A mistake

      Он нёсся вперёд, как молния, оттого и не замечал, что послушной тенью за ним плетётся маленький тихий хвостик. Он так во всём: максималист во всех отношениях. Потому и не ждал, что его «любовь» приобретёт физический облик. Приобретёт вообще какой-либо облик. Она не окликнула его ни разу, и может ком в горле, а может слёзы на щеках, или обида, воспитание, вина… Гермиона не пыталась отыскать истинный мотив своих действий. Зачем? Она вообще не понимала, почему следует за ним, почему вместо истерики и обиды её разрывает чувство вины. Раскаяние за свой статус крови? Смешно, ведь это сосвем не про неё.       В глазах Тома зияла до мурашек бездонная обида… Будто его изнутри распирала боль похлеще круциатуса, которая, словно опухоль, разрасталась и поражала всё, что встречалось на пути. И всё же глупо отрицать, что это её вина. Это она, Гермиона, не заметила, что в её собственной голове непрошенные гости. А ведь потеряла бдительность всего на секунду, лишь на одну секунду, почти за полтора года безупречной непрерывной окклюменции. Даже не сразу поняла, когда встретила взгляд возлюбленного, отчего он вдруг оскалился на неё, подобно зверю, будто застал за изменой с гриффиндорцем. А мгновение спустя воздух разрезало шипящее, ядом пропитанное, взволновавшее толпу праздно веселившихся волшебников «грязнокровка». Лишь мгновение раньше всё было замечательно, волшебница смеялась в кругу своих однокурсниц, ожидая Тома с пуншем. А мгновение спустя, слишком прямая спина старосты мальчиков уже со всех ног спешит раствориться в толпе, которая назло ему расступалась, образуя коридор для, как оказалось, не на шутку скандальной пары. И Гермиона, не ощущая себя, не способная сделать вдох, под всеобщий шёпот посеменила за ним, убитая его желчным выкриком.       Гермиона Грейнджер знала, что Том Марволо Риддл — наследник Салазара Слизерина, одного из четырёх основателей древнейшей школы чародейства и волшебства. Знала со второго курса обучения в этой школе, но вот только он об этом не знал. Он вообще не знал, что она училась здесь. Точнее будет учиться. Как и не знал, кто она такая, откуда появилась, не знал её настоящей даты рождения, о её родном факультете, её прошлом, её мыслях, друзьях, не знал, как она врезала Малфою на третьем курсе и как спасла три жизни, воспользовавшись чёртовым маховиком. До этого момента. А она знала о нём почти всё. И сама убедила его в том, что между ними никогда не встанет ни один секрет. Чудом заставила поверить. Лгунья.       Она всегда знала кем он является, но совершенно забыла, что за этим стоит. Именно поэтому Гермиона Грейнджер сейчас стоит у входа в Тайную Комнату.       Дверь очень смутно напоминала ту, что еле вырисовывалась в её воспониманиях: эта не была покрыта тиной, влажной пылью и мхом, а наоборот — сияла, легко и угрожающе мерцала в темноте, металлические чешуйки чёрных змей, расползшихся к периметру, переливались при малейшем отблеске света.       Тайная Комната любит и любима своим хозяином.       Дверь приоткрылась. А вот внутри всё осталось прежним. Он стоял там, посреди комнаты, как мраморная статуя, как хозяин, и от него так и веяло неописуемой гипнотической силой. Это его территория. Но и опасностью веяло в равной степени.       Минута, две, три. Он всё так же окаменело стоял, всверлив взгляд в каменный лик своего предка. Волшебница всё никак не могла осмелиться прервать свинцом сдавившую их тишину, заявить о своём присутствии, даже если это уже не секрет вовсе. Том что-то неожиданно зашептал. Затем снова. И снова. Всё громче, яростней, реще, пока не сорвался на крик. — ЛГУНЬЯ! ОНА ЛГАЛА МНЕ! И снова замолк. Тишина нарушалась лишь угнетающим подрагиванием густой чёрной воды, звоном в стенах от голоса Тома Риддла, его неровным дыханием, и каждый вдох мага эхом отражался в груди девушки. Это всё как страшный сон, который должен вот-вот закончиться. Или старое кино, что всегда кончается слезами и застывшим ужасом на лицах зрителей. В это самое мгновение так хотелось подойти к Тому, невесомо погладить по плечу, как и всегда, когда он злится, прижаться щекой сзади и тихонько ощутить, как спина сильнейшего мага столетия мучительно медленно, почти неощутимо, расслабляется от прикосновений хрупкой девушки, которой досталось бремя доверия Тёмного Лорда. В таких делах нет права на ошибку, что она совершила. Хочется, чтобы вот этот самый момент, прямо сейчас он развернулся к ней, разочарованно и вместе, а тем покровительственно осмотрел своим гипнотическим взглядом с примесью стали, а затем подошёл и по-собственнически уверенно обнял, как всегда, проявив свою к ней «снисходительность», как великое благо. Всё её существо нуждалось в защите от рук этого человека, к которой Гермиона так привыкла за тягучие пол года. Внутри всё выло, руки, будто хрупкие соломинки, спасательно обхватили свою хозяйку в надежде хоть как-то удержать крошашийся фундамент внутри неё, и отчаянно скрываясь от глаз окружающей со всех фронтов реальности, девушка не удержала срывающийся шёпот. — Том…       Ток. Все грязнокровки знают, как он бьёт. Вот так же будто ударило Тома. Всеми жилами Гермиона желала, чтобы глаза её обманули, но разве кому-нибудь хоть раз удавалось скрыть правду от самого себя?       