are you really going to love me when i'm gone?
джей не могла сказать, что хорошо чувствует себя со своей соседкой, но у той были свои хорошие стороны, например: она не доставала ее, и у джей никогда не пропадали ее сигары и еда из холодильника. впрочем, те, кто знал, что юная студентка курит сигары, вообще предпочитали обходить ее стороной, но ей было все равно: каких-либо знакомств в университете она не искала. хотя полезные знакомства порой выручали: чарли, например, могла порой договориться с деканом по-поводу разных мелочей, а у рейвен или хэнка можно было списать лекции. они все иногда заходили к эрике – но сама чарли, конечно, чаще. джей было все равно, по большому счету. чарли в конце концов смирилась с этим. сама чарли всегда являлась душой компании, но не лидером или заводилой, а скорее каким-то собирательным объектом уюта, тепла и значимости. чарли не любила маккиато, поездки во второй корпус, нетерпимость, лаванду, мелкий дождь. чарли любила фолк, запах перечной мяты, желтый цвет, свежепостеленное белье, вишневые маффины, вышивку, эрику. эрика любила каркаде, полароидные фотокарточки, виолончель, шахматы, смешные картинки с собачками, чарли. эрика не любила длинные лекции, холод, помехи телевизора, пауков, наивность, массивные украшения, еду, себя. на парах девушки предпочитали сидеть в разных углах аудитории для того, чтобы не отвлекаться, но каждую перемену они проводили вместе: у подоконников, в коридорах, в уборных, в столовой, на улице у крыльца. однажды чарли заметила, что эрика чувствует себя в столовой очень неуютно. она не стала спрашивать причину, но с того момента они больше ни разу там не появлялись. джей довольно часто не было дома, поэтому чарли до поздна сидела в общежитии с эрикой, разговаривая обо всем. они играли в шахматы и читали друг другу стихи, они пекли печенья и вместе делали домашние задания, они собирали пазлы и много разговаривали. по многим вопросам мнения их не сходились, и тем больше было удивительно то, что девушки при порой совершенно разных взглядах никогда не ссорились, когда даже дискуссии переходили в подобие дебатов. эрика говорила пылко, на щеках появлялся румянец, а в глазах – жаркая мечтательность, и в такие моменты чарли думала о том, что может смотреть на нее вечно, а сама слушала терпеливо и доказывала с невероятной упорностью и заражающей верой в собственные убеждения. рейвен сказала как-то, что это кажется довольно глупым. чарли тогда лишь улыбнулась. мартовское небо походило на ледоход: кучно-перистые грязные облака покрывали плотным слоем все то, что не могли закрыть мертвые тельца прошлогодних деревьев, и растворялись в тумане на горизонте. но эрика зашла в общежитие вполне бодро: шутка ли – пол-литра кофе с утра на две с половиной пары. тем не менее, внутри уже сидело эфемерно грызущее чувство, которое не давало студентке покоя, потому что она прекрасно знала, что это. потому что она знала, что это, и знала, что сама она никак не сможет это желание подавить – оставалось только надеяться, что чувство останется маленьким и статичным, а рост его будет медленным и постепенным, потому что на самом деле это чувство контролировало ее, а не она его. знакомая слабость мягко укутала голову, и эрика, заварив чай, села переписывать конспект. вечером зашла чарли. глаза эрики загорелись; к концу день стал совсем тусклым, но ксавьер всегда носила с собой цвет. — здравствуй. — и чарли улыбается, и у эрики тоже выскальзывает сдержанная улыбка. — у нас сегодня было 5 пар, зато почти ничего не задали. у вас вроде две? — задержали после. но... но ненадолго. эрика вдруг поняла, что у нее нет никаких сил на разговор. чарли заметила усталость. она с тихим стуком каблучков прошла и села на край кровати. совсем... изящно. она вся была совсем изящной. — у меня с собой два печенья-американо. будешь? пауза. она сказала это с мягкой улыбкой, но леншерр показалось, что эти слова чарли прокричала ей на ухо. неожиданно. резко. в голове тысячи голосов вдруг зачитали тысячи слов, неведомое существо схватило ее за язык в попытке заставить её сказать 'нет'. но она посмотрела на чарли: та... теперь выглядела обеспокоенной. эрика просто не хотела ей отказывать. — ты в порядке? чарли медленно перебирает короткие бледные пряди волос эрики и смотрит на темную гирлянду на противоположной стене. эрика доедает печенье: слюны не хватает, и сухая крошка смешивается с белым налетом на языке. — я сегодня устала. прости. — нет, ничего. ты же скажешь мне, если что-то будет не так? 