Охота на дракона

      Глухо перекатываются камни в журчащей воде. Диковинные птицы шелестят по коре серпами позолоченных хвостов. Шумят самоцветные деревья. Воздух свеж, и ветер так спешит среди зелёно-красных листьев, что поступь его пляски сливается в обрывистую песню.       Песню, зовущую домой.       Он лишь остановился напиться перед охотой, но водная гладь намертво приковала взгляд и не отпускает. Серебристые струйки причудливо сплетаются в нити, окутывают камни паутиной звенящей ряби. Кружится в потоке листок. Ломаются в почти стеклянной глади перевёрнутые облака, и он в мыслях - снова несмышлёныш, впервые в жизни ловящий в ручье распахнутый кленовый листок с почерневшими краями.       Словно и нет этого грубого лица с расчерченными сединой прядями смоляных волос. Словно и нет множества лет, текущих причудливой вязью, словно вода в болотной глубине осенью.       - Эй, Краул! - почти мальчишеский голос гонит птиц с качающихся веток. - Так что, покажешь мне дракона из сказок?       Он с неохотой отворачивается от воды и бросает поклажу на истёртое грузом плечо.       - Не веришь мне до сих пор, значит? Я - охотник на драконов, Шипт. И сегодня, если не будешь громко кричать, одного такого мы убьём.       Паренёк смеётся и опускает нос к земле - ищет ягоды, которые так и норовит засунуть в рот, пока никто не видит.       - А если буду громко кричать? Дракон испугается и убежит?       - Скорее, съест тебя, да и дело с концом.       - А тебя? Подавится?       - Меня ни один дракон съесть не сумеет. Но, ежели тебя съедят - не увидишь то, за чем пришёл.       Он знает, что Шипт не ушёл далеко за короткую жизнь, но смешок всё равно холодно колет кожу. Нужно было идти одному... Нет. Одному ходить не нужно - проще. Что по-настоящему нужно - так это водить повсюду таких вот пустоголовых охотников или просто мальчишек из деревень, учить их уму-разуму и показывать давно забытые людьми вещи. Это теперь - его работа. Дело, которое уже долгие годы стережёт его жизнь.       - Расскажи мне лучше какую-нибудь байку, Шипт. Что ты там начинал? Про белку с десятью хвостами?       В тёмных мальчишеских глазах загорается огонь - совсем как вспыхивает уголёк в монолитной глубине остывающей магмы.       - Да! Белка-то на самом деле была! Чёрная, а на каждом кончике хвоста - рыжая кисточка. Ещё и полоски странные на морде... Если бы такую подстрелить - продать бы за дорого можно было. Сколько меха с десяти-то хвостов!       Он кивает. Давным-давно такие белки звались для людей огнёвками. Самому когда-то часто приходилось видать их скачущими в языках пламени среди тлеющих до золы деревьев. Однако время идёт, и вот уже белки-огнёвки почти исчезли из лесов... Как почти исчезли и драконы.       Ни следа. Ни поваленного дерева. Ни куска выцветшей прозрачной чешуи. Может, и нет здесь вовсе дракона?       Но дракон есть. Он знает это. Сердце тяжело стучит о костяную клетку внутри. В лёгких вьётся что-то смутно знакомое, и каждая травинка отзывается на запах, переливаясь радужным блеском, как в детских грёзах.       Лишь такие минуты зовут гонимые думы о прошлом. Лишь так он может хоть на мгновение оторвать взгляд от завесы человеческого серого неба и вновь оглянуться - туда, где больше никогда не будут ждать ему подобного.       Дракон здесь.       - Стой.       Шипт ещё бессвязно бормочет, но рука проводника заставляет его оцепенеть. Дракон здесь. Надёжно затаился в лесной глуши, среди самоцветных деревьев и птичьих шорохов. Охотник никогда не найдёт следов на моховой подушке. Не услышит движения в глубине норы и зверь, сколько бы зим ему ни удалось пережить, какой бы белизной не припорошили года его шкуру.       Но сам дракон знает всё.       Закрытые веки гасят радужный мир вокруг. Птичьи перья всё ещё шуршат по коре, зацепляются за древесные борозды коготки, хлопают по листьям кончики хвостов. Воздух гладит по пёстрым чешуйкам крылья бабочек. Где-то под водой трутся о полированные камни шёлковые бока рождённых потоком пузырей.       Глубоко-глубоко под землёй тяжело стучит огромное сердце, и жар струится к ногам от кончиков моховых игл.       - Ты не перевёртыш.., - слова чужого языка вновь даются ему тяжело, но шёпот достаточно крепок, чтобы даже Шипт его услышал. Тот сразу оживает - шуршит одеждой, тяжело давит мох поступью - и лишь частое тиканье сердца выдаёт в охотнике-недоростке азарт и тревогу.       Его собственное сердце тоже сходит с привычного, замедленного волей, ритма.       - Отойди на саж... То есть, шагов на десять. За дерево лучше спрячься. Сейчас увидишь своего дракона.       