Мой любимый цветок

— Говорят, девушки похожи на цветы. Одна — гордая, пышная в своем великолепии роза, другая — насмешливая, яркая гербера. Есть и те, что утонченностью и хрупкостью своей напоминают тюльпаны. Есть девушки — ромашки, нежные, легкие. Их так много разных, но все прекрасны, каждая своей красотой, — насмешливым голосом читал вслух Андрей, не обращая внимания на протесты вырывающейся из рук его друга девушки, — только послушайте, какая у нас поэтесса объявилась, — хохотнул он. — Это проза, — процедила сквозь зубы Катя, пытаясь высвободиться из крепких рук Дениса, закадычного друга Андрея, но никто ее не услышал. Весь класс потонул в глупом смехе. — Да какая разница, — отмахнулся парень. — Ты, Катька, все равно сорняк, — объявил он, а потом мерзко рассмеялся. Катя вспыхнула от обиды и гнева, а потом одним резким рывком оттолкнула от себя ослабившего хватку Дениса и, вырвав из рук Андрея тетрадку, выбежала из класса. По щекам ее градом бежали злые слезы, которые она не в силах была сдержать. Добравшись до женского туалета, она заперлась в кабинке и, разорвав свои записи, смыла их в унитаз. Услышав звонок на урок, она вышла из кабинки и подошла к большому зеркалу. Скривившись от вида своего некрасивого, да еще и заплаканного лица, она решила, что на урок точно не пойдет. Ноги сами ее понесли в парк, который так полюбился ей с самого переезда в этот большой, недружелюбный мегаполис. Там она сочиняла стихи и рассказы, рисовала птиц и деревья и гуляла в одиночестве. За месяц в новой школе она так и не смогла завести друзей. Все только потешались над ней, указывая на недостатки ее внешности и дурацкую одежду, которую она так любила. Катя искренне не понимала, чем так не приглянулась ребятам, ведь в старой школе в ее родном городке все было нормально. Она всегда знала, что некрасива, но у нее были подруги и друзья. Мальчики никогда не приглашали ее на свидания, но всегда звали поиграть в футбол или хоккей. Ее любили и принимали такой, какая она есть. А здесь никто даже не пытался узнать ее, с самого первого дня она стала предметом насмешек и получила уже не одно обидное прозвище. — Теперь я еще и сорняк, — прошептала она, сев на корточки у кромки небольшого пруда, надежно скрытого от посторонних глаз разросшимся вокруг него кустарником. Увидев в воде свое отражение, она поморщилась. Высокая, выше всех в своем классе, а потому вечно сутулая, угловатая и чересчур худая, с острыми чертами лица, заостренными скулами, тонким носом и узкими, бесцветными губами. Светловолосая с белесыми бровями и ресницами и ненавистными пятнами веснушек, которые щедро рассыпались по ее лицу. Единственным, что она в себе любила, были глаза. Большие, слишком большие для ее худого, почти изможденного лица необычайно яркого зеленого цвета с серыми крапинками. И сейчас в этих глазах стояли слезы. Тяжелые капли срывались вниз, теряясь в мутных водах пруда, а тонкие, костлявые пальцы яростно выдирали редкие травинки из промерзшей земли. — Почему я, — зло шептала она, не обращая внимания на забивающуюся под ногти грязь, — почему я такой урод? Она не знала, сколько времени предавалась самобичеванию, обдирая и без того плешивый газон и кляня все на свете. Просто в какой-то момент ощутила, что гнева больше нет. И обиды тоже. Что нет ничего, что позволило бы ей пережить еще один день. Она была пустой и разбитой. Пальцы сами нырнули в карман объемного серого пальто и выудили оттуда блокнот и ручку со следами зубов. Она начала записывать мелким, убористым почерком, чувствуя, как внутри растет и крепнет вдохновение. Каждый раз, когда ей казалось, что она больше не выдержит, блокнот и ручка ее спасали. Переполненные болью и тоской стихи были тем немногим, что придавало ее существованию смысл. — Девушка, простите, можно я вас сфотографирую? Чужой голос, дрогнувший и неуверенный, прервал ее на последней строчке. Она вскинула глаза и увидела копну огненно-рыжих волос. Серые глаза пронзительно смотрели на нее, изучая, оценивая. Было что-то еще, что-то незнакомое во взгляде этого нелепого парня, который стоял прямо напротив нее. Она не успела понять, что это было — он поднес к лицу нацеленный на нее