Что скрывает Уилл Байерс

Уилл совершенно не умел выражать свои чувства. Он не верил в слова, не доверял им. Отчего горько страдал. Иногда он думал, что умение находить нужные и правильные слова напоминает процесс подбора одежды. Кто-то умеет делать это легко и со вкусом, а кому-то просто не дано. Следуя той же аналогии, Байерс знал, что в отношении слов всех людей можно поделить на три условные категории: первые говорят так, будто следуют определенной моде, вторые определенно имеют свой стиль, ну, а третьи изо всех сил пытаются прикрыть собственную наготу и при этом скрыть отсутствие вкуса за неброской одеждой. Пожалуй, из этой схемы еще можно было выделить эксгибиционистов и прочих психов, но Уилл, несмотря на все странности, которые происходили с ним время от времени, психом себя не считал, так что подобные словесные обнажения он относил скорее к редким исключениям. Иногда он думал, что все вокруг него обладают этой легкостью в выражении себя. Именно это Уилл считал стилем. Стиль был у его матери, у Хоппера, Майка, Дастина, Лукаса, Макс. У Оди стиля было хоть отбавляй. Он бы хотел быть немного похожим на Майка. Тот всегда без труда находил нужные слова. Да что там — в свое время ему удалось объяснить лабораторному ребенку, что такое дружба, кодекс чести и звездные войны. А все потому, что Уилер был очень терпеливым и никогда не сдавался. Он всегда лучше всех мог разобраться в правилах новой настолки, а потом без труда донести их до остальных участников игры. На простых примерах он мог объяснить, как работает электричество, рассказать о принципах работы дизельного двигателя или водонапорной системы. По мнению Уилла, Майк был невероятным. Совершенно не похожим на остальных. Если бы он был хоть немного похож на Уилера, он бы никогда не стал влюбляться в своего лучшего друга. Потому что тогда он бы смог объяснить себе, почему эта идея такое говно. И хотя Уилл не был конченным идиотом, и, конечно, головой он понимал, что это тупик, но взять под контроль свои чувства было той еще задачей. Он не мучился, не страдал, когда понял, что его чувства к Майку стали намного больше, чем просто дружеские. Уилл научился жить с этой занозой прямо под сердцем. И если бы кто-то спросил, счастлив ли он, он бы улыбнулся и ответил, что не несчастлив — и это уже что-то. Ради Майка он научился держать себя в руках. О да, Уилл был чертовски осторожен, он даже сумел выбить себе освобождение от занятий по физкультуре, чтобы не пересекаться с ним в раздевалке. Потому что это было мучительно. Майк рос не по дням: разлетался в плечах, на его теле стали появляться волосы. И все было бы не так страшно, если бы это вызывало у Уилла зависть или хотя бы отвращение, но это вызывало кое-что похуже. Вид голого Майка волновал Уилла. Заставлял прятать взгляд, который навязчиво скользил по линии позвоночника, широким ключицам, нежной коже за ухом. Температура тела моментально подскакивала. Он чувствовал себя ужасным обманщиком, когда сквозь пар общественной душевой вот так украдкой пожирал глазами своего лучшего друга. Чувствовал себя как никогда скверно, будто каждый брошенный в сторону Майка взгляд оставлял на нем грязные липкие отпечатки. Байерс знал, что когда он вот так глазеет на него, он его пачкает, но ничего не мог с собой поделать. После тренировок прибегал домой, хватался за карандаши и переносил все увиденное на бумагу. Давил на чистые листы, ломая тонкий графит, учащенно дышал. А когда заканчивал, обессиленно падал на кровать. Уткнувшись горящим лицом в подушку, стонал, почти выл, вжимаясь в матрас. Через пару дней все повторялось. Кто знает, сколько бы это тянулось, если бы в один прекрасный день его не поймали за этим позорным подглядыванием. Его застукал Лукас. Он неотрывно смотрел на Майка, а тот все видел. Все. И это было ужасно. Потому что, если раньше это была только его гребаная проблема, теперь она медленно распространялась и на остальных участников их