'это все для того, чтобы стать лучше.' — конечно. пальцы чарли соскользнули и коснулись шеи. — тогда спокойной ночи. эрика в ответ прикасается губами к ее ключицам. потом она думает, что своими губами она не может к ней прикасаться. что чарли должно быть мерзко. чарли встает. — спокойной ночи. дверь закрывается. эрика встает тоже, и с некоторым сожалением чувствует тяжесть в животе, словно она съела несколько гранитных камушков. сладко-пшеничный вкус все еще остался на уголках ее рта. перед глазами все еще стоял каштановый цвет волос чарли. эрика прошла в туалет. водянистая слизь забивает нос и глаза, горло саднит от желудочного сока, костяшки пальцев краснеют. сначала слабые конвульсии вызывают только густую слюну, но вскоре, расчесав горло ногтями, эрику выворачивает полностью, и печенье выходит вместе с остатками чая. в ванной эрика умыла лицо и посмотрела на него в зеркало: то слегка припухло, глаза и нос покраснели, и покраснения эти с костяшками пальцев контрастировали на фоне побелевшей кожи. 'ты выглядишь ужасно, леншерр. допивай чай и...' в глазах помутнело, но эрика удержалась за раковину, и, уткнувшись на несколько секунд в мягкое полотенце, вышла и села на кровать в комнате. '...и спи. надеюсь, чарли не обиделась.' на столе осталась блестящая упаковка от печенья. по ней растекался жидкий свет лампы. эрика уснула. — ну и что это значит? рейвен не скрывает улыбки. — ищу себя, так сказать. да и просто так удобнее гораздо. — теперь ты привлекаешь еще больше внимания. — чарли по-доброму усмехается и подвигает тетрадь, чтобы рейвен списала тему. на перемене в коридоре они встречаются с джей и эрикой. — о. ну и кто ты теперь? вшивая? еж? обама? — не-е сме-ешно-о, — тянет рейвен и чешет короткую щетину на затылке, снова улыбаясь. джей, конечно, говорит все это с совершенно серьезным лицом, но рейвен, верно, не обиделась бы даже на 'онкобольную'. эрика молчит, но никакого негатива в ее глазах не видно: она замечает не только то, что рейвен почти под ноль состригла свои локоны, но и добавила несколько серёжек на хряще левого уха, а на ключице виднелся крохотный кончик нового тату. — нас хэнк ждет в столовой. — леншерр улыбается уголками губ. — готова? — готова. — рейвен отвечает уверенно. 'вопрос в том, готов ли он', додумывают все остальные. компания направляется в столовую, но эрика с чарли незаметно отстают и до начала следующей пары тихо разговаривают ни о чем у окна. рейвен и эрика живут в одном корпусе и часто идут вместе после учебы. джей как всегда имеет другие дела. холодный влажный ветер развевает волосы эрики во все стороны. рейвен смеется. — хэнк сразу сказал, что мне теперь будет гораздо удобнее. ну, да, я ему часто жаловалась на волосы... — как он, к слову, отреагировал? — да как... он, конечно, был удивлен, но чтобы вызвать у него шок, мне, знаешь, нужно отрезать не волосы, а что-то посерьезнее. — рейвен смеется снова. ее глухой смех растворяется в воздухе. — давай зайдем в старбакс? эрике все равно. рейвен покупает душистый кофе со сливками, сиропом, корицей, ванилью, кокосовым молоком и еще кучей добавок – она сказала у кассы 'как обычно', и леншерр подумала о продавце – как можно запомнить столько? но пахло чудесно, сладко-пряно. сама она ничего не взяла. — а зачем ты... ну, вообще это делаешь? — в смысле? — рейвен хмурится. — ну... — снова тянет эрика. она не стесняется, просто старается более четко сформулировать мысль. — ты так часто меняешься. внешне. пирсинг, татуировки, цвет волос вообще неизвестно, сколько раз за жизнь изменила. скоро от тебя ведь вообще ничего