твои героиновые глаза

Леха очнулся в глухом притоне на окраине Лондона. Абсолютно темно, сначала он даже не понимает, где находится, но слышит неровное дыхание какого-то наркомана, до жути знакомое по личному опыту, рядом. Его адски тошнит, настолько плохо, что кажется, что сейчас вывернет наизнанку. В сознании нет ни единой картины происходившего. Да и происходящего сейчас особо тоже. Томлинсов пытается нащупать в карманах собственный мобильный телефон, дрожащими руками подносит к лицу. Включает экран, морщится и тихо матерится от яркости света. По голове будто ударяют кувалдой. И без того ничтожные мысли расщепляет до абсолютно несвязной каши. Остаётся только одна адекватная - Луи. Позвонить Томлинсону. Он поможет. Ведь сам он не способен в таком состоянии ровно ни на что. Чуть помедлив, Леха все же набирает номер Луи. Бесконечно долгие, громкие гудки отдаются болезненным эхом. – Алло, да? - Томлинсон спал. Ещё бы. Леша не соображает, что можно ответить. Или как всегда? Стандартная схема. – Лу... Луи... Приезжай. Пожалуйста. Уже почти инстинктивно. Тихий усталый выдох в трубке. – Вот дерьмо. Петух, на дворе три, мать его, час... Адрес говори. Томлинсов произносит ещё несколько слов, бросает трубку и откидывается на грязную промятую подушку. Тошнота и раскалывающаяся голова - пока что все эффекты из всего обширного возможного спектра. Но даже то, что ему лучше, чем могло быть после блядского героина, не облегчает участи. Тем более не существует никакой гарантии того, что через буквально пять минут ему не станет хуже. Такси Луи подъезжает к притону. Грязное обшарпанное здание, на вид ему лет пятьдесят, не меньше. Водитель до безумия удивлен, что такой молодой человек, как Томлинсон, решил сюда приехать, да ещё и в столь поздний час. Льюи забегает внутрь дома, если это можно так назвать, включает фонарик на телефоне и ищет Алешу. Свет будит обывателей. – Выключи, блять! - истошно вопит какой-то молодой парень, которому освещение сейчас явно мешает. Луе часто мотается в такие места, он наслушался всякого. Необходимо просто оставаться спокойным, промолчав. Куда уж проще, не так ли? Луи слышит тихие стоны, схожие с плачем, в углу, и ему становится больно. Действительно больно. Так, как не было никому из лежащих здесь. Его парню всего чуть за двадцать, а он уже долбит героин, ночует в грязных притонах и явно не собирается жить. Человек, который дороже ему всех на свете, хоть он об этом и не очень хорошо знает, деградирует как личность, как грёбаный человек, и от этого сердце Томлинсона обливается кровью, но в то же время разгорается невероятной злобой. На Лешу, общество, но прежде всего себя. Все такие мрази. – Леха, вставай. Поехали. - шепотом, чтобы не доставлять страданий парню и не нарушить покой остальных. И Алеша тщетно пытается встать, но падает обратно на пол, больно ударяясь. Льюи поднимает его на себя, аккуратно несёт к выходу. Сложно делать это в темноте. Они выходят, садятся в такси и молча едут домой. Для обоих это вошло в привычку. Ужасную, да, разумеется. Но привычно же, понимаете? Томлинсон смотрит в окно, на ночной Лондон. Красивый. Как Алеша. Если бы не эта наркота, они бы гуляли вместе, работали и просто жили нормальной жизнью. Луи злится. Вновь. И в этот раз его кроет с головой. Ярость - тоже наркотик. Он крепко сжимает запястье парня. Настолько крепко, что тот вскрикивает от ещё одной неожиданной боли. Наверняка останутся синяки, но кому какое дело до этого? Такси подъезжает к дому. Луе быстро рассчитывается, вытаскивает Лешу из машины и чуть ли не волочит наверх. Открывает дверь, рывком заталкивает Томлинсова в спальню, на кровать. – Это все ты начал, гаденыш. Целует все те же родные губы жадно, требовательно и грубо. Он совсем забыл их вкус. Кусает Алешку, тот глухо кричит. Ему больно. Обоим больно. Значит, все верно. Луи спускается ниже, прокладывая на шее дорожку из засосов и укусов. Он метит карлика, чтобы помнить, что парень принадлежит ему, как бы то ни было. Зализывает отметины, словно извиняясь. Заставляет поднять трясущиеся слабые руки, дабы избавиться от одежды. Тут же кусает в плечо, оставляя алый кровавый след. Его парень пахнет сыростью, грязью и чужими касаниями, и он это ненавидит. Сам Леха лишь судорожно хватает ртом воздух. Ему хуево. Не ему одному. Под спускающимися по животу губами Луи, расцветают целые ярко-бордовые галактики, что не пропадут с кожи ещё долго. Да и зачем? Томлинсон больше не в силах сдерживаться. В конце концов, это не секс, нет. Это чёртово наказание. Он срывает с Алексея боксеры и заляпанные джинсы. Приставляет к губам Лехи пальцы, а тот несмотря на тошноту, послушно впускает их в свой рот, вылизывает и посасывает, словно то и не пальцы вовсе. Луе млеет от этого, но злится и возбуждается ещё больше. Член больно упирается в узкие джинсы, отчего хочется просто сорваться. Томлинсон входит в парня двумя пальцами и начинает быстро двигать ими, не давая привыкнуть. Алексей от боли давится воздухом, что, кажется плавит его, уничтожает, потому что это уже слишком. Луи добавляет третий палец и попадает по простате друга. Тот выгибается и громко стонет. – Шлюха ты. Когда Луи решает, что парень достаточно растянут, он все же срывается. Быстро снимает штаны, достает лубрикант, размазывает его по члену и рывком входит в Томлинсова, вновь попадая по чувствительной зоне, отчего Леха подаётся назад и насаживается до основания. Томлинсон берет сразу быстрый темп, едва ли ему было необходимо что-то иное. Он вдалбливается в задницу Алеши. Он трахает его. Он имеет его. Осознаёте, как это звучит? Чувствуя скорую разрядку, Томлинсон берет член парня и начинает быстро, размашисто надрачивать. Они кончают одновременно, в унисон простонав, чего не было очень давно. Луе искренне скучал. Разве что секс он любил нежный, чувственный, но едва ли он здесь уместен, наказание же. Он покидает тело Алексея и садится рядом. – Я скучал. На глаза Леши наворачиваются слезы. Он трезв. И он прекрасно понимает, что чувствует Луи. Всегда понимал. Ему так херово от осознания факта, блять, того, что он причинил человеку, которого любит столько боли. – Д-да... Прости меня. Луи, прости. - Леша шепчет и захлебывается слезами. Томлинсон притягивает его к себе, прижимает. Он действительно любит его. – Тише, солнце, тише. Ты совершил ошибку. И не одну. Но я всё равно прощу тебя, что бы ни случилось, ведь я тебя тоже люблю. Я предлагаю тебе лечиться. Я буду рядом все время, лишь бы тебе было легче и ты справился. Соглашайся, прошу. Да? Алексей едва заметно кивает. – Пойдем в душ, смоешь всю эту дрянь с себя. Ты начнёшь новую жизнь. Мы начнем. Прямо сейчас. Мое маленькое чудо. Томлинсов ловит его губы и целует так нежно и невесомо, как может. В их старой жизни таких поцелуев почти не было, а в новой будет великое множество.