Гермиона почувствовала, как по венам потекла ртуть, что наливает всё тело тяжестью, обездвыживает, превращает её всю в один сплошной нерв. — Ты знаешь… Только сейчас Гермиона почувствовала, что не дышит, не моргает и не… когда она успела приблизиться к нему? -…Знаешь, кто я. — Он напоминал хищника, в клетку к которому забросили маленького кролика: за добычей не нужно даже гоняться, можно удовлетворённо созерцать её метания, заранее предрешив её судьбу. Именно такой взгляд встретила волшебница, когда парень в пол оборота повернулся к ней. — Ты знаешь, что за место. Знаешь где оно, и знаешь, кто я. И всё ещё смеешь звать меня по имени?! — Том, пожалуйста… — голос терялся в тихих испуганных слезах, пропитанный слепой мольбой о несбыточном чуде. Больше ведь не о чем молить. — Я — Лорд Волдеморт! Наследник Салазара Слизерина! Повелитель змей и исстребитель грязнокровок! И моя миссия в очищении волшебного мира от таких, как ты, Гермиона! Он рычал, ревел ей в лицо, а она даже на миллиметр не сдвинулась, взирая на него овечьими, полными слёз глазами снизу вверх. Будто вовсе не осознавала смысл его слов, будто они касались не её или не существовали вовсе. А он лишь сильнее разозлился. Но вот только на кого? — Я очень долго выбирал первую грязнокровку, что принесу в жертву. Но только всё резко пошло крахом, когда появилась ты, главная помеха, затуманившая мой разум. Необоснованные… эмоции, что ты во мне вызывала… Ты меня раздражала. Я ненавидел тебя. За твою своенравность, за твой любопытный вездесущий нос, за то, что вечно попадалась на глаза, за слюни, которые пускали на тебя мои однокурсники. Грязнокровки не интересовали меня больше, и много месяцев моей главной целью была ты. Она дышала так, будто в её лёгких неистовствует стая колибри. Слова просачивались сквозь густую пелену в ушах со сверхъествественно медленной скоростью, но это не так заботило девушку, как глаза возлюбленного. В них громом сверкала ненависть, чёрная и беспощадная, убивающая всё внутри и снаружи, как кислота. Она никак не желала вязаться с его словами, или это Гермиона не желала их сплетать воедино. — Теперь я прозрел. Том отвернулся от неё и медленно пошагал к Салазару, вытягивая руку пред собой. Через пару секунд губы Слизерина разомкнулись, образуя букву «о». И в этот момент она вспомнила. — Том, пожалуйста! Он медленно опустил руку. Вместе с рукой и туманный взгляд блеснувших неуловимой эмоцией почерневших глаз. — Том… Маг взглянул на возлюбленную и прочитал в её глазах столько слов, не способных вырваться наружу, столько эмоций, чувств… Что, сам того не желая, обомлел как мальчишка. И не удивительно, ведь после всех его угроз, оскорблений и обвинений, она по-прежнему смотрит на него так же, как и всегда — с любовью. Никто и никогда раньше не проявлял к нему это чувство, особенно после совершённых им, непонятных окружающим, пугающих поступков. Хотели сорваться с его губ какие-то слова, но они так и не сформировались окончательно. Просто не успели, их остановил её взгляд, полный первобытного бездонного ужаса. За спиной Тома послышалсь шипение и шелест слизской змеиной кожи. Не змеиной, василисковой. Гермиона попятилась так быстро, как могла, но не смогла пробежать и восьмой части комнаты, словно превратившись в живую статую. И виной тому нечаянно брошенный в лужу под ногами взгляд, где отразились глаза Василиска.       Огромная змея кинулась к ней, оголив ядовитые клыки.       Мгновение. Хватает лишь одного малого мгновения, чтобы всё переосмыслить. Но и вечности не хватит, чтобы остановить мгновение. — Василиск, стой! Нет! Через одно мгновение змея всё же отползёт от девушки, а он поймёт, что всё равно не успел: на её плече проявится глубокая царапина от клыка, запачканная ядом. Он осторожно приблизится к Гермионе, опустится на колени и заметит, как начнёт спадать её магия с предплечья, оголяя на побледневшей коже уродливый шрам: «грязнокровка». Дыхание пропадёт, по её щеке скатится тихая, полная боли и сожаления слеза, а с его губ сорвётся крик. Но это всё произойдёт лишь через мгновение, правда?