Что скрывает Уилл Байерс

Три дня пролетели в каком-то вязком непроглядном тумане. Даже если бы Уилл очень напрягся, все равно вряд ли бы смог вспомнить, чем конкретно он занимался все это время. Майк по-прежнему избегал его, садился в столовой непозволительно далеко и даже пропустил одно супер важное собрание в радиоклубе, на котором они посвящали новых участников из кружка. Под конец недели Уилл понял, что едва держится на ногах. Он будто катился по инерции все это время, ощущая, как жизнь проносится мимо него на безумной сверхзвуковой скорости, смешивая яркие краски в одно сплошное серое месиво. Ему казалось, будто он стоит за непроницаемым толстым стеклом и только смотрит-смотрит-смотрит, не имея возможности дотянуться, вплести себя в это хаотичное живое бурление. И как назло среди всей этой серости, словно бельмо или нежеланный блик на фотопленке, с завидным постоянством возникал Майк Уилер. Байерс видел его везде: его возвышающаяся фигура мелькала в коридорах, в очереди в столовую, заслоняла собой доску, солнце, луну и звезды — перекрывала все мысли. Он ощущал какую-то страшную беспредельную усталость, из-за которой не мог сосредоточиться практически ни на чем. Уилл хотел собрать себя в кучу, заняться учебой, подготовкой к итоговым экзаменам, да чем угодно, лишь бы перестать думать о Майке. Эта чертова неопределенность пугала и сводила его с ума, поэтому в какой-то момент он просто отключился. Ходил на занятия, общался вполуха, посещал дополнительные факультативы. В общем, делал, что должен, надеясь, что буря минует. Изо всех сил стараясь не впадать в истерику, просто плыл, подхваченный ленивым течением заведенного распорядка. Дома он не знал, чем себя занять: ходил, маялся, иногда, просто чтобы не сидеть без дела, начинал прибираться. Простые монотонные действия отвлекали и позволяли на время забыться. Кино смотреть не хотелось, любимая музыка не радовала, а скорее наоборот вызывала в нем ворох непрошеных воспоминаний. Каждая вторая песня ассоциировалась с Уилером. И когда к ним в гости приехал Джонатан, врубив на весь дом Blue monday, Уиллу захотелось повеситься. Он злился на себя за то, что так крепко вплел Майка в свою жизнь. Закрывшись в своей комнате, он засунул голову под подушку и зажмурился с такой силой, что перед глазами начали мелькать и расплываться багровые пятна подступающей мигрени. Он стал много спать. Больше, чем вся эта ситуация, Уилла раздражали ранние подъемы и необходимость снова идти в школу. Долгий ночной сон представлял собой прекрасную возможность выпасть из реальности и какое-то время не думать о Майке. — Что с тобой, дорогой? — Джойс конечно же заметила перемены в поведении сына. — В последний раз ты ложился в такую рань, только когда ходил в подготовительный класс. Уилл сваливал все на повышенные нагрузки в школе. — Окончание семестра, — вздыхал он. Джойс кивала, провожая Уилла до комнаты, а потом еще какое-то время сидела с ним у его постели, бездумно перебирая отросшие волосы на голове сына. — Может еще почитаешь мне на ночь? — усмехался Уилл в шутку. В ответ на это Джойс резко вскидывала голову, становясь похожей на большую встревоженную птицу, затем чуть неуверенно улыбалась, целовала сына в лоб и уходила, аккуратно прикрывая за собой дверь. Ничего не менялось. Окончание семестра как всегда застало всех врасплох, и едва кто-то из друзей был в состоянии помимо учебы заниматься еще и их личными проблемами. Они готовились к уроку литературы, когда Майк поменялся местами с новенькой. Уилл пытался вспомнить ее имя. Кейти или Кейли. В общем, неважно. Важно другое: она заняла место Майка, а