фотоаппарат. Дернувшись, как от удара, она попятилась назад, а потом и вовсе бегом кинулась прочь, оставив горе фотографа растерянно смотреть ей в след. *** Катя недовольно хмурилась, глядя прямо перед собой. На другом конце пруда точно копируя ее позу сидел тот самый рыжий. Третий день подряд она приходила в свой укромный уголок в поисках уединения, а находила там его. Он больше не подходил к ней, наблюдая издалека. Фотоаппарат в руки он не брал, позволяя ему болтаться у него на груди. Просто сидел и смотрел. Она раз за разом прокручивала в голове его фразу и выражение лица, не понимая, почему он подошел к ней. Знакомы они не были, иначе бы она запомнила его огненную шевелюру. Мелькала мысль, что он хотел посмеяться над ней, но тогда зачем ему сидеть вдалеке и следить за ней. Она не исключала, что это какой-нибудь приятель Андрея, который никак не мог оставить ее в покое и изводил злыми издевками, но три дня — слишком долго для такого придурка, как ее одноклассник. Ему бы ума на такое не хватило. Едва заметно качнув головой, она вытащила из кармана блокнот, но писать не хотелось. Все ее мысли занимал парень, наблюдавший за ней. Надежды на то, что он уйдет не было никакой, ведь предыдущие два дня он уходил одновременно с ней. Не выдержав повисшего в воздухе напряжения, Катя резко поднялась и решительно зашагала в его сторону, безжалостно топча листья, которые пестрым ковром застилали все вокруг. Увидев, что девушка идет в его сторону, рыжий поднялся на ноги и посмотрел на нее так прямо, что она снова захотела убежать. Но вместо этого она шла вперед, упрямо глядя ему в глаза. Если бы ее попросили описать их цвет, она бы сказала, что они напомнили ей утренний туман. — Чего ты хочешь? — получилось гораздо спокойнее, чем она ожидала и совсем не зло. — Я уже говорил, — в этот раз голос его звучал куда увереннее, — хочу тебя сфотографировать. Девушка поняла, что он старше, чем ей казалось. И выше, чем она. Почему-то вдруг Катя почувствовала себя глупо и неуверенно. Ей захотелось сжаться в комок и стать невидимкой, но это было невозможно. — Зачем? — ее голос прошелестел, словно слетевший с дерева лист. — Для конкурса, — хрипловато, с каким-то едва уловимым акцентом заговорил парень. — Я фотограф, — он качнул рукой висевшую на груди камеру, — и я очень хочу попасть на стажировку в Париж. Поэтому я должен победить в конкурсе, — то, как серьезно он говорил, заставило что-то внутри нее дрогнуть и поверить ему. — Но почему… почему я? — что-то в выражении Катиного лица заставило его улыбнуться. — Потому что, — девушка с удивлением увидела ямочки на его щеках. Она смотрела на него, размышляя, ища подвох, но не могла представить, что человек с такой улыбкой мог оказаться настолько жестоким, чтобы издеваться над ней, как все остальные. Все внутри нее сопротивлялось этой мысли, а она привыкла доверять своему чутью. И потому она кивнула. Он попросил ее сесть так же, как в первую их встречу, долго возился с фотоаппаратом, что-то смешно бормоча себе под нос, то и дело на нее поглядывая. Иногда взгляды их встречались на короткий миг, и Катя замирала, очарованная его туманными глазами. Он кружил вокруг нее, щелкая затвором, изредка касаясь ее для того, чтобы поправить горчичного цвета шарф, обвивавшийся вокруг тонкой шеи девушки, или отвести с лица прядь волос. Время летело незаметно, отмеряемое лишь вспышками и его обрывистыми просьбами сменить позу или положение рук. В конце концов, он убрал камеру в чехол и подал Кате руку, помогая подняться. Заметив, что пальцы девушки покраснели от холода, он сжал их в своих теплых и на удивление мягких руках. — У тебя невероятные глаза, — проговорил он, не сводя с нее своего странного взгляда. Никто никогда так на нее не смотрел. Катя не знала, что ответить на свой первый в жизни комплимент, а потому еле заметно повела плечами. — Как тебя зовут? — спросил парень, спохватившись, что до сих пор не знает имени девушки. — Какая разница? — почему-то спросила она вместо ответа. — Хочу знать имя своей модели, — ни тени насмешки в его лице. — Катя, — выдохнула девушка, осторожно высвободив свои руки. — Пьер! — крикнул он вдогонку. *** Катя быстро шла к выходу из