В голосе приветствием закалённых клинков скользит шипящая сталь, но одёргивать себя некогда. В одиночку Шипт бы тут пропал. Истлел бы с хрупкими косточками в драконьем чреве. Да и с проводником толку может не быть, если дракон здесь не забыл ещё жгучий вкус крови ветра.       Люди верят в свои души, но даже если это и так, то души эти невесомее воздуха. Они не возвращаются к живым. И шёпот их не поймает даже самое чуткое ухо.       Эта смерть не принесёт никому пользы.       - Как? Где? - Шипт вертит по сторонам головой, выворачивая из-за пазухи кусок острого металла. - Подшутить надо мной вздумал, Краул? О, а что это у тебя? Алмаз какой-то?       В ладони - тяжесть круглого камня. Бирюза изгиба манит к себе солнце, медленно тянутся по небесной поверхности парящие высоко облака. Сокровище в руке вновь не даёт отвести от себя взгляд, и слова не сразу складываются в глотке, утопленные далёкими переливами в полупрозрачной каменной глубине.       Пусть даже на гранях сердца кристалла больше не разбиваются звёздами мечтания, за всю бесконечно долгую жизнь он никогда не видел ничего прекраснее этой стихийной целости.       - Ты слышал, что драконы любят собирать клады? - он поворачивается, и искра любопытства в глазах Шипта преломляется оттенком алчности. - В моих руках - их величайшая драгоценность. Кем бы ни был этот дракон, он придёт, как только почует это. Так что беги.       Птичий крик вторит паникой.       Что-то большое шевелится в глубине. Каменная шкура трётся о корни, мягко продавливают землю когти, стукается о подземную глыбу жёсткая чешуя на кончике хвоста. Шипт не понимает ещё всего, но даже его встряхивает испуг, когда мягкий мох вдруг пучится к небу, словно под ногами - болотная топь.       Дракон идёт.       Камень мягко ложится на беснующуюся землю. На рукоятке кинжала замыкается хватка. Сталь - вместо когтей и клыков. Выверенные движения и уверенность - вместо силы и горячего дыхания. Сердце тяжело отбивает дробь посреди пылающего радостью жизни мира.       Дракон идёт.       Мох проваливается, как отяжелевшая от пыли тина на поверхности лужи, и тьма норы дышит ему в лицо сушёной плесенью.       Посреди леса зажигаются щурящиеся от дневного света глаза.       Дракон беспокойно шевелит плоской змеиной головой, тяжело глотает воздух зазубренным языком. Тянутся к небу затупленные временем костяные шипы. Залежалая земля пластами сваливается с гладких чешуй, и солнце ловит момент поиграть бликами на некогда золотых пятнах посреди серо-чёрного тела.       Где-то далеко позади земля взрывается гейзером, и высвобождённый изгиб хвоста вновь ныряет в глубину, как прячут спины киты, вдохнувшие холодный воздух родных морей. Крючья золотых когтей впиваются в землю. Лапы зовут за собой к солнцу отяжелевшее тело. Среди заросших мхом чешуй беспомощно извиваются застрявшие черви.       Ожидание - единственное уважение, которое он имеет право дать.       Дракон идёт. Окаймлённые рубцами ноздри раздуваются от запаха живого. В янтарных глазах блуждают тени голодной мудрости. Дракон хищно поводит головой - и тишина вдруг разделяет его и преграждающую путь человеческую фигуру.       Он видит, как среди отблесков золота во взгляде рождается понимание.       Треск рукояти кинжала отдаётся рёвом клубящегося у драконьей пасти воздуха. Янтарные глаза вспыхивают подобно пламенеющему гневу вулкана, однако моховые иглы под его ногами уже сливаются в гладкую полосу пути. В битве с драконом нельзя стоять. Нельзя бить по броне костяной чешуи. Нельзя пытаться сбежать.       Всё, что можно в битве с драконом - это быть драконом самому.       Огонь ревёт, сжирая воздух и плавя землю. Плач дивных птиц рассыпается в ушах, когда самоцветные деревья стекленеют от жара и крошатся в комки изумрудной глины. Огонь пляшет на зеркалах чешуй. Дымит угнездившийся на костяных гребнях мох, и иссушённая пыль вьётся к небу, когда плеть хвоста вгрызается в деревья лезвиями брони.       Этот дракон ещё помнит, что значит - вкушать ветер.       Однако человечье тело легко. Нога чуть скользит на гладких чешуях перед чахлыми лоскутками затёртых крыльев. Рукоять всё ещё скрипит от напора борющейся за жизнь силы. Сердце стучит яростно, как огненная песнь, и ему не страшны ни стихия, ни грех, ни разверзнутая впереди смердящая пасть с обкрошившимися кольями зубов.       Он просто тянется вверх, словно хочет взлететь, и стук захлопнувшейся позади хватки зовёт в атаку.       Под свободную руку удобно ложится костяной гребень хребта. Дракон изгибается, подобно рычащей штормовой волне, но клинок уже в пути, и ничто не может заглушить тихий треск, с которым металл пронзает тонкую кость черепа.       Мир вокруг замирает, и искры радужных чистых красок заволакивает серый человечий туман...       