не останется. рейвен перестает пить кофе и смотрит на эрику. — ищу себя. — отвечает она после нескольких секунд молчания также, как и чарли. — но тебе не нужно искать себя. ты уже здесь. — кажется, словно глаза эрики загораются. весенний ветер раздувает легкий румянец на белых щеках. — твой цвет волос дан тебе от рождения. но... но то, что ты видишь в зеркале не определяет тебя. ни одна игла, воткнутая в твою кожу, не изменит то, чем ты являешься внутри. и я не думаю, что из-за этих изменений хэнк будет любить тебя больше. так зачем ты это делаешь? — я... — рейвен молчит. ни эрика, ни уж тем более она не ожидали ничего подобного, и слова эти звучали несколько странно. — мне никто не говорил подобного раньше. но ведь... внешность многое значит сейчас на самом деле. тебе ли не знать? девушки смотрят друг другу в глаза. незаметно они доходят до общежития. — в любом случае, я была искренна, и, думаю, ты внутри себя понимаешь это. подумай. эрика уходит. рейвен задумчиво допивает кофе. 'приезжай ко мне. есть идеи.' чарли приглашает эрику на выходные к себе. ее родители снимают для нее чудесную квартирку, но та находится на окраине города, поэтому чаще она приезжает к леншерр, чем наоборот. эрика думает, что, возможно, идеи эти связаны с новым пленочным фотоаппаратом ксавьер. эрика думает, что у нее нет никаких физических сил даже на то, чтобы выйти из комнаты, что ее подташнивает и у нее кружится голова. поэтому она, скрепя сердце, позволяет себе два пакетика растворимого кофе и собирает вещи. но когда спустя почти три часа тряски в автобусе и шумного метро она добирается до нужной квартиры, то становится теплее. пусть не снаружи – ее тело уже разучилось греть себя – но она звонит, дверь открывается, и на нее с самой мягкой улыбкой в мире смотрит чарли с растрепанными волосами, в домашних штанах, и до эрики доходят запахи ликера, выпечки, кардамона и еще каких-то ароматов, потому что чарли любит запахи, и в квартире у нее всегда пахнет волшебно. эрика утопает в объятьях. — эрика, ты так похудела! но я заказала суши, ты же любишь их? проходи. — суетливость в чарли каким-то образом сочетается с уютным спокойствием. но эрику передергивает. — суши? — тупо повторяет она. 'нет-нет-нет-нет-нет' — да. но я разных взяла, думаю, хоть какие-то тебе зайдут. — и улыбается. и такая она солнечная, и так блики от разноцветных камушков на шторках у прохода в кухню отливают на ней, что эрике хочется расплакаться, и голова ее разрывается от попыток придумать хоть что-то. — слушай... — леншерр старается придать своему лицу обычный вид. — а ты не против, если я у тебя душ приму? пока к тебе добиралась – словно в шахтах побывала. — конечно! я тебе сейчас найду что-нибудь, чтобы переодеться... а полотенце на третьей полке. леншерр старается придать себе обычный вид. но когда она подвигает медную щеколду на двери ванной, то гулкая, беззвучная истерика вырывается из ее горла. она не глядя почти срывает с себя одежду и включает воду, но уже через мгновение бессильно забивается в угол ванной и сжимается в комок. непослушные пальцы обхватывают складки кожи и залезают под ключицы, оттягивают щеки, мысли в голове словно выедаются термитами: 'наконец-то ты покушаешь а то твоя туша одряхлела без жиров сейчас ты будешь жрать и именно из-за этого ты никогда не похудеешь ты не можешь даже элементарно похудеть неужели ты думаешь что сможешь добиться еще чего-то то прекрасное существо в зале с тобой только из жалости потому что посмотри на себя на свое уродливое тело посмотри пощупай жирНАЯ БЕЗОБРАЗНАЯ КОРОВА УМРИ УМРИ УМРИ' – и она не может заткнуть этот голос. эрика тряслась в жгучих рыданиях, и в ее воспалившейся голове ей представлялось, как дверь содрогается от стуков чарли и ее вскриков 'открой, открой, леншерр! эй, жируха, проваливай, ты что, и там еду смогла достать? ты отвратительна! сейчас я зайду и буду смотреть на тебя!' вода, почти кипяток, окропляла перламутровый кафель и расцвечивала кожу девушки мягким красным оттенком. ванная наполнилась душистым паром. эрика