Fabrizio Paterlini - Wind Song обязательно
В квартире бардак, как и в голове. Надо было как-то упорядочить этот чертов сброд из ненормальных мыслей.
Итак, ему вставил директор по первое число, наорал менеджер, Марк разбил свою любимую кружку, еще и врач настаивает на госпитализации. Но самое главное — Джексон. Как бы, наверное, хотелось просто выкинуть его из своих мыслей, из сердца, что все еще неспокойно.
— Может, мне просто уволиться нахер? Денег на оставшееся у меня время достаточно, чтобы спокойно умирать. — Из размышлений снова выводит звонок. Только на этот раз дверной. Марка мигом отрезвляет, и он выныривает из сложившейся ситуации, чтобы встать и, немного пошатываясь, пойти открывать названному гостю.
Как же он ненавидит свое состояние, когда любой звук приносит невыносимую боль, особенно звук отъезжающего в сторону звонка. Марк не смотрит в глазок, а сразу открывает — это лишь привычка. Перед глазами немного темнеет, когда Марку приходится немного задрать голову, чтобы разглядеть названного гостя. Мир виден пятнами, они чередуются. Сначала несколько темных, истинно черных, перекрывающих весь цвет, затем — совершенно нормальные цвета, немного размытые, но даже так можно увидеть улыбку на красивом лице гостя и его темные глаза. Марк пару раз трясет головой, пытаясь сфокусировать зрение, поправляет волосы рукой и снова смотрит. Мир снова приобретает четкость, а вот про сознание так не сказать. Стоит Туану один раз вглядеться в родные черты, как мозг отключается и машет нежно-белым платком.
— Мы так и будем стоять на пороге, или, может, ты впустишь уже своего парня, Марки? — Джексон вошел, немного отодвинув закрывшего собой дверной проем Туана, и, быстренько сняв обувь, пошел оглядываться.
Послышался какой-то грохот и чертыханье, а через секунду Марк снова увидел перед собой Вана, теперь больше похожего на побитого щенка.
— Марки, дорогой. — Издалека начал китаец, опуская взгляд. — Тебе сильно нужна синяя фарфоровая чашка? — вот теперь минус две. Марк опустил глаза и хрипло рассмеялся, игнорируя тупую боль в висках. Прошло немало времени, но Джексон, войдя в квартиру, снова рушит все, к чему прикасается. Смех прервался сильным кашлем, словно Туан сейчас выплюнет свои легкие со сгустками крови.
— Тише, тише. — Джексон похлопал Марка по спине и, когда все прошло, закрыл дверь. Схватив за руку туго соображающего Туана, он усадил того на стул на найденной кухне и начал заниматься своими делами, словно ничего не произошло. Словно не было всех этих лет поодаль. В воздухе запахло чаем с жасмином и тонкими нотками магнолии. Удар горячей струи воды о дно прозрачной кружки приятно обволакивали сознание. Марку стало легче дышать. Сейчас, когда Джексон со смущенной улыбкой ставит перед ним дымящийся напиток, он готов простить Вану абсолютно все, что тот успел натворить, лишь бы это мгновение длилось... неважно сколько, даже если всего пару минут, главное, чтобы Джексон не исчез прямо сейчас.
— Марк, ты здесь? — Ван помахал перед лицом застывшего Туана ладонью, приводя того в чувства.
— Да. Зачем ты пришел? — прозвучало не так, как он хотел.
Было заметно, как вздрогнул Джексон от холодных ноток в хриплом голосе. Он слегка покрутил в руках горячую кружку чая, прежде чем подставить ее на мягкую подставку и ответить:
— Я скучал все это время, — Марк хочет захлебнуться в обжигающей горло жидкости от немого раскаяния в глазах Вана, — да и разве не могу я навесить своего парня? Знаешь, тогда, когда я оставил тебя, я…
— Хватит. — Джексон внутренне содрогнулся, он все еще жалеет, что все так сложилось, хотя его вины на самом деле нет, но Туан, видимо, не считает это важным. — Не хочу ничего знать. Давай просто забудем все, пожалуйста.
Джексон подошел сзади и обнял Марка со спины, ощущая дрожь парня. Туана знобило, но за последнее время он успел свыкнуться с чувством постоянного холода в своей жизни. Грудь Вана горячая. Марк сильнее облокотился на китайца и облегченно выдохнул, расслабившись в крепких руках. Навевает старые воспоминания, когда после прогулок они собирались у Джексона, а ведь знакомы были всего неделю. Как можно было настолько привязаться за столь короткий промежуток вечности?
— Если снова исчезнешь, не прощу. — Ван и не собирается.
В таком положении проходит еще некоторое время, затем они как-то незаметно перемещаются на уютный диван в комнате Марка.
На груди Джексона удобно и тепло, приятный рельеф мышц, пальцы в волосах нежно массируют кожу. Другая рука покоится на бедре Туана и немного поглаживает. Ван наклоняется ближе и сквозь успокаивающий гомон телевизора шепчет о разном: о том, что делал, как скучал, о любви, о будущем... У Марка кружится голова и, кажется, жар, но он не знает от Вана ли, что так близко, или из-за болезни. О последнем думать не хочется, Джексон так красиво описывает их будущую жизнь, что Туан безумно хочет пережить все эти моменты.
Они так и засыпают, а наутро Марк просыпается от запаха кофе и французских вафель в постель. Джексон остается и на следующий день и даже еще на неделю, и Туан с полной уверенностью может сказать, что он снова чувствует себя живым. Он стал лучше питаться, снова улыбается. Были мгновения, когда он забывал, что раковые клетки медленно поражают его, медленно убивая, не оставляют и шанса...
