Клятва

Василисе начинает казаться, что она и не была никогда человеком. Лишенная речи и лица, она целыми днями скачет по болоту, отрывисто и испуганно квакая. Проклятье медленно, но верно лишает памяти, и все моменты, за которые она с отчаянием умирающего цепляется, исчезают, тают, как снег по весне, и она всё чаще ловит себя на ужасной мысли о том, что она всегда была склизкой лягушкой и квакала в этом болоте. А деревня? Какая деревня? Разве кто стал бы селиться в подобном месте? Сыром, затхлом и противном, где, кажется, сам воздух душит и убивает. Лица матери, отца и крошечного братишки иногда возникают в этом колдовском мареве, и тогда Василиса тоскливо и горько пытается позвать их, но в ответ слышит лишь неразборчивое бессмысленное кваканье таких же лягушек. Они одинаковые все, те, кого она несколько месяцев (лет? десятилетий?) звала родственниками. Мерзкие лягушки, жрущие комаров и не способные узнать друг в друге братьев и отцов. Это всё бесполезно, но она все равно раз за разом зовет, надеясь, что хоть кто-нибудь да отзовется. Тогда она, по крайней мере, не будет одинока в этом проклятии. Чтобы провалиться той ведьме! И мужу её! Всем им, всем! В Василисе столько ненависти, что она поражается как все это умещается в крошечном лягушачьем теле. Она ведь не сделала ничего, за что можно было бы наказать целую деревню. Этот пьяный мужлан, непонятно почему именуемый князем, сам полез лапать её, вылакав всю брагу, которою ему поднесли сельчане. Хмель перестал согревать, и тогда этот гад потянулся её юбке. Василисе в тот момент так хотелось его ударить. Со всей силы огреть, а после убежать и спрятаться у себя в комнате, где её бы не потревожил никто из этих закованных в кольчуги людей. Но матушка смотрела с таким ужасом, а отец так умолял не гневить государя, что Василиса сдалась и позволила князю прикасаться к ней на виду у всех. Он уедет завтра, думалось ей тогда, уедет, и все это кончится. Ни черта оно не кончилось. Ненависть в глазах княгини обожгла почти так же сильно, как её колдовской кнут, от прикосновения которого кожа вся покрылась бородавками, а тело сморщилось, сделавшись совсем крошечным. Женщина зло усмехнулась, смотря на сотворенное на месте ранее оживленной деревни болото, а после обратилась хищной птицей и улетела в свой расписной дворец. Радоваться жизни со своим мужем, который уже и забыл о девчонке, которой сломал жизнь своими похотливыми желаниями. Василиса их обоих до боли ненавидит. – Так-так, вот ты сойдешь, – скрюченные пальцы ловят её и поднимают над землей. Василиса видит лицо, отдаленно напоминающее человеческое, но сказать ничего не может. Пытается выкрикнуть: «Я не жаба! Я человек! Человек!», но из горла вырывается только ненавистное кваканье. – Человек, значит? – усмехается женщина и берет её аккуратнее. – А чего ж по болоту скачешь? Принца ждешь? – и хохочет над собственной шуткой. Василисе в пору бы обидеться, но она так рада, что кто-то её понял, наконец-то распознал её голос, что она просто не может злиться. – Ладно, поговорим по-людски. Тело ударяется о землю, и Василиса вдруг чувствует, как возвращаются её руки и ноги, кожа снова становится теплой и человеческой, а голова вытягивается и вновь обрастает волосами. Она в шоке касается себя, не веря собственному счастью. Снова человек! И всё точно её, как будто и не было этих месяцев! Только потом девушка поднимает глаза на свою спасительницу, и вздрагивает. Скрюченная старуха, больше напоминающая саму смерть, пронзительно и с неподдельным интересом рассматривает её. Под таким взглядом хочется снова съежиться до размеров лягушки и спрятаться. – Ну что, так и будешь молчать, м? – женщина ловит какое-то пролетающее мимо насекомое и отрывает ему крылышки, которые складывает в мешочек. – Объяснишь мне, что на болоте делаешь? А красотка-то какая, – снова усмехается она. – Я ведь тоже когда-то такой была. Годы, эх, годы, – мечтательно тянет. Василиса неуверенно встает с земли, отряхивая грязную одежду. Тут, правда, это не поможет, надо сутками стирать, пока руки не сотрутся. – Меня заколдовали. Меня и мою деревню, – справившись