почти потеряла сознание, но очнулась через 2 секунды с чистым мозгом, и паника потухла. в голове остались только легкие, вязкие мысли. леншерр подумала о том, что на третьей неделе голода ей не может не стать плохо после неожиданной порции японской еды. но подумала она об этом так, за между прочим, не сделав никакого вывода или продолжения. она обмылась, и, смотря на свое тело, смотрела совершенно спокойно: обнаружив она вместо своих ног и живота русалочий хвост, то удивилась бы не больше. после слёз в животе осталось неприятное вяжущее чувство. чарли вроде как почувствовала воодушевление, но почему-то что-то не давало ей покоя. почему-то ей казалось, что с эрикой что-то не так, хотя не было поводов так думать. она достала с верхней полки фотоаппарат, зажгла несколько крупных лимонных свечей, поправила шторы и успела сделать еще 1000 и 1 крошечных, ничего не значимых телодвижений; ей было неспокойно. но вот эрика вышла, и улыбнулась ей очень устало и, кажется, счастливо. и чарли не могла понять, стало ли ей лучше или беспокойство усилилось, но она, конечно, улыбнулась в ответ. девушки с полчаса провозились с пленкой, но зато ее было действительно много. чарли рассказала о том, что у хэнка есть знакомый, который работает в фотоателье, где проявляют пленку, и что этот знакомый и посоветовал нужную модель фотоаппарата и пленки, и вообще рассказал довольно много интересного. она рассмеялась, когда эрика нахмурилась, почувствовав укол ревности, и сказала, что у парня были странные тугие кудри и острый нос. потом чарли достала декоративный клей и разноцветные блестки: мелкие, как порошок и крупные, как осколочки стекла, и сказала, что клей безопасен для кожи и смывается. она сказала, что если приклеить все эти блёстки на кожу, то будет это выглядеть так, словно они все в звёздах. сначала эрике было некомфортно и дико. без водолазки она чувствовала себя, как без кожи, но обеспокоенная фраза ксавьер о том, что она действительно очень сильно исхудала несколько успокоила ее, и она ответила, что все в порядке и это от нервов. ей показалось, что девушку совсем не устроил этот ответ, но та промолчала, и эрика молча рассматривала их собственные искусственные звездочки. леншерр было сложно фотографировать чарли, потому что та смотрелась просто... удивительно. тонкие лучики солнца отблескивали от стразиков, блесток, лакированных ногтей, волос и глаз чарли, и она вся блистала и сама была похожа на волшебную звезду. эрика мало смотрела в объектив, потому что прекрасно знала, что чарли получится отлично. когда она целовала ее острые плечики, то блёстки прилипали к губам, и чарли смеялась и фотографировала ее губы, словно эрика наелась звездной пыли. впрочем, за последние недели если эрика чем-то и питалась, так это звездной пылью. чарли рассказала леншерр о том, как к ней недавно пришла веселая и словно вдохновленная рейвен, и что в ушах она оставила только две небольшие золотые сережки; что та рассказала ей о том, что будет сводить татуировку на шее и отращивать волосы, и что чувствует что-то совершенно странное, и что ей кажется, словно эрика раскрыла ей глаза на то, о чем она раньше даже не задумывалась, о чем не подозревала. эрика сначала не поверила ксавьер, но та говорила серьезно, и тогда девушка подумала, что не так уж и глупы были ее слова, и что она действительно рада за рейвен. [ и за хэнка ] потом девушки читали вслух стихи, делали аппликации из кусочков ткани и оставшихся блесток и варили кофе. и любили – совершенно искренне и открыто любили друг друга, смотрели в окно и любили все вокруг. и улыбались. послышался звонок. приехал курьер; доставка суши на дом. в голове буквально материальным сознанием давило чувство, словно она сейчас не ест, а убивает человека, но что если она пойдет в туалет и постарается вывернуть себя наизнанку, то тогда убитого можно будет воскресить. живот сдавливался изнутри и снаружи одновременно, в горле скопилась желчь и соскобленный белесый налет, и эрику сильно мутило. она не выдержала: — чар... ли. мне что-то хреново. с