Решение Вильхельма

Влажный среднеполосный лес разлился своей свежестью перед копытами испуганно насторожившейся лошади Диего де Кампо, когда португальский наемник покинул поросшее скорбными соцветиями ковыля поле, вьезжая в ярко-зеленый мир. Тишина того лишь изредка нарушалась проскочившей белкой или же птицей, рыщущей в поисках корма. Диего углубился в себя, вновь и вновь прокручивая в своих мыслях разговор с князем Вильхельмом, которого преданно и совршенно безответно любил уже девять лет, с момента поступления на службу, несмотря на то, что живой погрузневший с годами правитель очень уж отличался от парадных молодых портретов, где Вильхельм красовался верхом, в ореоле роскошных черных кудрей. С годами кудри поседели, лицо огрубело, а задница князя заметно раздалась вширь после сорока, когда походы и турниры сошли на нет, а обильные пиры, напротив, участились. Но диего было важно вовсе не это. Он любил харизму князя, его ухмылку, голос, походку, манеру поведения. Его взгляды на жизнь, очень уж смелые для его времени. Все. От и до. И свою любовь он изливал в письмах, где рассказывал все, от и до, пока Вильхельм не вызвал его в гневе и не велел ему замолчать навсегда и уехать в дальний гарнизон. Что ж, это к лучшему — решил Диего. Ведь пока не разберешь завалы сгнившей лачуги, на ее месте не построить ладной, крепкой избы. И он подчинился, уезжая. Ведь у князя был фаворит, давнишний и постоянный любовник, Деймос А’скория. О, с каким наслаждением Диего сломал бы шею этому смазливому и хитрому блондинчику, который фактически управлял страной! И знал бы он, сколько молодых заключенных Диего утопил лицом в параше, фантазируя, что дергающееся в конвульсиях тело принадлежит Деймосу. Ведь работой офицера был надзор за врагами князя и простыми преступниками, коих было предостаточно, и коими можно было безнаказанно пользоваться для собственного удовлетворения в том числе, чем не пренебрегал Диего в минуты отчаяния. Сослуживцы побаивались его. Сильный и вспыльчивый (ради развлечения Диего мог разогнуть подкову) молодой человек дикой наружности производил на германцев пугающее впечатление. Его никогда не видели улыбавшимся, веселым, или же с женщинами. Считали, что его в юности бросила неверная возлюбленная, но это было не так. Диего никогда не нравились женщины, а их прелести казались всего лишь скоплениями жира и устройствами для продолжения рода. Гораздо больше ему нравились мужчины, но этим поделиться было попросту не с кем, поэтому приходилось насиловать зеков в грязных пропахших испражнениями камерах. Но он не сдался и был полон решимости начать новую жизнь. По дороге в гарнизон он прилег на ночлег, и поутру уже собирался было продолжить свой путь, как вдруг оказался в совершенно незнакомом месте, и решил, что его пленили. — Где я? — Офицер ударил в дверь кулаком, поднимаясь на ноги. — Где я, черт побери! — Восклицал он на разных языках. — Выпустите меня! Я Треанский подданный!