Марк ничего не говорит Джексону, сначала он просто долго не может привыкнуть к тому, что тот вечно рядом, носится вокруг, нежно обнимает, ломает все его вещи и просто любит. Потом просто не хочет, ищет оправдания, пытается оттянуть момент.
— Можно я просто немного побуду счастливым, я не прошу много. Совсем немного, еще чуть-чуть, пожалуйста. — Марк шепчет это, когда Ван уходит по работе, когда сам он в другом месте, когда Джексон засыпает, прижимая крепко к себе, и дышит куда-то в макушку. Марк шепчет и давит в себе стоны от невыносимой боли. Джексон не должен пока узнать, но тот начинает замечать, что с его парнем что-то не так.
Марк смеется над очередной шуткой Вана, машет руками и, кажется, совсем не замечает хмурого взгляда.
— Марк. — Тихо зовет Джексон, но Туан даже не поднимет глаз, словно не слышит его, продолжает посмеиваться.
— Марк, — говорит громче и ловит удивленное выражение лица напротив, — у тебя кровь.
Дрожащими руками Марк стирает капли крови из носа, он плохо слышит звуки в последнее время и поэтому удивился, услышав голос Вана так громко.
— А? Да, не важно. — Туан быстро уходит в ванную, чтобы смыть кровь и достать спрятанную упаковку лекарств. Чертов звон в ушах, адская боль в висках, он чувствует себя таким слабым сейчас, что хочется свернуться калачиком и ничего не делать. Марк снова хочет просто быстро исчезнуть, как и в первую неделю после оглашения точного диагноза. Глиома столба головного мозга. Его личный смертный приговор.
Его ждет Джексон, он все еще рядом, поддерживает и дарит такое спасительное тепло, растворяет в себе мысли о суициде. Осталось ведь так мало времени.
Становится хуже.
Джексон смиряется с тем, что Марк часто не слышит его, когда он говорит тихо или просто не напрягает голос. Может и правда проблемы со слухом, это нормально. Джексон смиряется, когда Марк бледнеет и хриплым голосом просит не идти за ним. Джексон смиряется, найдя упаковку сильнодействующих обезболивающих.
Джексон не выдерживает, когда несет потерявшего сознание от сильной боли Туана на руках в машину. Сердце рвано бьется в груди при воспоминании о крике Марка из соседней комнаты и вида лежащего на холодном кафеле тела в окружении рассыпанных таблеток.
...ему снится белый плюшевый медведь, гора мелких лепестков в букете и сверкающая улыбка... Кто это? Этот парень выглядит таким знакомым. Откуда я его знаю?
— Эй, Марки! — У него такой красивый голос, такой родной... Что происходит?
Парень подходит ближе, черты становятся знакомыми, пока не начинают медленно расплываться. Юноша становится все тускнее. Джексон?
Все идет черными пятнами, погружается в бессвязный водоворот событий, воспоминания проносятся в голове бурным потоком. Взгляды, улыбки, руки, вспышки фотокамер. Марка ломает, вытряхивает все, голова раскалывается, мышцы сводит спазмами.
Как же больно...
Глаза резал яркий свет, слышалась приятная мелодия, кажется, это «Primi Passi». Очень отчетливо ощущалось тепло чужой ладони. Марк повернул голову, и ему захотелось расплакаться от счастья даже несмотря на то, что он все-таки мужчина. Как в дешевой дораме, Джексон уснул на больничной кровати в палате Марка, сильно сжимая его ладонь. Так тепло, как и говорила мама когда-то. Марк провел по лицу Вана тонкими пальцами, так хотелось унести воспоминания с собой, это было бы прекрасно.
— О, Марки? - Джексон сонно потянулся и протер кулаками глаза, пытаясь сфокусироваться. — Как ты себя чувствуешь?
Через секунду этот вихрь подлетел к Туану и обхватил лицо ладонями, обеспокоенно заглядывая в глаза.
— Все хорошо, не беспокойся. — Он еле оторвал Вана от себя, неловко стукнув по плечу, о чем сразу пожалел. Стон сорвался с побелевших губ.
— Ложись. — Ван сильнее надавил на плечи упирающегося Туана. — Ты напугал меня.
Пришлось еще долго отговаривать больно энергичного Джексона от идеи полного осмотра Марка. Того с трудом выписали, и уже через два дня все снова вернулось на свои места.
Только записка, оставленная его личным врачом, возвращала в реальность.
Две недели
Туан решил прожить их, как следует. Хоть Джексона и стало слишком много, Марк был счастлив. Он полностью отдался своим чувствам.
В эти две недели, отведенные ему, Марк сделал все, что мог. У них были свечи, было дорогое вино по вечерам, страстные поцелуи и жаркие ночи. Было много смеха, подколов, тупых шуток. Было так много всего и одновременно так невозможно мало.
Марк так и не сказал Джексону о болезни. Он не смог. Единственное, на что хватило Туану сил, — исчезнуть, как когда-то исчез сам Ван.
Как же неприятно жгли эти слезы. когда Туан выпутывался из родных объятий, когда неловко отодвигал край одеяла и неслышно ступал по ворсистому ковру, чтобы раствориться... Не так тяжело ощущать физическую боль, как душевную. Сердце болит сильнее, чем поражённый организм.
Марк унес воспоминания с собой. Воспоминания о всей своей жизни: семья, школа, университет, атмосфера на съемках. Джексон. Марк забрал с собой свои чувства к нему, любимые черты и чертову боль.
Джексон нашел лишь записку, написанную дрожащей рукой.
Неужели жизнь так мстит ему за то, что оставил этого парня тогда?
У Марка не будет завтра.
У Джексона не будет больше жизни. Без его Марка — бессмысленно.