с собой, выдавливает девушка. Она все еще не знает, кто перед ней, почему эта женщина превратила её обратно в человека. Впрочем, она кого угодно была рада видеть, лишь бы не мерзкую ведьму из княжеских хором. Нет, встретиться с княгиней Василиса хотела бы только затем, чтобы вцепиться ей в лицо и заставить снять проклятье с её семьи. Но где она, сиятельная жена правителя, а где сама Вася, жалкая лягушка, скачущая по болоту? – А вы кто? – решается все же спросить она. – Что тут делаете? – Ты смотри, храбренькая, – женщина вдруг свистит, и из леса выходит, сминая всё под собой, изба на курьих ногах. – Что, понятно тебе, кто я? – понятно, конечно. Кто в их деревне не слышал страшилки о Яге и её избе? Зайдешь в этом мире, а выйдешь мертвецом. Или просто будешь сожран старой ведьмой, которая уже не первую сотню лет обитает в лесах и похищает детей, которые не слушаются своих матерей и забредают слишком далеко в чащу. – Вижу, что понятно. Сколько ж ты вёсен видела, Царевна-лягушка? – Четырнадцать, – может, теперь ей и больше. Точно сказать, когда она последний раз говорила по-человечьи, Василиса не может. Да даже сейчас свой голос кажется каким-то неправильным. – А вы… Вы можете остальных расколдовать? – и испуганно прикрывает рот. Это же древнейшая ведьма, еще чего сожжет её на месте! Но Яга только фыркает и хохочет, точно Василиса ей тут истории забавные рассказывает. – И что тогда будет? Дрянь эта крылатая опять прилетит и вернет всё по местам, – и ведь правда. Василиса обхватывает себя руками, вдруг понимая, как здесь холодно. Должно быть, до этого момента её обогревала вспыхнувшая надежда. – Нет уж, коли хочешь снять проклятье, так это надо изгнать колдунью из этого мира, – то есть убить, понимает Василиса. И пусть отправляется княгиня в мир мертвых. – Хочешь ведь этого, да? – Хочу, – шепчет Василиса, сжимая грязную, пропитанную болотной водой ткань платья в руках. – Хочу, чтобы она сгинула. И чтобы моя семья снова людьми стала, – глаза у Яги вспыхивают, она довольно улыбается, но Василиса этого почти не замечает. Она смотрит в болото, на скачущих туда-сюда лягушек и думает о том, что вот они, её родные и близкие, которых она с рождения знает. И купающаяся в серебре и злате ведьма в угоду своей ревности посмела обречь их на забытье и звериное существование. – Вы знаете, как сделать? – Напористая, – удовлетворенно кивает Яга. – Я помогу тебе, девочка. Кости у меня уже не те, чтобы со всем самой справляться, а ты молоденькая, свежая. Коли станешь мне слугой и помощницей, научу всему, а там и сама справишься с этой напастью. До тех пор ходить тебе с жабьей шкуркой, – предложение рискованное. Верить колдуньям опасно, а связывать с ними свою судьбу и подавно. Но разве есть у нее выбор? Откажется – и будет квакать в бывшей своей деревне до скончания веков, пока не забудет совсем, кто такая и как здесь оказалась. – А когда проклятье будет снято? Я стану свободна? – Яга заливисто хохочет. – Э, нет, ишь чего удумала. Я тебе столько даю, а ты хочешь так просто откупиться? Нет, девочка, будешь служить мне, пока я сама того хочу. Или пока не помру, – прибавляет старуха с ухмылкой. – Это я еще расщедрилась. Могу ж еще твоего первенца потребовать, – сейчас первенец не кажется Василисе чем-то очень дорогим. После встречи с князем ей вообще на мужчин глядеть не хочется, откуда уж тут детям взяться? Нет, её волнует только семья, заточенная в колдовском болоте. Если она может вернуть им нормальную жизнь… Значит, можно и отдать себя древней колдунье. – Я… – в горле пересыхает, будто кто-то желает отговорить её от клятвы. – Я согласна. Я буду служить вам, – сноп магических искр устремляется в небо, скрепляя договор. Отныне лягушка-оборотень с очаровательным ликом юной девы всецело принадлежит старухе-Яге. Так тому и быть. До возвращения в Белогорье сына легендарного Ильи Муромца еще годы, Добрыня Никитич обнимает жену и пирует в солнечных чертогах, а Василиса вслед за новой своей хозяйкой покидает дом, обещая вскоре непременно вернуться. Но не в болото – в светлую деревню. Именно таким должно быть это место.