компании. Конечно, Лукас все понял. В этот же день они отправились к Майку на давно запланированный ими киномарафон. Была пятница и они собирались обжираться пиццей и до глубокой ночи смотреть Стартрэк. Когда в дверь позвонили, Майк собрал со всех дружественный взнос и побежал рассчитываться с курьером. Дастин, улучив момент, сказал, что идет в туалет, хотя и он и Лукас знали, что на самом деле тот отправился в комнату Нэнси. Они остались вдвоем. Вспомнив неловкий инцидент в раздевалке, Байерс решил свалить под каким-нибудь предлогом. — Позвоню матери, — он уже хотел встать, когда тяжелая ладонь Лукаса обрушилась прямо на плечо и припечатала обратно к месту. — Уилл, — почти шепотом произнес друг. — Мм? — неопределенно промычал Уилл, посмотреть на Лукаса он не решился, но чувствовал, что все его внимание приковано к его лицу, он будто сканировал его. — Что? — У вас с Майком все нормально? — Да, — наружу вырвался какой-то нервный и совсем неубедительный смешок. — Да, в порядке. В эту секунду в комнату ввалился Майк, держа в руках три большие коробки из-под пиццы. Уиллу показалось, что он никогда не был так рад другу как в эту самую минуту. — Две пепперони для нормальных ребят и одна гавайская для извращенцев! Вкусный запах горячей пиццы сразу же привлек Дастина. Словно по волшебству он материализовался за спиной Майка и, откинув картонную крышку, стащил один кусок и вцепился в него передними зубами. — Ты хотел сказать для настоящих пиратов, — произнес он с набитым ртом, — А вообще пицца с ананасами это буквально лучшее изобретение человечества. Проигнорировав его гастрономические разглагольствования, Майк недовольно посмотрел на друга, а потом недоверчиво сощурился. — Ты что, опять шарился в комнате Нэнс? — Нет, — тут же выпалил Дастин. — Чувак, — Майк закатил глаза. — Это не круто. Наконец все расселись. Майк начал возиться с кассетником, а Дастин продолжил выступать в защиту пиццы с ананасами. Поймав взгляд Уилла, Лукас очень тихо, чтобы никто их не услышал, произнес: — Осторожнее, Уилл. После этого разговора Байерс слег с недельной простудой. Потом пошел к врачу и пожаловался на одышку. С бесплатным стриптизом было покончено навсегда. Теперь вместо нормативов по прыжкам и карабканий по канату, Уилл защищал рефераты на выбранные преподавателем темы. Лукас немного успокоился. Хотя иногда продолжал бросать в сторону Уилла долгие и тревожные взгляды, что вызывало у того нервное посасывание под ложечкой. Но через три месяца это вновь всплыло. Это случилось, когда Оди вывихнула Макс запястье. Телепатически вывихнула. А все потому, что та у всех на глазах схватила Уилера за руку, чтобы погадать тому по линиям на ладони. После того, как они все вместе отвезли гонщицу в больницу, Лукас обозвал Оди чокнутой, снова подрался с Майком и напоследок объявил им всем двухнедельный бойкот, пригрозив Оди, что если она еще раз выкинет что-то подобное, будет иметь дело лично с ним. На следующий день во время большой перемены, он сделал еще один странный намек, мол, теперь Уиллу следует быть еще более осторожным. Он видел, что Оди раскаивалась больше всех и раз сто попросила у Макс прощение. Его раздражало, что Лукас думал, будто Оди была способна нанести ему какой-то вред. Покалечить его за те чувства, которые он испытывает. Это был не самый приятный разговор. И хотя Уилл понимал, что несмотря на то, что Лукас не одобряет его чувств, такая «забота» вызывала какую-то сильную неконтролируемую злость. А еще все это было ужасно неловко. Оди давно дала понять, что им с Майком не стоит встречаться, но по какой-то причине, как тигрица, продолжала рычать на всех девчонок, приближающихся к Уилеру ближе, чем на два метра. Уилл думал, что это какой-то рефлекс. Возможно, чувствуя их сердцевину, она таким образом пыталась уберечь Майка от будущих потерь. И все же, что бы там ни думал Лукас, но Оди поняла все намного раньше. Возможно, даже раньше, чем это осознал сам Уилл.