалок. За свободу нужно сражаться, если ты чист, а я выпит до дна, я сух. – Ты бы смог, – возражает Курфейрак, – если бы только захотел. – Не знаю, что должно произойти, чтобы я потащился на баррикады, – хрипло смеется Грантер, и смех его отравлен. Они переходят дорогу. В лужах отражается свет фонарей. Ветер рычит в спины. – Город шумит, – цедит художник, зажмурившись, словно ему очень больно, – он шумит и сводит меня с ума, словно бешеный улей, где кишит сотня королев, которые никак не могут решить главный вопрос: кому достанется трон. Теплые глаза Курфейрака смотрят сочувственно, но Грантер не замечает этого. Он продолжает, не чувствуя немеющего языка. – Я – жилой дом, а внутри лампочки лопаются, и треск стоит дикий. Он выплевывает сигарету. Курфейрак старательно затаптывает окурок, а потом стягивает с шеи длинный шарф и наматывает его на Грантера. – Не надо этой заботы, – художник бросает угрюмый взгляд на спутника и пытается сдернуть синий шарфик, но только путается в нем. – Перестань, – качает головой Курфейрак, – все хорошо. Что-то в его лице изменилось, исчезла мягкая улыбка, но Грантер этого не увидел. Если бы он был трезв, то еще бы в тот вечер понял, что что-то не так. Небо цветет фиолетовым. Они забрели в тот самый парк, где так любил проводить время Курфейрак. Грантер молчит очень долго, сминая пальцами шарф, утопая подушечками в его мягкости. Художник выкуривает еще одну сигарету, а потом вяло рассказывает, что его выселили из съемной квартиры. Он не особо расстроен, потому что это повторяется каждый раз, когда он задерживается где-нибудь дольше, чем на два месяца. Курфейрак останавливается и вздыхает. Он смотрит на Грантера по-доброму, усталым, но ласковым взглядом. – Идем. – Что? – Идем домой, – Курфейрак улыбается, – туда, где полным-полно лампочек, которые пока что не собираются взрываться.***
– Я не понимаю, – говорит Грантер в один из летних вечеров. Курфейрак поднимает голову, отрывая взгляд от учебников, разбросанных перед ним, и внимательно смотрит. – М-м? – Не понимаю твоего отношения ко мне. Я живу у тебя, не учусь и не работаю, а ты позволяешь мне сидеть у себя на шее. Курфейрак протяжно вздыхает и переворачивается на спину. Он смотрит в полоток и повторяет слова, которые уже много раз говорил Грантеру: – Все нормально. Мы же договорились, что осенью ты восстановишься в университете, будешь учиться, а там... Грантер перестает слушать Курфейрака после первого предложения. Он и так знает все, что тот может ему сказать. Грантер воспринимает ситуацию по-своему: его подобрали с улицы, словно изголодавшегося щенка, и теперь он в огромном долгу перед своим человеком. – Ты меня слушаешь? – Конечно. Грантер моргает и обнаруживает, что теперь Курфейрак стоит рядом с ним. – Я вижу, – фыркает тот, – иди мой руки, а то они снова в краске. Я пока что разогрею ужин. – Я не хочу есть. – Руки, – вновь повторяет Курфейрак, а затем исчезает в маленькой кухне. Это сводит с ума. Грантер не привык к такому. Они живут вместе третий месяц, а художник все еще смотрит волком, когда Курфейрак проявляет заботу о нем. Грантер не умеет отвечать тем же.***
В тот вечер, когда Курфейрак рыдал у Грантера на плече, был пунцово-красный закат. Художник обнаружил сутулую фигуру друга на балконе. Курфейрак сидел на полу, уткнувшись головой в колени. Сначала Грантер не поверил своим глазам, но Курфейрак действительно плакал. – Все нормально, – первое, что слетает с губ, когда художник пытается заглянуть ему в лицо, – все хорошо, Грантер. – Это не так. Я знаю тебя, – художник опускается на корточки напротив Курфейрака, – последнее время ты ведешь себя не так, как обычно. Что случилось? Курфейрак поднимает голову и смотрит на Грантера. – Все хорошо, – вновь пытается солгать он, но из груди вместе со словами вырываются хрипы, выдающие панику, и слезы вновь текут по лицу, – красивый сегодня закат, да? – Как кровь, – отзывается