тот пересел через ряд за последнюю парту. Уилл боролся с постоянным желанием покрутить головой и оглянуться. За окном стояла поздняя ноябрьская серость. Дождь вперемешку со снегом бился в окно, размывая унылый пейзаж школьной парковки. Добрая половина класса клевала носами, и бодрый свет под потолком, имитирующий дневное освещение, положения не спасал. — Так себе погодка, — хмыкнул себе под нос Дастин, а затем смачно зевнул, запустив вокруг настоящую цепную реакцию. Все немного встрепенулись, когда вместе со звонком в кабинет влетел молодой внештатный учитель. Мистер Донован, так его звали. Он часто опаздывал, носил очки в тонкой оправе и предпочитал оксфорды брогам. На его лице частенько блуждала какая-то рассеянная мечтательная улыбка, и все девчонки в их классе были тайно в него влюблены. Его лекции нельзя было назвать скучными: он умел выбрать интересный материал, с серьезным видом выслушивал любую (даже самую бредовую) точку зрения, поощряя чуть снисходительной усмешкой наиболее смелые высказывания. Уилл подозревал, что руководство школы его, мягко говоря, недолюбливает. Однажды, проходя мимо учительской, Уилл услышал, как две преподавательницы (Хоппер называл бы их старыми динозаврихами) песочили его за методы преподавания. Ох, если бы не проклятые профсоюзы… — Ну что, начнем урок? — скинув с себя легкий тренчкот, мистер Донован улыбнулся и обвел класс глазами. — На прошлых занятиях мы пытались проанализировать повесть «Выше стропила, плотники». В этот раз мы начнем чтение сборника «Девять рассказов». Он отвернулся и, взяв в руки мел, вывел тему урока на идеально чистой доске. Девять историй / апрель, 1953 Отличный день для рыбки-бананки Чуть ниже он подписал: Мы знаем звук хлопка двух ладоней, а как звучит хлопок одной ладони Кругом зашуршали страницы. — Сборник открывает рассказ, в котором старший из Глассов стреляет себе в висок. Как вы считаете, что подтолкнуло Симора пойти на самоубийство? — Та тетка из лифта, которая разглядывала его ноги? В классе послышались тихие смешки. Мистер Донован, аккуратно поправил свои очки и с серьезным видом кивнул. — Я знаю, что это может прозвучать смешно и нелепо, но, вполне возможно, ты прав, Джейсон. Возможно, это стало последней каплей. Правильный ответ в том, что мы никогда не узнаем, почему Симор поступил именно так. Это и пытался донести до нас Сэлинджер, каждый человек — величайшая загадка. — А может он просто был того, — Джейсон покрутил пальцем у виска. — То есть, я хочу сказать, ну, боже мой, это ведь всего лишь ноги, зачем так срываться. — Лично я считаю, что Сэлинджер вообще не самый сильный писатель, — вмешался в дискуссию местный умник Крис Борден. — Вокруг него создали какой-то культ. Он сбежал в лес, послал всех к черту, а все вокруг носятся и кричат, о, Сэлинджер велик! Ну да, как же, за всю жизнь этот великий гений написал одну жалкую книжку про какого-то придурковатого подростка, а все будто с ума посходили. Уилл закатил глаза. Крис Борден был тем еще занудой и невероятно раздражал всю их компанию. Он повернулся в сторону, чтобы перекинуться ироничной усмешкой с Майком, но вдруг наткнулся на непривычный глазу профиль той девчонки. Ощутив какое-то движение, она повернулась и, пряча брекеты за плотно сжатыми губами, как-то скомкано улыбнулась ему в ответ. В эту секунду Уилл понял, что его нехило так переклинило, и заметно скис. Осторожно обернувшись, он посмотрел за правое плечо. Майк сидел, уронив голову на руки, и как будто дремал. Каменной плитой на сердце Уилла навалилось осознание: «Вот он, здесь, так невыносимо близко… нас разделяет всего пара шагов, но