школы, не понимая, почему все оглядываются на нее и хихикают. Решив, что это просто очередная проделка Андрея, девушка резко толкнула двери, буквально выбегая из невысокого здания, ставшего ее тюрьмой. Она мечтала поскорее пережить этот учебный год, чтобы больше никогда не видеть этих людей. Чтобы никто не издевался над ней и не смотрел, как на юродивую. Быстро пройдя по парку, она пробралась сквозь кустарник и увидела Пьера, стоявшего к ней спиной. Прошло несколько недель с их первой встречи, и каждый день он ждал ее здесь. Иногда они болтали, точнее Пьер рассказывал ей об искусстве фотографии, о живописи или моде, а она слушала. Редко ему удавалось втянуть ее в беседу, разговорить. Привыкшая уже к бесконечным издевкам со стороны одноклассников, Катя пряталась в себя, как улитка в раковину, боясь довериться хоть кому-то. Но Пьеру, казалось, было достаточно и ее молчания. Порой он тоже молчал, наблюдая за ней. Со временем, она перестала смущаться его присутствия и начала писать при нем. Парень часто фотографировал ее, но она больше не злилась на это, привыкнув к щелчкам и вспышкам. Вот и сейчас, он резко обернулся и щелкнул камерой. — Тебе идет быть недовольной, ты в курсе? — улыбаясь сказал он, пряча фотоаппарат. А иногда он говорил такие вот вещи, от которых у Кати внутри все сжималось в непонятный клубок. Она смущалась и никогда не знала, что ему ответить, поэтому просто краснела и отмалчивалась, как сейчас. — И румянец тоже тебе к лицу, — Пьер вдруг сделал пару шагов, сокращая расстояние, разделявшее их. — Очень, — он вытянул руку и коснулся кончиками пальцев ее щеки. Девушка шумно втянула в себя воздух, но не сдвинулась с места, позволяя его пальцам скользить ниже, очерчивая скулы и линию челюсти, касаться тонкой, длинной шеи. Там, где парень касался ее, кожа покрывалась мурашками. Дышать было все труднее, и несмотря на октябрьский холод, внутри все горело огнем. Пьер приблизился к ней почти вплотную, а рука его легла на ее плечо. Катя стояла, замерев, хотя сердце ее колотилось так, словно она пробежала не один километр. Ощутив обжигающее дыхание на губах, она растерянно посмотрела на него, но в серых глазах было спокойствие и то самое выражение, которое она так и не смогла расшифровать. — Я хочу тебя поцеловать, — прошептал парень. — Так целуй, — еле слышно выдохнула Катя, закидывая голову назад. Только губы Пьера коснулись ее, как она услышала знакомый гогот. Вздрогнув, она вырвалась из рук обескураженного парня и увидела в кустах Андрея и Дениса. Они смеялись, как сумасшедшие, а она слышала только звон своего разлетевшегося на мелкие кусочки сердца. Ее вмиг ставшие ватными ноги сделали неуверенный шаг назад. — Катя! — парень шагнул к ней, но она отвесила ему звонкую пощечину. — Предатель, — только и смогла вымолвить она побелевшими губами, перед тем как броситься прочь. *** Катя смотрела, как снежинки танцуют белый танец на ветру и, кружась, падают на корочку льда. На улице было холодно, но ни один мороз на свете не сравнится с зимой, царившей у нее в душе. Каждый раз приходя на пруд девушка чувствовала, как все ее нутро замирает в надежде, что Пьер будет ждать ее там. И каждый раз его там не было. Она бесконечно прокручивала в голове его рассказы, вспоминала его истории и не могла найти ни одной ниточки, что привела бы ее к нему. Она ненавидела себя за то, что не поверила ему. Что сбежала, не дав ему ничего сказать. На следующий же день в школе, она поняла, что ни Андрей, ни Денис не знали Пьера. Не было никакой шутки, они просто хотели проследить за ней, чтобы придумать очередную гадость. Осознав это, Катя поняла, что разрушила все своими же руками. Она и не знала, как нуждается в Пьере, пока он не исчез. И за это она ненавидела себя особенно сильно. Окончательно продрогнув, Катя решила пройтись. Домой идти совершенно не хотелось, и она пошла бродить. Минуты сменялись часами, а она шла по заснеженным улицам, не замечая времени. Когда она замерзла настолько, что ей показалось, что нос сейчас отвалится, как сосулька, она решила зайти куда-нибудь погреться. Зайдя в первое попавшееся кафе, она заказала чашку чая и села за столик у батареи. В ожидании напитка, девушка