суши, наверно, что-то не так... я пойду схожу... не договорив, девушка почти убежала в соседнюю комнату. чарли проводила ее рассеянно-настороженным взглядом, но в душе ее словно кто-то чиркнул спичкой, и избытки кислорода засияли, всполыхнулись внутри, и как только послышался скрип щеколды, то чарли кинулась к двери. но было поздно. скрип щеколды – последнее, на что хватило сил у леншерр. она ничком упала, едва не задев головой раковину, и приземлилась как раз у ободка унитаза. в глазах было темно, как ночью, и реальность ощущалась лишь кончиками пальцев; внутри же органы словно окончательно потеряли всякую связь друг с другом: казалось, словно ее, огромную, двухметровую, засунули в плотный ящичек два на два сантиметра, и ящичек сужался, а плоть вылезала из щелей. эрику уже даже не выворачивало: словно само живое существо выбиралось из нее, словно лимфа вскипела внутри. в желудке сконцентрировались последние чувствительные нервные окончания. теряя сознание, эрика постаралась склониться над туалетом на всякий случай, но скорее по привычке – думать уже не получалось. — эрика... эрика, открой, пожалуйста... — голос у чарли был очень слабым. как недавно эрика в ванной, та сжалась в комочек и сидела у двери. она ничего не слышала и словно ничего не ощущала – только осознание того, что все совсем не в порядке, и эрика, вероятнее всего, не просто отравилась. слезы, прозрачные и клейкие, как липовый мед, стекали по ее щекам, но она только продолжала тихонько стучать и звать: — эрика... эрика, открой, пожалуйста... эрика... эрика очнулась только через 24 минуты. — о, какие гости. ты вроде нечасто здесь бываешь в такое время. да и вообще не часто – чего вдруг? сначала джей никак не отреагировала на слова эрики, лишь запив их виски. — сваливаю из этой дыры на месяц по семейным обстоятельствам. ты рада, соседка? — наконец она оборачивается и ждет ответа с таким видом, словно ей просто скучно. эрика, впрочем, не против, ей просто нужно отвлечься. — до безумия. — она садится рядом. запах табачного дыма становится едким. — а что за обстоятельства? — а. — джей неопределенно машет рукой. — братец, знаешь, долбанутый на всю голову. виктор. разобраться надо. дела наследства, в основном – ну да не знаю, там посмотрим. я на самом деле так, больше на дорожку присела, мне уже выдвигаться надо. — она встает, по привычке отряхивая широкие джинсы, тушит сигару и допивает в два глотка остатки алкоголя. леншерр смотрит на неё с некоторым сожалением. — так лучше. кстати, это... у меня там куча еды осталась в холодильнике. ты, знаю, обычно вроде как в общаге не ешь, но мне ее деть некуда – не с собой же везти. разберешься как-нибудь? — без проблем. — почти усмехается эрика. — ладно. тогда удачи тебе с твоими обстоятельствами. и не загуляй там, учеба не ждет. — ну, по мне она соскучиться не успеет, — уверенно отвечает джей и накидывает на спину огромный туристический рюкзак. — бывай. — пока. дверь захлопывается. эрика смеется почти истерически. иногда ее эмоции дают сбой. она почти вспархивает с дивана, хоть это и нелегко дается ее организму после такого стресса, и расшторивает большое окно: белый свет заливает комнатку. небо марта и ноября всегда выглядит так, словно наполнено дымом и состоит из дыма: так было и сегодня – небо совсем белое, только с тонкими мраморно-серыми прожилками, и хоть солнце весь день не появлялось, небо само освещало улицы. приоткрыв окно, эрика вдохнула морозный воздух и подошла к холодильнику. действительно, еды было много: тут был и сыр, и молоко, и сладкие творожки с сырками, и овощи с фруктами, и ветчина, и несколько шоколадок рядом с упаковкой яиц, и пачка печенья, и еще куча всего, неясно, как уместившегося в небольшом морозильном ящичке общежития. заметив бутылку вина в углу, эрика подтвердила свои подозрения в том, что все это (или хотя бы часть) джей приобрела не сама, но ей это было не так важно. вновь усмехнувшись, она закрыла дверцу и направилась в ванную. нужно было... успокоиться. к сожалению, знакомое чувство внутри уже решило