такое чувство, будто между нами целая пропасть, которую я не в силах преодолеть. Я даже не могу подойти к нему, дотронуться, потрепать по волосам, честно посмотреть в глаза. Сделать так, чтобы все стало как раньше.» Настроение у Уилла моментально упало на опасно низкую планку, а дурацкий Борден все болтал. — Спасибо за столь интересное мнение, Крис, — мистер Донован попытался деликатно перебить Бордена. Было видно, что ему нравится Сэлинджер, однако он не хотел вступать в спор со своим учеником, навязывая тому свой субъективный взгляд на творчество писателя. Однако Борден проигнорировал этот изящный маневр и продолжил распаляться. — А еще в его книгах ни черта не происходит, герои не могут нормально поговорить, ничего не решается, кто-то собирается поехать на бейсбольный матч или свадьбу, но в итоге все только говорят, ой, как здорово будет выбраться за город и подышать полной грудью! Бла-бла-бла. Но до настоящих действий никогда не доходит. Я не понимаю такой литературы. Где мораль? Борден конкретно взбесил. Уилл вспомнил, как однажды он задал примерно такой же вопрос Джонатану, а тот ответил ему, что художественная литература это не библия, и незачем искать в ней мораль. После этого он познакомил его с Сэлинджером. Куртом Воннегутом и Генри Торо. Эти книги открыли глаза на многое и стали его верными друзьями. А Уилл не выносил, когда кто-то оскорблял его друзей. — Нет никакой морали, — произнес он дрогнувшим голосом. Все вокруг как-то резко замолкли, мистер Донован посмотрел на него с интересом, склонив голову чуть в бок. Уилл ясно ощутил, что если он продолжит говорить, то вряд ли сможет вовремя остановиться. Но что-то вскипело в нем. Бессильная злость. На себя, на Майка, на всю эту из ряда вон стремную ситуацию. Все те чувства, которые он старательно подавлял в себе всю неделю, яростно запенились и полезли через край. Бордену просто не повезло, что он попал под горячую руку. Почти как той женщине в рассказе, которая нечаянно посмотрела на голые ноги Симора. — Это только в твоем «идеальном» литературном мирке герои разговаривают красивыми и сложными предложениями, а затем приходят к консенсусу. В реальной жизни люди путаются даже в своих мыслях и все попытки облечь их в слова заканчиваются бесконечным враньем. Уилл чувствовал, как с каждым новым словом у него перехватывает дыхание, но оглушенный собственным голосом вкупе с накатившими эмоциями уже просто не мог затормозить. — В реальной жизни люди молчат, не понимают друг друга, мечтают, строят планы, которые никогда не сбудутся. Они сомневаются в себе и в окружающих. В чертовой земле под ногами. Вообще во всем. В реальной жизни люди стреляют себе в лоб, а дети и подростки гуляют по краю пропасти, и никто их не ловит, — продолжал он. — И да, Сэлинджер велик. Он бросил писать, ушел в лес и послал все к чертовой матери, потому что, если он не может подхватить и спасти всех этих детей, то в чем вообще смысл?! Закончив говорить, Уилл вцепился в стол и тяжело задышал. Ему казалось, будто он пробежал целый кросс. От собственного дыхания закладывало уши, и он совершенно не заметил, как в запале, он поднялся на ноги и теперь стоял, словно соляной столб, боясь пошевелиться. Байерс ненавидел откровенничать при посторонних. Все кругом пялились на него, и колючие изучающие взгляды одноклассников, словно острые иглы, болезненно проникали под кожу. Хотелось раствориться, провалиться сквозь землю — просто исчезнуть — что угодно, лишь бы не чувствовать на себе это чертово нежеланное внимание. Уилла спас очень вовремя прозвеневший звонок на перемену. Схватив со стола книгу, не