Грантер, – ты держишь меня за идиота? Он начинает злиться. Неведение пугает. Курфейрак смотрит мимо художника. В его темных глазах отражается море заката. Красное-красное солнце. Оставаясь в этом же положении, глядя лишь в небо, Курфейрак рассказывает о своем больном сердце, рассказывает, что ему становится только хуже. Он говорит легко и непринужденно, словно уже смирился с этим, но на Грантера это наваливается со всей тяжестью. – Мне невыносимо было знать, что я умру в одиночестве, – заканчивает Курфейрак. Слезы на его лице высохли. Теперь он может посмотреть Грантеру в лицо, но художник, сжав зубы, отворачивается. – Ты выбрал меня для этой цели? Ты выбрал меня наблюдателем? – сдавленно шипит он. Грантер не в силах говорить что-то еще. Дыхание перехватило. Слова Курфейрака точат его, вонзаются в грудь, словно пули. – Прости, – тихо шепчет Курфейрак, и его голос вновь дрожит. Этой ночью они не спят. Ее они проводят за разговорами, а к утру и вовсе замирают, глядя на золотистый рассвет. Глаза у обоих красные, но больше от слез, чем от недосыпа. В семь утра Грантер еле слышно поет для Курфейрака короткую колыбельную.***
Никакого красного заката девятнадцатого октября, в день смерти Курфейрака, не было. Его просто не могло быть, потому что часы показывали два дня, было пасмурно и лил дождь. Грантер дописывал конспект в полной тишине. Курфейрак отправился на кухню, чтобы приготовить чай. Художник понял все еще до того, как вошел в кухню. Сначала раздался грохот – так бьется посуда, а потом – свист чайника, которого некому было выключить. Курфейрак лежал на полу, и все было кончено. Сначала Грантер не ощутил ничего, а потом почувствовал, как обнажаются нервы. Дрожащими пальцами он гладил Курфейрака по волосам, что-то шептал, как безумный, а другой рукой набирал номер скорой. Ему казалось, что он не будет плакать, когда это произойдет; казалось, что перенесет все в себе, зная, что так будет труднее. Ничего подобного. Ничего подобного.***
– Прошу прощения, здесь свободно? Церемония похорон. Грантер сидит на крайнем стуле в первом ряду. Рядом с ним единственное свободное место. Остальные разбросаны где-то позади. – Так... свободно? Напротив Грантера замер высокий молодой человек. Его голубые глаза смотрят прямо и строго. Грантер бы обязательно сказал что-нибудь едкое, но не сейчас. Он слишком подавлен, слишком разбит. Это его сердце должно было перестать биться, а не самого доброго, самого светлого человека. Грантер готов умереть за Курфейрака дважды но, к сожалению, вселенную мало заботятся чьи-то желания. Художник кивает незнакомцу. – Друг? – спрашивает он через полминуты. – Однокурсник, – отвечает юноша, а затем добавляет, – и друг. А ты Грантер? Художник удивленно вскидывает брови. Он никому не представлялся. – Ты рисуешь, а Курфейрак говорил, что с ним живет художник по имени Грантер. Предугадав следующий вопрос, незнакомец объясняет: – У тебя руки перепачканы краской. С этими словами он вынимает из пиджака чистый платок и решительно перехватывает холодные ладони Грантера. – Соболезную. Я знаю, что вы были близки. Грантер пытается что-то ответить, но слов не находится. Он снова кивает, а потом решает узнать, как зовут вынужденного собеседника. – Анжольрас. Этого имени Грантер никогда не слышал. Оно сложное и красивое. Он бы запомнил. – Будем знакомы, – говорит Грантер и переводит взгляд на мужчину, который произносит речь. Анжольрас еще долго не сводит осторожного взгляда с профиля Грантера. Художник почти не спал эти несколько дней. Под его глазами пролегли глубокие тени. Анжольрас прикрывает глаза и думает о словах Курфейрака, об обещании, что дал ему на прошлой неделе. «Присмотри за Грантером, присмотри за ним. Он нуждается в человеке». Анжольрас незаметно кивает, словно Курфейрак сейчас где-то рядом. Дневное солнце вновь красит небо в нежно-абрикосовый цвет. Грантер и Анжольрас одновременно поднимают глаза.