все за нее. холодные струи выбивали иные мысли. выйдя из душа, она начала готовить. чеплашка макарон, бутерброды, нарезка фруктов. она раскладывала все по тарелочкам и расставляла на столе; она достала бокал и бутылку вина. через 20 минут небольшой кофейный столик перед телевизором был заставлен едой. сердце эрики выбивало ровный пульс, руки перестали дрожать, голова несколько прояснилась. экран загорелся каким-то фильмом, и леншерр начала есть. эрика старалась есть медленно, и через 38 минут она уже была сыта до отвала. еще не до тошноты, но уже чувствовалась внутренняя заполненность и есть не хотелось совсем. эрика начала улавливать суть фильма, который начала смотреть с середины, хоть ей было и не так интересно. через 52 минуты эрику начало сильно подташнивать. еда лезла наружу, живот растянулся, крошки скопились в уголках рта; ей казалось, что теперь вкусом обладает даже ее теплая, вязкая слюна. теперь она уже догадалась о концовке фильма и потеряла к нему всякий интерес. пересилив себя, эрика постаралась помыть посуду: ей это удалось, но чувство того, что ее брюхо залито изнутри свинцом только усилилось. она жалко, почти беспомощно посмотрела на бледное солнце, выглянувшее краешком из-за окна рамы, и промолчала. через 73 минуты эрика протолкнула в себя последний кусочек шоколадки. с подобными усилиями она еще на первом курсе запихивала огромную гору учебников в свою маленькую сумочку; теперь же только после финальной порции разум слегка протрезвел, и девушка проползла к туалету. в глазах рябило. на перефирии зрения плясали крохотные светящиеся точки на фоне всполохов белого шума. леншерр наивно надеялась на то, что ей просто удастся выблевать все, но спустя еще почти полчаса невнятных судорог завернутого в узел желудка, ободранных об зубы костяшек пальцев и распухшего носа у нее вышло вытолкнуть из себя только немного непереваренных овощей. знакомое состояние укутало ее разум. теперь эрика перебралась в ванную прямо в одежде. холодная вода пропитала черную водолазку; девушка наблюдала, как темные пятна расходятся по плотной клетчатой юбке, как на одежду капают пятна от стекающей туши и подводки, девушка чувствовала струи воды на лице, чувствовала, как они смывают ее слезы, покраснения, опухлости, как спутывают пряди волос. тело ее постепенно немело от огромного количества еды, которую ее желудок переваривать был уже не в состоянии, и от ледяных струй воды. она стеклянным взглядом обводила комнатку: отсыревшие в углах потолки, потрескавшаяся краска, облинявший абажур, стесанный кафель у ванны. все это освещалось болезненно-зеленоватым светом потухающей лампочки. не самая живописная картинка, но эрике было уже все равно. чарли подоспела немного раньше медиков. даже несмотря на то, что она нашла свою девушку без сознания в ванной с ледяной водой, она с минуту простояла на пороге, не шевельнувшись, лишь приоткрывая рот и ловя губами воздух. — эрика! тогда она подумала о том, что эрика действительно очень сильно похудела и весила теперь куда меньше, чем раньше; но вода компенсировала вес, и ксавьер выбилась из сил, вытаскивая ту из ванны. вода показала ей многое, словно смыв пелену с ее глаз. мокрая водолазка облепила тело эрики, и почему-то только сейчас ей стало видно, насколько у девушки выпирают кости и позвонки, насколько она тонка и каким образом это все спокойно пряталось под совсем даже не обтягивающей кофтой. вода показала, почему эрика такое долгое последнее время сторонилась прикосновений и больше стала пользоваться косметикой — лицо ее было похоже на белый камень с темными, почти контрастными вытесками на нем под глазами. эрика была похожа на фарфоровую куколку. чарли, утирая слезы, стянула с девушки всю одежду, растерла и укрыла ее всеми найденными в ванной полотенцами; только после она с замирающим у самой сердцем догадалась пощупать пульс. но венка еще трепыхалась под тонкой кожей, хотя сейчас эрика очень была похожа на труп. вместе с ужасом и невероятным приливом любви и беспокойства чарли понимала, что ей страшно находится