оборачиваясь, он выбежал из класса. Впереди было еще два урока, но Уилл решил, что на сегодня с него хватит. Он решил, что сегодня он пойдет по стопам любимого писателя — пошлет все к черту и сбежит в свой замок, спрятавшись там в приятной лесной тишине. Уилл не знал, что все время, пока он говорил, Майк не сводил с него глаз, смотрел ему в спину тяжелым хмурым взглядом, закусывая щеки изнутри, а затем выбежал вслед за другом, но потерял того в густой и пестрой толпе. После занятий Уилер пошел в библиотеку: его лимит уже был сильно превышен, но он все же смог упросить библиотекаря выдать ему на дом еще одну книгу. Маленькую истрепавшуюся книжонку. На мягкой истертой обложке едва угадывалось название. До глубокой ночи Майк не мог оторваться от рассказа Холдена Колфилда. «Над пропастью во ржи» оказалась по-настоящему особенной историей. *** Что хорошего было в пятницах, так это окно вместо первого урока, позволяющее подольше поваляться в постели. Сон — отличное лекарство. После вчерашнего Уилл ощущал какую-то безразличную опустошенность. Злость истлела в нем, оставив после себя лишь остывшую горку пепла, и даже острое, словно кинжал, чувство сожаления притупилось и почти не ранило. Байерсу надоело растекаться, зацикливаться на собственных эмоциях, утопая в бессмысленной жалости к себе. Поэтому он решил, что возьмет себя в руки. Ему даже удалось сосредоточиться на теме урока: он старательно переписывал формулы в свою тетрадь и каждый раз одергивал себя, когда чувствовал, что вновь увязает в невеселых мыслях. За эту неделю он умудрился завалить аж два теста; благо, их результаты не сильно влияли на итоговые оценки. Но все же мистер Кларк, который по-прежнему являлся их куратором, заметно насторожился. — Уилл, у тебя все хорошо? Дома никаких проблем? — поймав его в коридоре, осторожно спросил учитель. В этот момент Уилл как раз направлялся к спортзалу, сегодня ему предстояло защищать очередной реферат на тему «Лечебная физкультура: физические упражнения, направленные на устранение различных заболеваний». Что было весьма иронично. — Да, все нормально, — глядя на мистера Кларка, Уилл заторможенно кивнул. — Вроде как. — Мистер Донован, — тихо начал преподаватель. — Он сказал, что, возможно, ты захочешь поговорить. Ты хочешь поговорить, Уилл? Уилл устало покачал головой. — Нет. Все нормально. Вчера я был в странном настроении, но мне уже лучше. — Хорошо, — чувствуя внутреннюю замкнутость подростка, мистер Кларк решил не напирать. — Но если что-то случится или ты просто захочешь поговорить, сразу обращайся. Договорились? — Угу, — еще раз кивнул Уилл и сделал шаг в сторону. — Извините, мистер Кларк, но мне правда пора. Я сегодня защищаю реферат. — Да, конечно, — удобнее перехватив книги, мистер Кларк освободил одну руку и похлопал Уилла по плечу. — Удачи тебе. — До встречи, мистер Кларк, — уже на ходу бросил Уилл и, взглянув на наручные часы, поспешил в сторону спортзала. Главный вход в помещение оказался закрыт. Уилл пару раз дернул за широкую металлическую ручку, но дверь не поддалась. Разочарованно вздохнув, он поплелся в сторону мужской раздевалки. Зайдя внутрь, Уиллу в лицо ударил пар. Пропитанный влагой воздух оседал моросью на коже, а характерные и сшибающие с ног ароматы обрушились на него, словно кто-то окатил его из ведра: пот, мокрые волосы, лосьон. Что-то горьковато мускусное витало в воздухе и щекотало нервы, заставляя его волноваться. Он старался не дышать полной грудью, шел глядя только вперед, ощущая себя лошадью, закованной в шоры. Где-то среди всех этих мокрых и обнаженных тел мог легко промелькнуть Майк, и тогда все, к