лениво смотрела по сторонам, и вдруг наткнулась на пристальный взгляд. На нее во все глаза смотрела девушка лет двадцати. Катя вздрогнула и отвела взгляд, но девушка уже поднялась и направилась к ней. — Простите, вы Катя? — Мы знакомы? — Катя едва не поперхнулась чаем. — Нет, но я была на выставке, — быстро заговорила девушка, роясь в сумке. — Простите, уверена, вас уже замучили такими просьбами, но, пожалуйста, вы не могли бы подписать? Окончательно растерявшись, Катя, не говоря ни слова, поставила закорючку на подсунутом ей буклете. В глаза бросилось название галереи и имя фотографа. Не раздумывая, она вскочила, чудом не перевернув стол, и вышла из кафе. Вопреки своей нелепой привычке, она не стала бежать. Она шла медленно и уверенно, навстречу своей судьбе. А это точно была она, не иначе. Все сложилось в единую картину. Пьер был фотографом, притом достаточно известным в своих кругах. Он соврал ей про конкурс, видимо, не желая спугнуть, но она была уверена, что все остальное было правдой. Улыбаясь, она шла к нему, всем сердцем надеясь, что он будет присутствовать на закрытии выставки. Мимо мелькали витрины, машины, люди — все это было не важным. Только лишь декорации, сменявшие друг друга. Купив билет, она поднялась по лестнице, и застыла на пороге зала. Повсюду были ее фотографии. Большие и маленькие, все сняты с разных ракурсов. Каждая погружала ее в воспоминания. Вот она улыбается его шутке, а тут что-то пишет в маленьком блокноте. Вот она слушает очередной его рассказ. А в самом центре она увидела самую первую фотографию, которую он сделал. Он поймал в кадр ее душу, ее глаза. Они утягивали в бесконечность, как воды пруда, на который она часами смотрела. Девушке казалось, что она видит трепет ресниц, которые так не любила. Губы, чуть дрогнувшие во время съемки, почти сложились в неловкую, смущенную улыбку. Катя смотрела на снимок и не узнавала себя. Там была совсем другая девушка, и она была прекрасна. Знакомая незнакомка смотрела на нее ее же глазами. Она не могла поверить, что кто-то видел ее такой. Ее переполняли эмоции, которые вот-вот грозились пролиться слезами. — Ты никакой не новичок, Пьер, — тихо улыбнулась Катя, подтверждая свою догадку, — Так, зачем было это все? — Впервые увидев тебя тогда, я понял, что хочу сделать твое фото, — раздался за ее спиной знакомый голос. — Ты сбежала, но твое лицо, твои глаза не выходили у меня из головы. Ты стала моей музой. Моей моделью. — Никакая я не модель, — пробормотала Катя, из последних сил сдерживая слезы, — я некрасивая… Я сорняк! — голос ее дрожал так же сильно, как и она сама. Внутри все переворачивалось от его слов, от его близости, от горячего дыхания, щекотавшего шею. Пьер не стал ей отвечать, только резко опустил руки на худые плечи девушки, мягко разворачивая ее в сторону. Катя заметила в дальнем углу выставки огромную красивую фотографию васильков в лучах утреннего солнца. Она поразилась, что не заметила эту красоту, когда зашла на выставку. Огромная, пронизанная светом, она была прекрасной. — Эту фотографию я сделал несколько лет назад, но не знал, куда ее деть. И, честно говоря, давно забыл о ней, — заговорил Пьер, все также сжимая Катины плечи. — Но увидев тебя, я понял, что хочу сделать выставку. Ты напомнила мне василек. Не каждый может увидеть и оценить его красоту, многие считают его сорняком, но для меня этот цветок красивей всех прочих, — он снова развернул ее, на этот раз лицом к себе. Наконец, Катя смогла понять, что таил в себе его взгляд с самой первой их встречи. Восхищение, с которым никто не смотрел на нее раньше. — Ты поедешь со мной в Париж? Катя смотрела на него, а по лицу ее впервые за долгое время сбегали слезы радости, а не обиды или горечи. Чувства переполняли ее, а мысли путались, не давая сосредоточиться. Если она была васильком, то Пьер — ее личным солнцем. Солнцем с глазами цвета тумана, облаком рыжих волос и самой доброй на свете улыбкой. Она долго росла в тени, но теперь, почувствовав тепло, она не хотела его отпускать. — И Париж, и весь мир в твоем объективе, — прошептала она, не отрывая от него взгляда. — Зачем тебе я? — Потому что с недавних пор в моем объективе только ты.