с ней в одной комнате. но конечно же она просидела у ванной, держа эрику за руку, до приезда медиков, которых вызвала еще до выхода из дома, руководствуясь исключительно абсурдной интуицией и невероятно сильным, болезненным предчувствием чего-то страшного. — чарли. ты же понимаешь, что, сидя здесь, ты ей никак не поможешь. чарли ежедневно приходит в госпиталь, но это уже не о помощи, а о поддержании ее собственной жизни. — понимаю. но я не могу иначе. ты же знаешь. рейвен грустно улыбается и молчит. — спасибо, что приходишь иногда тоже. я уверена, что ей было бы приятно. — было бы... черт знает. мне теперь кажется, что мы за нее вообще говорить не можем после такого, мы же... мы же все – все – такого не заметили. мы ее... ну, не знаем. — пожалуй. — на фразе рейвен чарли задумывается и становится отстраненной. собеседница замечает это. — ладно, я пойду. скажешь, если что-то изменится. — до встречи. 'мы ее... не знаем.' 'мы ведь ее, получается, и правда не знаем', — подумала чарли. — 'то есть... не узнали. даже я ничего не заметила. я... не верю до сих пор.' — мисс ксавьер? перед студенткой неожиданно возник доктор. округлый, в простом белом халате, с простыми очками в роговой оправе, простой папочкой бумаг в руках и простой улыбкой. — мне хотелось бы с вами поговорить. — она очнулась? — не об этом. впрочем, — тут же поправился тот, — простите. да, очнулась, но есть кое-что более важное, что мне нужно сказать вам перед тем, как я, конечно же, позволю посетить ее. то есть, простите, все-таки не сегодня, а хотя бы завтра, ей бы хоть чуть-чуть прийти в себя, но я не об этом. ксавьер облокотилась на спинку стула. неизвестным образом она словно уже знала, что доктор ей сейчас скажет. — на самом деле это было практически очевидно с самого начала, но мы не могли не проверить. теперь все уже точно подтвердилось. доктор посмотрел на девушку поверх линз очков серьезно и даже несколько хмуро. — она на кахектической стадии анорексии. шансов на восстановление нет считайте что никаких. доктор достал свой сочувствующий взгляд и нацепил на лицо. пожалуй, ему действительно было жаль девушку. он думал, что сейчас чарли осторожно вздохнет, лицо ее потускнеет, ее разум постепенно выйдет из этой больницы и этого мира и она, присев на край стула, еще долго будет отстраненно на нем сидеть в попытках осознать это, пока в один момент не разразится горькими рыданиями. и доктор, конечно, оказался прав; медленные тяжелые капли потекли по щекам чарли, когда он уже заполнял очередной отчет в своем кабинете. ксавьер сидела неподалеку от палаты эрики на стуле в коридоре больницы и плакала совсем безнадежно, безутешно, и никто не подходил к ней, и даже если бы подошел, то она бы просто этого не заметила. снова и снова в голове прокручивались сотни, тысячи самых солнечных и прекрасных моментов с эрикой, и казалось, что дверь больничной палаты раздавливает их резко и безжалостно одну за другой об косяк. так и было отчасти, потому что чарли уже поняла, что леншерр подписан смертный приговор. она просидела в больнице до часу ночи; она наблюдала из окна за малиново-голубым неоном заправки напротив и за постепенно укрывающими город звездами; она безучастно проводила вечером последних посетителей и служащих. она купила себе в автомате капучино и пару шоколадных батончиков, и пока она ела, она думала о многом. она, конечно, не могла полностью (и, возможно, даже отчасти) понять все чувства эрики, понять ее отношения с едой, но ее гложило чувство вины за то, что она не заметила этого вовремя, что она не смогла понять, что она не успела. чарли откусывала кусочек и словно по-новому старалась распробовать давно знакомый вкус: маслянистый арахис, молочно-сладкий шоколад, сахарная нуга... это то, что приносило удовольствие и энергию. и ксавьер понимала, что эрика относится к этому совсем, совсем по-другому, и что чарли едва ли когда-нибудь сможет понять, как – и слава богу. и слава мученице леншерр, которая дала понять. чарли ксавьер допила капучино и доела батончики, выкинула обертки