Какими бы разными ни были драконы, их тела прокляты одинаковой слабостью. Однако, пусть драконьи затылки и лишены спасительной брони, ни один человек в мире не наделён силой достаточной, чтобы этим воспользоваться.       Пламенеющая кровь рваным потоком окропляет землю. Трескается и рассыпается одряхлевшая кожа. Из глубины распадающегося тела вздымаются к небу искры, и даже по обнажающимся костям струится тонкая сетка сколов.       Он лишь молча смотрит, как посреди зловонного могильника пылающие золотом огоньки собираются в дрожащий подобно ртути шар. И когда по шершавой золе находит своё место последняя капля... Он наконец видит.       ...Тонкие молодые крылья. Свет солнца на пепельной чешуе. Прохладный пар пушистых облаков вперемешку с пением ветра в когтях. Далеко внизу, по до боли знакомым изгибам реки, бежит крохотная драконья тень. А прямо под тенью - на самой границе зрения - плещется на мелководье неуклюжий детёныш с красной шкурой, гоняясь за кружащим в потоке кленовым листом...       Пропавший давно мир тает в птичьих криках, и подёрнутый золотыми бликами кристалл в ладонях отражает солнце скачущими в глубине искрами.       - Так жизнь была для тебя важнее крыльев...       Ветер прерывает песню о доме, унося высоко в небо прах неизвестного людям имени. Самого дома тоже нет - его давным-давно заполонили люди. Люди живут меньше драконов. Они быстро рождаются и так же быстро дряхлеют, не копя ни знаний, ни кладов. Не успевают заметить красоту мира и не умеют вдыхать его силу. Люди неразумны, постоянно растут числом и когда-то были удобны для еды... но однажды из лёгкой добычи они в одночасье обернулись разящей чумой.       Это решило судьбу драконов.       В поднятых вверх глазах отражаются облака. Серое небо чужой шкуры давит тяжестью, но даже в тесной клетке перевёртыша достаточно мощи, чтобы прожить век много больше человечьего. Среди драконов всегда ценились сильнейшие. И особую власть держал тот, кто мог одолеть недруга своего племени в честном бою и забрать для своего клада саму душу поверженного...       - Эй! - Шипт шевелится за поваленными деревьями, и тиканье его сердца тянется к ушам вместе с хрустом плавленных веток. - Краул..! Ты... это... Эй, а почему он рассыпался почти?! Один скелет только и остался!       Голос хрипит, словно не хочет отказываться от шёпота родного языка.       - Она была уже стара по меркам вашего... нашего мира... Чем дольше живёт дракон, тем больше в нём силы природы и тем меньше плоти.       И тем ярче играют искры настоявшихся чар в оставшемся после камне.       - Ого... Стоп, Краул, ты сказал - она? Разве дракониху можно отличить от дракона? Сколько вообще ты их повидать успел? И что - все огнём дышали?       Глупые вопросы текут сквозь уши. Он поводит плечами, пряча за пазуху драгоценность в руках - подальше от пытливых человечьих глаз. Под ногами хрустит пепел. Пожелтевший череп смотрит на него опустевшими глазницами, но в памяти всё ещё пылает взгляд из жидкого янтаря.       Она тоже отказалась от неба...       Ему надо найти пропавший среди костей кинжал. Найти, отряхнуть, спрятать на привычное место среди хлипкой одежонки. Забрать напуганного Шипта... и двинуться обратно в селение - за едой и выпивкой. Здесь больше нет драконов.       Нет и не будет уже никогда.       Драконы вымирают. Люди оказались слишком живучими и слишком хитрыми. Даже если дракон убьёт сотню, его одолеет тысяча. Даже если дракон сровняет с землёй целый город - всё племя этих крошечных хрупких существ обрушится на него, подобно пеплу извергающегося вулкана, и погубит навеки.       Драконы прячутся от людской чумы. Исчезают в горах, закапываются в норах, перекидываются в животных. Отказываются от надежды вновь парить в небе свободно, и их ненужные крылья сохнут и отваливаются, как лягушачьи хвосты. Драконы ждут, бесцельно ждут в одиночестве годами, грызя от голода подземные породы и выслеживая заплутавших зверей.       Однако драконов находят. Выкуривают, отравляют, хоронят заживо. Рано или поздно каждый будет найден. Рано или поздно каждый будет убит.       Но его не убьют. Кто заподозрит дракона в охотнике на них? Кто, кроме сородичей, рискнёт обратить на храбреца оружие? У людей нет мудрости. А у запертых в заточении драконов - нет силы.       Он будет жить. Жить как последний. Жить как сильнейший. Жить, даже если этот единственный шанс забрал у него красоту мира, мягкость ветра и привкус пламени.       Мелочная болтовня заглушает пляску ветра на обгорелых костях. Под ногами хрустят переливы остовов самоцветных деревьев. Ветер больше не поёт песню о доме - однако он всё равно обращает к небу чутьё, вспоминая, как легко ложится крыло на волны облаков.       Драконы никогда уже не будут жить в этих землях...