Безусловность

Переполненный партер ревет в унисон последним тактам песни. Я искоса бросаю взгляд на Энн и вижу в ее глазах смешинки. Она чуть заметно кивает в сторону сидящего перед барабанами Вольффа. Еле удерживаюсь от того, чтобы возвести очи горе. Наш большой мальчик с любимой игрушкой в руках полностью поглощен моментом и самим собой. Пальцы автоматически перебегают по грифу, и на несколько минут я отключаюсь от действительности. Мысли переносят меня в прошлые туры. С 1994 года все это было уже столько раз. И, конечно, все изменилось. Мы изменились. Уже нет необъяснимого куража, волнения перед выходом на сцену, желания кого-то поражать. Воспоминания о начале работы с группой до сих пор пробегают холодком под ребрами. Это, пожалуй, осталось неизменным. Завораживающая меня, поглощающая волю и сознание музыка. Его музыка, которой я отдаюсь всем существом. А после концерта также отдаюсь создавшим ее рукам и сердцу. И, хотя с годами это «отдаюсь» меняет свой цвет, суть остается та же. Стоя на коленях, он дирижирует своим невидимым оркестром, а потом плюхается на сцену, растягиваясь на спине. Дожили. Даже лица в партере выражают недоумение, которое уже спустя секунды сменяется овациями и улыбками. Дети. Один валяется, свесившись вниз с края сцены, другие фотографируют и смеются. Боже мой. Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы почувствовать скептицизм Йенца. С годами Тило научился делать неплохое шоу, гипертрофируя свои истинные эмоции. Искренние, живые, с прежней силой бушующие в нем чувства заменены аккуратной выверенной версией «визитной карточки Тило Вольффа». Элегантные пассы, дрожащие пальцы, фирменный взгляд. Публика в экстазе. И нотка или даже огромная ложка пафосных концовок старых боевиков. Он играет с залом, соответствуя заложенной модели, и получается достаточно качественно. Но, как заметила Энн, нас этой игрой уже не провести, и мы лишь снисходительно потакаем эгоцентризму нашего большого ребенка. Который тем временем купается в лучах славы и аплодисментов, небрежно помахивая рукой. Джулиан дает эффектный драм-взрыв, публика уже устала хлопать, но Вольфф доволен. Для меня так тоже намного легче. Мы уже давно пообещали друг другу, что предназначенное для двоих останется для двоих. Поэтому я спокоен, когда начинаю следующую песню. «Все Ложь», и это истинная правда. Хотя каждый раз я вспоминаю, как незаметно для зрителей его губы касались моей шеи, а пальцы впивались в плечо, превращая кровь в огненную лаву. Глаза в глаза. «Я строю стену и снимаю мою одежду…». В Лихтъяре туре я понял, что дальше так продолжаться не может. И он дал мне слово. Никаких провокаций. Ничего, что может с космической скоростью лишить взрослого и серьезного мужчину самообладания и рассудка. Лидер-гитариста, между прочим. И… И плевать на толпу фанатов у сцены. Какой тут к чертям самоконтроль, о чем я. Самоконтроль до сих пор иногда слетает, и я забываюсь, а потом обнаруживаю себя стоящим перед ним на коленях на сцене, пока он до боли стискивает микрофонную стойку, прикрытые веки дрожат, и осколки маски осыпаются, открывая боль, любовь, веру и ослепительный свет его сердца. В его глазах горит тот же самый огонь, который течет в моих венах. Энн смеется. Йенц закатывает глаза. Хенрик и Джулиан понимающе улыбаются. Просто прекрасно. Иногда я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не прекратить его насилие над гитарой, которое он гордо зовет игрой и разве что язык от усердия не высовывает, не отрывая взгляда от грифа. С трудом пережил первые концерты, когда номер «Тило и гитара» стал частью программы. Все же стою в первом ряду. Флайман и Леонхардт позади посмеялись от души. Удержать лицо даже тогда было легче, чем когда он утыкался лбом мне в плечо и шептал только для нас двоих: «Для меня ты – цвет, который не видел ни один человек». А я смотрел в переполненный зал поверх взъерошенных черно-белых прядей и проклинал концерт и необходимость продолжать партию. Или когда в холле отеля я решил, что с меня довольно «фан-общества», и этот с позволения сказать друг не мог не пожелать мне самой доброй ночи. Короткие объятья, но нежность в его голосе я чувствовал физически. Самоконтроль… Куда же без него. Lacrimosa, концерт, тур – это иной мир. Муж, отец, друг, коллега – постоянные переменные в сложных уравнениях. В которых всегда был, есть и будет столь же постоянный недоказанный, непонятный икс. Я часто пытаюсь решить эту задачу, но бросаю попытки, когда после концерта и возвращения в номера дверь бесшумно открывается, и я слышу тихие шаги. Его дыхание сзади обжигает шею, пальцы сжимают мои плечи, от него пахнет чужим парфюмом. Он часто говорит, что ему