чему он так упорно двигался весь день, потеряло бы всякий смысл. Наконец-то он вышел на свет. Утерев рукавом кофты мелкую испарину с лица, он с облегчением вздохнул. Кто-то уже выполз на баскетбольную площадку и шумел, лениво набивая мяч о жесткое напольное покрытие. Обведя глазами спортзал, Уилл замер: прямо под баскетбольным кольцом стоял Майк. Одергивая свои короткие спортивные шорты, он откровенно зевал и даже не старался прикрыть рот рукой. Майк никогда не был особенно спортивным. Для баскетбола ему не хватало расторопности, он часто пасовал, чтобы избавить себя от необходимости вести мяч, и был уверен, что его взяли в основной запас только из-за его роста. Уилл понял, что пропал, когда к нему подошел их тренер, мистер Харрис, и начал задавать вопросы по реферату, который минутой ранее забрал из слегка трясущейся руки. В это мгновение Байерсу показалось, будто в его уши набили ваты, он слышал, как переворачиваются страницы, мистер Харрис комментировал, делал замечания, спрашивал его о чем-то. Уилл отвечал невпопад, не в силах отвести взгляд от знакомой фигуры, от потрясающих стройных ног в этих невозможно коротких шортах. Зал начал наполняться учениками. Смех, тяжелые удары мяча, скрип кроссовок о линолеум, его собственный участившийся пульс — все ушло на задний план. — Байерс! От громкого крика преподавателя Майк вздрогнул всем телом и резко перевел взгляд в сторону Уилла. Их взгляды неловко налетели друг на друга, столкнулись, намертво сцепившись. Они стояли и смотрели друг другу в глаза, не замечая ничего вокруг. Уилл не знал, сколько это продолжалось, прошло не больше пары секунд, но в его сознании этот короткий миг показался ему бесконечно долгим и абсолютно прекрасным. Пока… Майку в голову не прилетел тяжелый баскетбольный мяч. Волшебный момент был прерван секундным затишьем, а затем кто-то заорал: — Данк! — и все вокруг взорвалось от оглушительного хохота. Майк пошатнулся, словно боксер на ринге, получивший приличный хук с правой, но все же выстоял. Мяч прошел вскользь, но удар в висок все равно оказался неслабым и, судя по виду Уилера, весьма болезненным. Тот сморщился от боли и, приложив руку к голове, беззвучно проматерился. Уилл среагировал быстрее всех. В пару секунд он сократил разделяющую их дистанцию. Схватив друга за плечи, он выдохнул: — Майк, ты как? Больно? — Нормально, — вцепившись в подставленную руку, Уилер попытался сфокусировать взгляд на собственных кроссовках. — Хотя не уверен. Башка кружится. Затем началась какая-то суета. Следом подбежал Лукас. Встав за спиной Уилера, он что-то шепнул ему на ухо, после чего тот заметно помрачнел. Ученики взяли их в плотное кольцо. Все вокруг галдели и что-то выкрикивали, превращая спортзал в один сплошной гудящий улей. Уилл ощутил, как к горлу вновь подступила тошнота, и он уже не был уверен, кому из них двоих нужна большая поддержка. Хотелось убраться отсюда и поскорее. В этот момент, прорвавшись сквозь толпу, к ним подошел мистер Харрис. Уперев руки в бока, он недовольно проворчал: — Да что вы сегодня в облаках то все витаете. Уилер — в медпункт. А ты, — мистер Харрис быстро глянул на Байерса. — Проводи пострадавшего, реферат сдашь на следующем занятии. Раздав указания, тренер разогнал столпившихся учеников и провел ребят к главному входу, расположенному возле складных трибун. Отперев тяжелую дверь, он выпустил парней в коридор и напоследок строго произнес: — Если медсестра увидит признаки сотрясения, сразу звони родителям, пусть забирают тебя домой, понял? Кивнув за друга, Уилл нырнул под плечо Майка, и они медленно поковыляли в сторону медкабинета.