со стаканчиком, села у двери в палату, пожелала эрике спокойной ночи, подумала о том, сколько всего она не успела сделать вместе с ней, и снова устало заплакала. на следующий день доктор подошел к чарли сразу же. — сейчас ей стало несколько лучше, но... я должен сказать вам кое-что еще. чарли ничего не почувствовала. — я не знаю, сколько она еще протянет. может, сутки, может, неделю, может, месяцы или даже годы. я имею ввиду, что я совсем не знаю. сейчас все склоняется к худшим исходам, но я не могу даже предположить точно. — вы только... постарайтесь. как она сейчас? — если хотите, то можете зайти к ней ненадолго. чарли совсем не выспалась, и сейчас впервые в ее глазах появился огонек. — только ненадолго. идемте. когда дверь открылась, то чарли почему-то стало страшно. когда она вошла в палату, то она на несколько секунд оцепенела от ужаса и поняла, почему. на мягкой кушетке со светлым голубым постельным бельем лежала девушка, которая очень была похожа на эрику, но в то же время сильно от нее отличалась. потускневшие, соломенные волосы, тонкая хлипкая кожа с серыми подтеками, полупрозрачные губы, ногти, вены, подрагивающие веки, руки; сейчас было очень хорошо видно, насколько сильно та истощала, можно было не просто посчитать ее кости – нельзя было посчитать ничего кроме. на кушетке лежал призрак леншерр. в глазах у нее ничего не было. — эрика... — ксавьер услышала свой голос и поняла, что он звучит с жалостью и мольбой. от этого ей стало противно, но она пересилила себя и подошла к кровати. эрика приподняла голову. пульс ее немного повысился, губы как бы искривились в некогда мягкую улыбку. — чарли... подойди, пожалуйста, ближе. на глазах обеих девушек навернулись слезы. — чарли... — подойдя ближе, та услышала свист в легких эрики. а еще она услышала отголоски любимого, чудесного голоса, и сердце ее сжалось, и теперь уже совсем легкая слеза вновь скатилась по ее щеке. — чарли... мне осталось совсем недолго. то есть... я имею ввиду, совсем чуть-чуть. — эрика преобразилась тоже, и у нее получилось улыбнуться так, как она делала это раньше, и почувствовать себя практически счастливой. — пожалуйста, прости меня. не то, чтобы я не думала, что до такого может дойти... чарли, я люблю тебя. но не переживай. все проходит, ты вскоре забудешь меня; ты только живи, пожалуйста. чарли грустно ухмыляется. — ты же знаешь, что я никогда не смогу забыть тебя. но... почему? — чарли смотрит в бесцветные глаза напротив. — почему?.. — я хотела стать лучше для тебя. я хотела стать лучше. я хотела заслужить твою любовь и доказать себе и тебе, что способна хотя бы на это. — эрика закончила фразу с придыханием; сил у нее было совсем мало. чарли опустилась на колени; ее мягкие каштановые волосы рассыпались по кушетке, она уткнулась куда-то в солнечное сплетение леншерр, осторожно сжимая ее плечи, и вода стекала с ее глаз, снова размазывая тушь. — эрика... ты не можешь стать лучше для меня... потому что ты идеальна для меня... всегда была... и будешь... только если... эрика, я просто хочу, чтобы ты была живой... из мягкой улыбки лицо эрики сменилось на привычную гримасу боли, и ее тонкие пальцы в последний раз вплелись в локоны любимой, и чарли в последний раз сцеловывала тонкие дорожки слез с ее щек. обе знали, что видятся в последний раз. отстранившись, чарли прошептала: 'прощай. я люблю тебя'. и эрика ответила тоже: 'прощай. я люблю тебя'. и ксавьер схватила сумку и выбежала из палаты, не оглядываясь, и бежала до самого дома. в квартире она отдышалась, разулась, и, сев на диван, около 15 минут безмолвно смотрела в окно. в ней было столько боли, что хватило бы на еще одну планету; внутри неё было столько пустоты, что хватило бы на еще одну черную дыру. чарли знала это чувство. она его предвосхищала, и сейчас оно победило. чарли просто не выдержала и сломалась. чарли зашла на кухню и достала аптечку. девушек похоронили вместе, и на их плечах на фотографиях у их надгробий сияли звезды.i know i'll wither so peel away the bark because nothing grows when it is dark.