это нужно. Не объясняя, но это и не объяснить. Просто ему нужен я, а мне он. Безусловно и бескомпромиссно. И мы оба знаем это. Он опускается на колени рядом или передо мной, я откидываю голову назад и закрываю глаза. Зарываюсь пальцами в жесткие от укладки волосы. Мы всегда молчим. Никакие слова не скажут больше, чем эта тишина. Он берет в ладони мои запястья так, словно я сделан из хрусталя или фарфора. Разбивающая любые границы нежность, забота и ласка. Мне нечего противопоставить, хотя я пытался спорить. Что-то доказать то ли ему, то ли на самом деле себе. Не вышло. Горячие губы касаются загрубевших ладоней и подушечек пальцев, стертых струнами. Легкие беспорядочные поцелуи ложатся сначала на одно запястье, потом на другое. Искры от них бегут вверх по предплечьям, скапливаются в груди, стискивая ребра. Иногда я забываюсь и стискиваю в кулаке некогда длинные черные волосы. Иногда забываю, что людям необходимо дышать, и глоток воздуха дается с хриплым присвистом. Он всегда смотрит немного снизу-вверх из-под выбеленной пряди. Спрашивает, все ли в порядке. Его лицо просто воплощение тревоги и снова обезоруживающей нежности и преданности. Киваю. Полный порядок. Пятьдесят лет, а ума нет. Да и не будет, как иногда ехидно добавляет Йенц. Тут вынужден соглашаться - в отношении этого человека точно не будет. Он медленно массирует мои затекшие от долгой игры пальцы, прикрывает глаза. У нас не такая большая разница в возрасте, и мы оба не любим дешевых пошлостей. И уж конечно я давно признал его как равного. С полным осознанием всего этого я целую висок своего друга и как одержимый шепчу одними губами ему на ухо: «Мальчишка, мальчишка, мальчишка». Опьяненный его запахом, теплом и близостью. В ответ он неизменно мягко прикусывает кожу над ключицей, трется носом или щекой и смотрит так, что в горле застревает ком, и подозрительно предательски щиплет глаза. Обхватываю ладонями его лицо, большими пальцами ласково стираю потекший грим. Нежность прошивает каждую клетку тела, посылая дрожь в оголенные нервы. Иногда приникаю лбом к его лбу и растворяюсь в нашем смешивающемся хриплом дыхании. Иногда резко сгребаю его в охапку, прижимаю к себе и утыкаюсь лицом в разлохмаченные пряди. Его пальцы сминают на спине мою рубашку. Минуты превращаются в вечность. Иногда и часы тоже. Иногда мы встаем и идем куда-то в другой номер к ребятам, в ресторан или в клуб. Иногда ребята сами вваливаются к нам, иногда что-то срочно нужно команде. Иногда он касается моих губ своими, и это билет в один конец без возврата. Иногда я сам поднимаю его на ноги за ворот рубашки и толкаю к постели, зная, как именно он будет выгибаться под моим весом, руками и губами. Иногда мы просто ложимся на кровать, и я притягиваю его к себе. Ни слова. Он всегда расстегивает пару пуговиц моей рубашки и кладет ладонь ровно над моим сердцем. Я знаю, что он ощущает захлебывающийся беспорядочный ритм, и от этого все внутри разрывается еще сильнее. Сам стал делать так же, когда он вваливается в студию, размахивая диском или флешкой с новым альбомом. Пересказывает последние новости, по-хозяйски вытаскивает бутылку, лед и два стакана, разливает виски, попутно ожесточенно жестикулируя, ругаясь на дороги или аэропорт. Я только иронично усмехаюсь и перебираюсь на диван. Спустя пару минут он ставит передо мной бокалы, включает запись. Я погружаюсь в первые ноты нового альбома, а он вытягивается рядом и пристраивает голову у меня на коленях. Переплетает свои пальцы с моими. Я кладу ладонь ему на грудь и сбиваюсь с ритма новой песни на другой ритм под своей рукой. Лед в бокале превращается в воду, альбом подходит к концу, и я как обычно понимаю, что придется слушать заново, потому что я ничерта не понял. Он улыбается и нажимает кнопку повтора. Рука, стук сердца. И все повторяется снова. Он любит Анне. Я люблю свою жену. 99% времени. И оставшийся 1% занимает вовсе не любовь. Это намного больше. Иногда про себя я называю это единство душ, и сам же улыбаюсь тому, как забавно это звучит. Нет слов, которые опишут то, что знаем мы в нашем молчании. Безусловность. Потребность есть, пить, дышать и чувствовать его рядом. Базовые потребности отдельно взятого человека. Уходим со сцены в последний раз. Овации и крики не смолкают, но сегодня публике придется смириться. Третий бис не запланирован. Устало опускаюсь на стул. Зал скандирует «Co-py-cat», Йенц только машет рукой, Тило улыбается. Шутит с Джулианом, благодарит Йорга и остальных ребят. На секунду оказывается рядом. Чувствую руки на своих плечах, большие пальцы незаметно поглаживают шею. Он смотрит мне в глаза. Молча. Сегодня я снова оставлю дверь в номер незапертой. Безусловно.